Леонид ЮзефовичРудознатцы
Рассказ об освоении
горнорудного Урала
в начале XVIII века
В начале XVIII века Россия стала могучей державой. В борьбе со Швецией окрепла русская армия, создан был сильный флот. Им нужны были пушки, ядра, ружья, якоря, якорные цепи и прочее снаряжение. А промышленность не могла обеспечить армию и флот всем необходимым, металл приходилось покупать за границей.
Поиски железных и медных руд на Урале велись давно. Но большинство уральских заводов построено было именно в XVIII столетии. Работали на них крепостные крестьяне.
Одни заводы принадлежали казне, другиечастным владельцам. Чтобы ускорить развитие горной промышленности, Пётр I некоторые заводы, построенные государством, на выгодных условиях передавал купцам. Им позволялось покупать крестьян для работы на этих заводах, Так, в 1702 г., Невьянский металлургический завод был передан богатому тульскому купцу Никите Демидову. Через полвека Демидовы владели уже десятками заводов и тысячами крепостных.
Из заводских посёлков петровского времени выросли крупные современные городаСвердловск, Пермь, Нижний Тагил и многие другие.
О том, как осваивались рудные богатства Урала под руководством государственного деятеля В. Н. Татищева, о том, как Урал стал настоящей кузницей России, эта книжка.
РУДОЗНАТЕЦ ПРОКОФИЙ
Вот он, Соликамск!
В последний раз вильнула лесная дорога, и Прокофий увидел впереди дома, колокольни, почернелые шатры крепостных башен. Лишь сейчас он понял, как стосковался по людям. Два месяца в тайге сам с собой разговаривал.
В воеводской канцелярии писарь подозрительно оглядел его рваный зипунишко.
Ишь нищеброд! Воеводу ему подавай! На что тебе?
По государеву указу медную руду сыскал. Прокофий снял с плеч тяжёлую суму, бережно опустил её на лавку.
Руду, говоришь? Писарь задумчиво поскрёб в затылке гусиным пером.
Он знал, что недавно царь Пётр повелел всем уральским рудознатцам искать новые залежи меди и железа. Но знал писарь и другое: «именитые люди» Строгановы, могущественные купцы, которым ещё Иван Грозный пожаловал земли на Каме, вовсе не хотят, чтобы в их вотчинах строились казённые заводы. Выгоднее самим понемногу медь плавить, цену ей набивать. Да и припишут к заводской работе крестьян, перестанут они Строгановым оброк платить. А кто им в Соликамске слово поперёк сказать посмеет? Воевода и тот подкуплен.
Ты, мил человек, сумочку свою оставь, а сам погуляй покамест, в торг сходи, сказал писарь, отводя взгляд. Почивает воевода.
Издалека слыхать: гудит базарная площадь. Из разных мест приезжают сюда купцы и товары везут разные, а увозят одинсоль.
«Почитай, половина Руси ест щи да кашу со здешней солью», подумал Прокофий, глядя, как густо дымят над Камой соляные варницывысокие срубы без окон.
Валит дым, скрипят колодезные журавли. И какие! Целые лесины вместо шестов. Глубоко под землёй стоят солёные озёра. Бадьями черпают из них воду, затем вываривают на огне, в железных коробах, пока соль не загустеет.
А в торгу чего только нет! Глаза разбегаются. Вон мехакуньи, собольи, оленьи. В рыбном ряду язи, судаки, стерляди, нельма и сиги, связками и поштучно. Блестит на солнце рыбья чешуя. А вот астраханский гость разложил свой товаркисею, шелка искристые. Чуть дальше кузнечные ряды, за нимиоружейные. В одёжных лавках на любой вкус есть порты, армяки, рукавицы, шапки. Выбирай, что душе угодно!
Усмехнулся Прокофий невесело: «Только у молодца и сребреца, что медный грошик!»
В харчевном ряду купил задёшево горелый калач и зашагал обратно к воеводской избе.
Там сидел чернобородый детина в дорогом кафтане. Прокофий его сразу признал: Никита Воронов, строгановский доверенный приказчик.
Где ж ты, братец, руду сыскал? спросил Воронов.
Про то я лишь воеводе объявить могу.
Видишь? Приказчик подбросил на ладони серебряный рубль. Твой станет, если скажешь и навсегда забудешь.
Прокофий покачал головой.
Тогда Воронов ещё два целковых вынул. Соблазн велик: на такие деньги лошадь с подводой купить можно. Однако Прокофий ответил твёрдо:
Нет! России медь нужна пушки лить, со шведом да с турком биться.
Смотри, пригрозил Воронов. Пожалеешь.
Тут из соседней горницы выскочил писарь. Следом степенно вышел воевода, князь Вадбольский. Толстый, лицо заспанное, на щеке красный рубец от подушки. Сказал, зевая:
Показывай свою руду.
Прокофий глянул на лавку и обомлел: сума пропала. Посмотрел под столом, за печкойнигде нет. Вот чудеса! И вдруг заметил, как писарь украдкой подмигнул Воронову. Прокофий метнулся к обманщику, в бешенстве ухватил его за грудь.
Отвечай, вор, куда суму девал!
Писарь испуганно взвизгнул:
Ничего не видал! Знать не знаю!
Внезапно страшный удар сбил Прокофия с ног.
Потирая пудовый кулачище, Воронов склонился над рудознатцем. Потом, как бы невзначай звякнув серебром в кошельке, обернулся к воеводе:
Надо бы этого забияку в рекруты сдать. А до тех пор пускай у меня погостит.
Вадбольский, глядя на кошелёк, понимающе кивнул.
ВСТРЕЧА В СТОЛИЦЕ
Метель мела над Невой, над Петербургом, будто накрыли город белой сетью. Шпиль Петропавловской крепости тонул в снежной пелене. Инженер-поручик Василий Татищев, откинув меховую полость, вылез из саней возле здания Артиллерийской канцелярии.
Ваше благородие!
Из-за сугроба шагнул навстречу незнакомый солдат. В руке он держал припорошённый снегом свёртокчто-то тряпицей обмотано.
Кто таков? спросил Татищев.
Новгородского полка рядовой Прокофий Сталов. Дозвольте прошение подать!
И о чём просишь?
О правде, ваше благородие.
Ябедить вздумал? рассердился Татищев. На командиров? Ступай прочь!
Он направился к крыльцу, но солдат смело схватил его за рукав:
Гляньте-ка!
Развернул тряпицу, и в свете фонаря тёмный камень на ладони остро сверкнул красноватым срезом.
Татищев ахнул:
Неужто медь?
Вскоре они сидели вдвоём в одной из комнат Артиллерийской канцелярии.
Прокофий рассказывал, как нашёл эту руду, какие за неё муки принялв подвале его держали, плетьми и дубьём били, голодом морили, а после сдали в солдаты, чтобы неповадно было в строгановских вотчинах руду искать. Позднее послал Прокофий письмо верному своему товарищу Никону Шадрукову, тоже рудознатцу. Нарисовал карту, место обозначил. И тот, когда приходил в столицу с обозом, привёз образцы.
Татищев грохнул по столу кулаком.
Мы колокола на пушки переливали! Нынче медь за морем покупаем, чтоб монету чеканить. А Строгановы лишь о своей мошне и думают!
В печке трещали дрова, медные отсветы пламени дрожали на лицах.
Два человека, слушая вой метели, сидели за столом.
Один из них родился и вырос на Урале, другой никогда не бывал на берегах Камы и Чусовой.
Но оба они понимали: без уральского металла не быть России могучей державой.
НА УРАЛ
Невысок, худощав, на ногу скор, в решениях твёрд, нравом горяч, смел и неподкупен был Василий Никитич Татищев.
Семнадцатилетним юношей поступил он простым солдатом в драгунский полк. Воевал со шведами, за храбрость произведён был в офицеры.
В Полтавской битве, когда сам Пётр бросился в атаку, увлекая за собой дрогнувших было солдат, юный драгунский поручик Василий Татищев скакал обок с царём и ранен был у него на глазах. Пуля из шведской фузеи ударила в плечо. Покачнулся Татищев, но саблю не выронил и в седле усидел. Может, и не усидел бы, упал с коня на землю, но в эту минуту подъехал к нему Пётр. Обнял крепко и прокричал, голосом перекрывая гром боя:
Поздравляю, поручик! Ты доблестный воин!
Позднее царь отправил Татищева за границу, в Германию, изучать горное и литейное дело.
Вдали от родины молодой офицер провёл два с лишним года. Учился иностранным языкам, осматривал фабрики, плотины, арсеналы, спускался в рудники. Жил скромно, а все деньги тратил на книги. В Россию он привёз огромную библиотеку, сотни томов.
И как же пригодились эти книги, когда Пётр, присвоив Татищеву чин артиллерии капитана, послал его на Уралстроить новые заводы, поправлять старые.
России нужны были медь, чугун, железо.
Вместе с Татищевым ехали иноземные и русские мастера, ученики Артиллерийской школы и несколько солдат. Среди нихПрокофий Сталов.
До Казани плыли на струге, оттуда двинулись почтовой дорогой.
И вот уже показались на горизонте низкие лесистые предгорья. Татищев смотрел на их синеватую цепь и улыбался. Перед ним лежал Рифейтак древние греки называли далёкий и загадочный Уральский хребет.
Дорога шла на восток.
Однажды с шумом порхнули над возком два громадных чёрных глухаря. Разлапистые ели подступали к самой обочине. Под вечер лошади испугались и понесли, заслышав, как ломится сквозь чащу медведь.
На привале Прокофий наловил в маленькой чистой речке вёртких хариусов, обернул каждую рыбку листом лопуха и испёк на угольях. В Германии Татищев пробовал нежную форель: у хариуса был тот же вкус.
И снова в путь.
В июле 1720 года посланцы Петра прибыли в старинный город Кунгур, расположенный на слиянии рек Ирени и Сылвы.
В КУНГУРЕ
Бледный стоял перед Татищевым кунгурский комендант Афанасий Усталков.
А под окнами собралась толпа горожан. Опустел торг, закрылись лавки. Не стучат молоты в кузницах. Сухо прогремела барабанная дробь, всё стихло, и с высокого крыльца офицер прочитал указ.
Объявлено было: всем купцам, и посадским людям, и крестьянам, знающим, где лежат медные и железные руды, копать их и привозить для осмотра в Кунгур. А кто не укажет рудных мест, станет утаивать, те ослушники биты будут кнутом нещадно.
Слышишь, комендант? грозно сощурился Татищев.
Усталков молчал.
У Строгановых кто взятки брал? спрашивал Татищев. Кто на заставах караулы учредил, чтоб рудоискателей ловить? Кто у них горные снасти отнимал?
Усталков всё ниже клонил голову.
Отвечай, комендант, отчего на Мазуевском заводе медь не плавят?
Там плотина развалилась, шахты затопило, сказал Усталков.
Что же не починил?
Работников нет. Все разбежались.
А почему разбежались? Ты крестьянам на заводах деньги платил? Нет. Себе в карман клал. Ты им заводскую работу за подати казне считал? Тоже нет. Какой же ты после этого России слуга? Изменник ты, вот кто. Отдай шпагу!
Рухнул Усталков на колени. Завопил:
Смилуйся, Василий Никитич!
Встань, поморщился Татищев. Не срами российский мундир.
Шагнул к коменданту и вырвал у него из ножен шпагу.
ГДЕ ХОЗЯИНОМ КУПЕЦ ДЕМИДОВ
Ирень впадает в Сылву, Сылвав Чусовую, Чусоваяв Каму. Ирень, Сылва, Чусовая, Каматаким был путь Татищева.
В Соликамске Татищев приструнил воеводу, а Строгановы за своих приказчиков спрятались: те, дескать, своевольничают.
И опять струится за кормой бурая камская вода.
На Чусовой Татищев пересел на коня и поскакал дальшев Невьянск.
Всё отвеснее становятся скалы, по-уральски«камни». Кедры стоят на горных вершинах. Обнажённые корни змеятся над обрывом, над крутизной, но прочно переплелись ветвями могучие кедры, поддерживают друг друга, не дают упасть. Скачут по их стволам рыжие белки.
Возле дороги путники приметили дымок. Подъехали ближе: на краю поляны поставлен шалаш из еловых лап, в стороне пригорок дымом курится. Это углежоги сложили дрова в кучу, покрыли дёрном и подожгли. Под пластом земли поленья не горят, а медленно тлеют. Потом снимут дёрн, погрузят готовый древесный уголь в короба и на телегах увезут на завод. От угля в доменной печи жар сильнее, чем от дров.
Владелец Невьянского завода купец Акинфий Никитич Демидов показал гостю свои домнывысокие, до пяти саженей. У печей мальчишки-рудотолки пестами дробят в ступах куски железной руды. Работнички мал мала меньше. Один вовсе маленький, лет шести. Татищев остановился перед ним, спросил:
Как звать тебя?
Петьшей.
Ого! Самому государю тёзка Грамоте учиться хочешь?
Да на что ему? вмешался Демидов.
Петьша сердито сверкнул глазёнками:
Батьке письмо напишу.
А где твой батька? Татищев погладил мальчика по вихрастой голове.
Со шведом воюет.
Неподалёку скрипели дощатые наклонные мостки. По ним рабочие везли в тачках измельчённую руду наверх, засыпали в домну. Слой угля, слой руды, затем снова уголь. И так на всю высоту печи. Будто пирог слоёный. После закроют печь, огромными мехами станут накачивать в неё воздух, чтобы уголь жарче горел, и через много часов по каменным желобам потечёт из домны жидкий чугун.
А в особых кричных горнах выплавят из чугуна железо. Потом раскалённый докрасна слитоккрицу положат под кузнечный молот. Сеются вокруг слепящие брызги. Нестерпимым жаром пышет в лицо.
Мастеровые здесь носят войлочные шляпы с широкими полямикатанки. Они сберегают глаза от искр. Пропитанная соляным раствором рубаха и кожаный фартук-запон защищают тело. На руках суконные рукавицы, с ладони подшитые кожей. А ноги обуты в огнестойкие лапти, плетённые не из лыка, а из конопляных жгутов.
Тяжела, страшна огненная работа!
Гудит, полыхает пламя в печах и горнах, стучат молоты.
Выделывают на демидовских заводах железо кубовоетолстое и листовое, крестьянские косы и наконечники для сох, обручи, цепи, конские подковы, гвозди, крюки дверные и воротные, мотыги, топоры, тазы, чугуны, салотопенные котлы, якоря четырёхрогие и двурогие, печные заслонки, капканы волчьи и лисьи и множество других нужных вещей.
С каждым годом богатеет Акинфий Никитич, отправляет караваны и обозы с товаром в Казань, в Нижний Новгород, в Москву и Петербург. Даже англичане и голландцы покупают демидовское железо.
За ужином, отведав золотистой стерляжьей ухи и жареной лосятины, Татищев спросил у хозяина, почему на его заводах не все домны пущены.
Совсем обеднел, вздохнул Демидов. Нечем работникам платить.
Но Татищев понимал: хитрит Акинфий Никитич, боится, как бы чугун и железо в цене не упали. Вот и плавит металл в полсилы.
Малые ребятишки у тебя руду толкут, продолжал Татищев. Надо бы для них школу открыть, грамоте и цифири учить.
На эти слова хозяин лишь рукой махнул: ни к чему, мол. А гость опять спрашивает:
Если мастеровой на работе увечье получит, ты ему деньги заплатишь или нет?
Помрачнел Акинфий Никитич, взъерошил окладистую купеческую бороду.
Странны мне, капитан, такие вопросы. То всё моё дело, а не твоё!
Но и Татищев глядит исподлобья, с угрозой.
Не прогневайся, купец, но заводы твои на российской земле построены. И придётся к ним надёжного человека приставить. Будет он смотреть, чтобы ты казну не обманывал и работных людей не обижал.
А на другое утро одинокий всадник простучал копытами по мосту через Нейву и скрылся вдали, за холмами.
Догадлив был Акинфий Никитич, быстро настрочил донос в Петербург: дескать, Василий Татищев простой люд смущает и заводчиков притесняет.
Но в кафтане у демидовского гонца ещё одно письмецо зашито. В нём немалые деньги обещаны столичным покровителям, если помогут отозвать с Урала дотошного и неподкупного артиллерии капитана Василия Татищева.
ГОРОД НА РЕКЕ ИСЕТЬ
Ох и опечалился же Татищев, приехав на казённый Алапаевский завод: иссякают запасы руды. Только одна домна работает, да и та еле-еле.
Что делать?
Возить сюда руду с речки Исети, где нашли недавно богатое месторождение? Или лучше там построить новый завод?
Собрал Татищев совет. Думали, толковали: и так нехорошо, и этак худо. Наконец поднялся со своего места заводской механик Селиван Долгих, родом из крестьян, и сказал:
Ты, Василий Никитич, пожалей мужицкие головушки. Ведь возить мужикам руду, не перевозить. И по весне, когда пахать надо, и осенью, когда урожай убирать. А как же крестьянину без лошади?
И решил Татищев ставить завод на Исети.
Место удобное, к тому же поблизости, в горах, добывают горновой камень, идущий на доменные печи. Такой камень выдерживает самый сильный жар, не крошится и не лопается. И леса кругом нетронутые, можно уголь жечь. А то под Алапаевском лес весь вырубили, реки мелеют.