Дневник отца Антихриста - Александр Бурмистров

Александр БурмистровДневник отца Антихриста

От издателя

Передо мной лежит обычная ученическая общая тетрадь, на обложке которой крупная надпись  ДНЕВНИК ЭРОТОНАВТА.

Сначала, видимо, было только одно слово  «дневник», написанное красивыми печатными буквами, как на чертеже. Приписка «эротонавта» тоже написана печатными буквами, но не совсем старательно, да и другими чернилами, то есть автор сделал её позже. А может быть, и не автор.

На первой внутренней странице всего одна надпись, выполненная каллиграфическим почерком: «Я продал душу дьяволу, но не вижу в этом ни одного минуса. И ничего менять в своей жизни не собираюсь». Внизу приписка: «Почему продал? Подарил»

Вы когда-нибудь держали в руках чужие дневники, читали их? От них веет печалью. Они похожи либо на диагноз, либо на анализ самовскрытия и самооправдания, либо на могильный памятник с длинной-длинной эпитафией себе. Автор, конечно же, рассчитывает на бессмертие: мол, плоть моя сгниёт, а этот текст  свидетельство моей жизни  останется. Но этот текст  никому не нужный и не интересный  нередко оказывается в мусорном контейнере.

У «Дневника эротонавта», видимо, совсем другая судьба. Не знаю, во что я себя ввергаю как редактор журнала, но твёрдо решил опубликовать его. Даже если некоторые читатели и критики будут язвительно цитировать мои же слова о мусорном контейнере. Даже если Церковь ополчится на наше издание И ещё хочу предупредить читателей, что как автор ни старался, ему не удалось избежать откровенной физиологии и порнографии. Впрочем, что ещё ожидать от эротонавта?

Дневник публикуется без изменений и сокращений, лишь кое-где я сделал свои вставки-пояснения: они выделены отступом, как текст, который вы сейчас читаете. Конечно, в тексте встречаются некоторые огрехи: повторы, нагромождение местоимений и глагола «быть», прочие вещи, которые обычно подчищаются. Но в данном случае я закрывал на это глаза. Потому что передо мной не просто дневник, а документ, своеобразная стенограмма жизни человека, попавшего в капкан. Впрочем, автор довольно интересен и в литературном плане, особенно это видно по текстам, которые в дневнике идут с заголовками и которые написаны словно в другом измерении, причём, одни без исправлений (явно переписаны с черновика), другие рождаются как бы на наших глазах.

Я не знаю лично автора дневника. Тетрадь эту мне принесла молодая женщина, которая назвала себя Ксенией. Вот она-то как раз автора по имени Григорий знала очень хорошо.

Как только её увидел, понял, что эта женщина не склонна к пустословию. В связи с этим или нет, она показалась мне совершенно не живой, не сексуальной. То есть ни в походке, ни в её глазах, ни в повороте головы не было ни капли кокетства. В её взгляде отсутствовала гибкость, упругость. И фразы она произносила отрывисто, как будто делила свою речь на порции, словно робот. Это, как правило, дисциплинирует собеседника, держит его на дистанции, не даёт расслабиться.

Что ещё можно сказать о ней как о женщине? Невысокого роста, полные ноги, маленькая грудь (в смысле, и грудная клетка тоже), большая голова с прямыми, как у монашки, тёмными волосами. Но всё это настолько гармонично сочеталось с её манерой держаться и говорить, что, например, будь у неё большая грудь, это бы всё испортило

В общем, она оставила мне дневник, предупредила, что зайдёт через неделю, и попросила пока никому, даже самым близким людям, не рассказывать о ней и о дневнике. «Мы вам доверяем,  сказала она перед самым уходом.  Больше некому». Слово «мы» меня несколько насторожило

Во время нашей второй встречи мы проговорили больше часа. Ксения рассказала и о себе, и о Григории, дала другие пояснения к тексту по моей просьбе (они также выделены отступом). Она была, пожалуй, не менее откровенной, чем автор дневника в своих записях. Впрочем, в тексте Ксения постоянно упоминается, и для неё не было смысла что-то скрывать после того, как я прочитал дневник. Но всё равно её откровение я воспринял как последнее слово перед шагом в пропасть. А быть такой решительной в пустоте, в безнадёжности  это Хочется вслед за Гамлетом произнести: «Бедный Йорик» Почти физически чувствовалось, что её окружает холодная пустота, даже когда она говорила «мы». И я был для неё пустым местом, вернее, человеком с единственной функцией  публиковать тексты в журнале.

 Я бы хотела, чтобы вы ничего не сокращали и не меняли в тексте, в том числе имя Гриши и моё.  Эту сугубо личную просьбу Ксения тоже произнесла отстранённо и добавила:  Кто бы ни просил вас об обратном.

 Без проблем!  ответил я.

 Я рада, что не ошиблась в вас.

 А что, кто-то может просить?

 Всегда же хочется что-то подправить задним числом.

 А репутации тех, кто упоминается в дневнике, публикация не повредит?

 Гриша всё, что надо, изменил сам.

 Именно поэтому в дневнике тщательно затёрты все даты?

 Даты, которые нужны, определят потом.

 А на какой эффект от публикации вы рассчитываете?

 Главное не эффект, а факт.

Помимо прочего, я спросил у Ксении о доле вымысла и фантазии в этих записях и добавил, что без художественного вымысла здесь, скорее всего, не обошлось. «Всё, что написано,  уже не вымысел для кого-то. Да и вымыслу не угнаться за реальностью. Всё зыбко и относительно». Очень редко, но Ксения всё-таки улыбалась. Как раз на этой фразе, которую я не совсем понял, она почему-то улыбнулась. Странные улыбки у женщин, которые не умеют плакать,  пугающие

К самой Ксении и нашему с ней разговору, который меня очень озадачил, мы ещё вернёмся, а сейчас давайте, наконец, обратимся к дневнику.

Дата.

Мне не с кем поделиться, хотя вокруг множество людей. Но я не могу всё держать в себе, это невыносимо тяжело. Можно просто сгореть или сойти с ума. Ксения упорно навязывается в друзья. Или даже в жёны. Но это напрягает ещё больше.

Два раза я пытался вести дневник  это когда события в моей жизни казались мне очень важными. Первый раз стал что-то записывать, когда мама отправила меня одного в Крым, к тётке, на самолёте. Я тогда перешёл в пятый класс, был ещё совсем ребёнком, дорожные впечатления перехлёстывали через край. В шортиках, в белой панамке, с большой хозяйственной сумкой, первый раз в жизни на самолёте До сих пор помню некоторые строчки: «А что это там за маленькие двигающиеся точки внизу? Так это же люди!.. Интересно, а Бог тоже видит людей в виде точек?» Тётя Рая не смогла меня встретить, и я спокойно, без проблем сам доехал из симферопольского аэропорта до Ялты и нашёл её дом, хотя ни разу там не был Но больше всего меня поразили горы. У нас-то тут в основном ровная степь, а там я впервые увидел высокие горы, поросшие лесом, голые скалистые уступы, водопады и ощутил полное родство с ними. Наверное, потому, что они наглядно, графически отображали мои эмоции.

Потом была первая безответная любовь, это уже старшие классы. Тоже не было сил все свои чувства и переживания скапливать в себе. Тянуло писать исключительно стихами, до сих пор их помню

Опять приснилась ты,

Встревожила мечты.

Опять хожу чумной,

Опять я сам не свой

А вот ещё один перл:

Слышишь, счастье, приди!

Знай, что я тебя жду.

Встань на моём пути,

Я тебя так прошу!

Такая сентиментальная чушь, что позже все свои записи без сожаления сжёг, чтобы и следа не осталось. Вдруг однажды стало стыдно за них. Даже испугался за себя, за того ранимого, наивного подростка, каким я был. Как я мог жить и выжить с такими взглядами и мыслями?! Какими всё-таки добродушными и терпимыми ко мне были наши ребята из класса! Я бы сейчас на их месте поднял бы того себя на смех, чтобы урок был на всю жизнь Вообще, в стихах какая-то патология, ведь в жизни-то мы говорим не в рифму.

Сейчас меня тоже «переполняет», но это уже другое, это серьёзно. Пугающе серьёзно. Похоже на дешёвый детектив, а потому страшит сильнее. «Неужели всё так убого в этом мире?  думал я.  Такие примитивные интриги и провокации унизительны. Кто и зачем помимо моей воли втянул меня в этот сценарий?» И меня услышали! Сценарий был тут же усложнён

Всё началось пять дней назад. К нам в мастерскую зашёл клиент и попросил зарядить телефон, мол, у него особая зарядка. В общем, его направили в мой закуток, чтобы я что-нибудь придумал. Он мне сразу показался странным. И не только потому, что был каким-то нервным и взвинченным, что он, прежде чем начал говорить, быстро, но внимательно оглядел стены, полки с аппаратурой, ждущей ремонта, и даже потолок. Я тоже взглянул на потолок, по которому вдруг пошли какие-то тени, и это вызвало у него улыбку. Губы у него были влажными, я бы даже сказал, слюнявыми, а глаза мне показались мутными: они были одинакового цвета с его редкими светлыми волосами.

 Ты умеешь слушать?  вдруг спросил он.

Я пожал плечами и спросил в свою очередь, что у него за проблема с зарядкой. Он протянул мне телефон совсем не последней модели, с большими кнопками и довольно большим экраном. Телефон был вроде обычный, но странно тяжёлый.

 Что это?  удивился я.

 А вот теперь слушай,  произнёс он тихо.  Мы тебя выбрали одного из миллионов

«Старый рекламный трюк»,  подумал я. Но потом всё пошло не стандартно.

 Это не рекламный трюк, а я не торговец,  продолжил незнакомец, явно прочитав мои мысли.  И это не совсем телефон. Ты сам разберёшься, только будь осторожнее. Это единственный экземпляр, в мире таких больше нет. За ним охотятся Оставляю его тебе на хранение, больше некому У меня есть такой же,  он достал из внутреннего кармана пиджака аппарат в таком же корпусе,  но это муляж Подержи его в руках, пусть на нём останутся отпечатки твоих пальцев Никому не говори про это устройство. Спрячь его, забери домой.

Я с недоумением его слушал, не зная, что ответить. Как он и просил, я подержал в руках муляж, такой же тяжёлый, и вдруг подумал, что, оставляя отпечатки своих пальцев, подписываю себе приговор, или, в крайнем случае, заключаю с ним некое соглашение. Эта мысль совершенно чётко отпечаталась во мне, но я не пошёл на попятную.

Уже во весь голос, хитро подмигнув мне, мужчина сказал:

 Жаль, что ничем не смогли мне помочь. Мастера хреновы!

Держа в руках муляж, как он назвал второй аппарат, как бы демонстрируя его окружающим, он пошёл к выходу. Услышав, что приёмщик поднимается со своего скрипящего кресла, я сунул «устройство» на полку под крышкой стола.

 Кто это было?  спросил Иван с сарказмом.

 Мудак какой-то,  ответил я.  Я ещё толком не разглядел гнездо для зарядки, как он вдруг забрал телефон и пошёл Обычный китайский Не знаю, что он хотел.

 Да перегрелся на солнце! Сегодня уже не первый такой приходит.

В это время с улицы послышался тупой удар, как будто по жести ударили мешком с песком, и визг тормозов. Мы оба ринулись на улицу и остолбенели.

 Ни хера себе!  воскликнул Иван.

Я почувствовал, как к сердцу подступил холодок. На асфальте перед старенькими «Жигулями» на спине лежал наш странный посетитель, и в его открытых неподвижных мутных глазах как будто отражались облака. Из-под его головы вытекал тоненький красный ручеёк, который мутнел на солнце. Или мне так показалось. Ручеёк, извиваясь, медленно прокладывал себе путь по асфальту. Так, наверное, когда-то реки проторяли своё русло, пропитывая перед собой землю влагой. В правой откинутой руке у мужчины был зажат тот самый муляж

 Насмерть, что ли?  спросил я, пугаясь своего голоса.

 Похоже,  ответил Иван.

Почему-то я стал размышлять о том, предвидел ли он свою смерть, было ли в нём нечто такое, что говорило о близком трагическом конце. Мне было интересно именно это. Я впервые общался с человеком в силе и здравии, который через несколько минут после этого расстался с жизнью. Хотелось разгадать, так сказать, тайну жизни и смерти, вечного и бренного.

Стала собираться толпа. Какой-то человек в гражданском начал кричать, чтобы никто к погибшему не приближался. Сам он проверил у него зрачки, пощупал пульс (почему-то подумалось, что подобным же образом определяют, есть ли напряжение в сети) и стал профессионально, как в детективных фильмах, фотографировать место происшествия и труп. Подъехавшей полиции он показал своё удостоверение, и полицейские стали выполнять его команды. Я, конечно же, особо отметил момент, когда этот гражданский, достав носовой платок, вытянул из руки мужчины аппарат, положил его в пластиковый пакет и передал другому гражданскому Потом подъехала «скорая». Водитель «Жигулей» сокрушался, что-то объясняя полицейскому, то и дело с тоской оглядываясь на труп, втайне надеясь на чудо.

В моей голове лихорадочно вертелась лишь одна мысль, вернее, один вопрос: что делать? Даже Иван заметил, как побледнело у меня лицо, и сказал:

 Да не переживай ты так! Неприятно, конечно, но мы-то тут причём? Кто ж знал, что он вот так. Хоть бы споткнулся у нас на выходе, как другие, задержался бы на несколько секунд

 Дай закурить,  попросил я у него довольно грубо, и он с готовностью протянул сигарету и зажигалку.

Я уже несколько лет как бросил, а тут вот опять пришлось. Но это помогло снять хоть чуть-чуть напряжение. Сделав несколько затяжек и не почувствовав вкуса дыма, я выбросил сигарету и сказал:

 Не могу на это больше смотреть.  И скрылся в мастерской.

Минут через пять к нам зашёл тот самый гражданский, который был, по всей видимости, из органов. Я не видел его из своего закутка, но понял, что зашёл именно он. Он приказал Ивану закрыть дверь изнутри и никого не впускать.

Скорее, инстинктивно, чем обдумав, я взял аппарат незнакомца и сунул себе в брюки, вернее, в плавки. Только после этого подумал, что поступаю рискованно, что это чревато неприятными разборками с теми самыми органами или ещё с кем-нибудь пострашнее Органы, полиция, страх  так это было далеко от меня, от моей жизни, и вдруг в одну минуту всё изменилось. Ясно вспомнились слова этого странного мужика: «За ним охотятся». Хотел было достать аппарат обратно, но было уже поздно: в мой закуток заглянул гражданский.

 Сколько вас тут?  спросил он.

 Кажется, двое,  ответил Иван.

 Кажется или двое?

 Двое.

 Встаньте к стене!  приказал гражданский.  Руки за голову!

 А в чём дело?  попытался возмутиться Иван.

 Не зли,  ответил гражданский и стал спрашивать о погибшем, причём ему было известно, что перед гибелью тот заходил к нам.

Тут пришёл наш шеф, потом ещё несколько гражданских, которые стали осматривать помещение мастерской и просматривать видеозапись с камеры наблюдения. Я знал, что обзор камеры был от входной двери до стойки приёмщика, где находился сейф. Мой закуток в этот сектор не входил. Мы так и стояли у стены, только руки нам разрешили опустить. Подробно рассказали о странном посетителе и что ему надо было у нас. Об аппарате, оставленном им у меня, я, разумеется, ничего не сказал. С нас взяли отпечатки пальцев.

 Ты их самих-то обыскивал?  вдруг спросил один из новых гражданских первого пришедшего к нам.

 Нет. Обыщи их сам.

Тот стал водить по нам жёсткими ладонями: подмышки, бока, ноги А у меня к этому времени почему-то возникла эрекция, к счастью, не полная. Когда этот человек в штатском попытался ощупать мой пах, он натолкнулся на В общем, он с некоторым испугом и даже с отвращением отдёрнул от меня руки и чуть слышно выматерился. Я покраснел от стыда и извинился.

 Это от волнения,  промямлил я.

 Что там?  сразу же отреагировал первый.

 Да педик!  ответили ему.

Тут же в ответ захотелось сказать какую-нибудь дерзость, но в моём положении оспаривать это заявление было бессмысленно, да и опасно. А что самое обидное, все к этому отнеслись спокойно, как к само собой разумеющемуся, никто и не попытался возразить, встать на мою защиту. «Уволюсь отсюда к чёртовой матери!»  твёрдо решил я.

Примерно через час шеф сказал, что мы свободны, а завтра, как обычно, на работу. Не глядя никому в глаза, я захватил свой рюкзак, тоже тщательно обысканный, и вышел на удивительно свежий воздух. На улице уже ничего не говорило о произошедшей здесь трагедии, лишь на асфальте остался тёмный размытый след от ручейка крови. Это я знал, что от крови, другие могли подумать, что от машинного масла. Или вообще ничего не подумать. Показалось, что кто-то на меня смотрит и улыбается. Я оглянулся, и даже посмотрел на небо, но никого не увидел.