Товарищ командир! Воспитанник Козлов по вашему приказу прибыл!
А мне тем временем подумалось: подшиванец ты, а не воспитанник, подлиза ты несчастный. Из него прислужника делают, а он рад стараться. Да мы таких подлиз в школе лупили как сидоровых коз. Не по душе нам такой народ.
Ну, а теперь вы! приказал нам с Санькой самозваный командир. Кто из вас смелее?
Ни я, ни Санька не тронулись с места. Не на тех хлопцев он напал, чтоб трепетали перед каждым олухом, хоть он и сильнее нас. Санька ему так и отрезал:
Не нукай, не запряг!
Будешь нашим командиром, тогда и командуй, поддержал Саньку и я, уже готовый к драке, которой, казалось, не миновать. Да и Санька тоже наготове. Пусть не думают, что если мы деревенские, то из нас можно верёвки вить. Как говорят, нашла коса на камень. Они стоят, и мы стоим. Молчим. Смотрим исподлобья. Сопим раздутыми ноздрями. Наши противники поглядывают на своего главаря, видимо, ждут сигнала.
Но главарь сигнала не дал. Немного подумав, он сказал вдруг почти что мирно:
Ну и не надо, не отдавайте нам честь, только училища вам не видать, как своих ушей.
А это почему же так? ершисто спросил Санька.
Сдаётся-таки, мы отстали от этих наглецов не униженные.
А потому, что скажу генералу, и не примут, огорошил нас «командир», а его товарищи при этом сочувственно вздохнули, и вид у них был такой, будто мы с Санькой бесповоротно обречены судьбой.
В училище не нужны такие неслухи, добивал нас тем временем противник, приметив, что мы с Санькой обвяли, тут нужна дисциплина, а таких, как вы, и на пушечный выстрел сюда не пускают.
Мы с Санькой не знаем, верить ему или не верить. Неужели его генерал послушает? А если подумать, так почему бы и нет. Может, он генеральский любимчик, а может, и вовсе какой-то родич, а там, чего доброго, и сынок. Тогда, пиши пропала наша артиллерия, и останемся мы просто задаваками несчастными, тогда нам в деревню хоть не возвращайсякуры засмеют. Так разве до гонору тут? Ещё неизвестно, где его потеряешь, а где найдёшь. И мы сдались.
Санька ещё сильнее засопел носом, покраснел так, что и рыжих волос его стало не видно, молча отошёл на то место, откуда начинал подход к «начальству» воспитанник Козлов, выгнул дугой свою, как у петуха, грудь и двинулся.
Нет, что вы мне ни говорите, а ещё никто и никогда ни в одной армии мира так не приветствовал самое высокое начальство, как Санька этих обормотов в погонах. Стараясь держать ноги негнущимися посохами, он так топает по плацу подошвами порыжевших материнских сапог, что только пыль клубится, а вокруг немного раскатывается эхо. Идёт он, словно деревянный, и мне кажется, что от такой ходьбы у него вот-вот отвалится голова. Военный картуз, который Санька носит с самой оккупации, сдвинулся на его строгие глаза, а рука, приложенная лодочкой к сшитому суровой ниткой козырьку, болтается, как неживая. Картина получилась даже более впечатляющая, чем у того подлизы-воспитанника. Довольная ею, ненавистная нам троица хохотала до упаду, особенно главный из них. А если ещё и я вслед за Санькой потопал бы отцовскими ботинкамиони и вовсе бы посинели, хоть водой отливай, один из них только простонал:
Ой, не могу, цирк на проволоке
Пока они заходились от смеха, мы с другом выбрали момент и дали ходу. Но не тут оно было.
Эй, скворцы! Стойте! перехватил нас зачинщик всей этой возни. А на КПП вас проверяли? Что вы несёте в сумке?
Харчи, удивлённо ответил Санька, с готовностью отстёгивая противогазную сумку, в которой лежала пресная лепёшка, испечённая бабушкой мне в дорогу из новой ржи, и с десяток Санькиных яблок, припасённых им заранее для похода в училище в соседском саду.
Проверь, велел своему приспешнику тот зануда с лычкой, и воспитанник Козлов, который показывал нам, как надо ходить перед начальством, заглянув в наш противогаз, радостно воскликнул:
Яблоки!
Не успели мы и глазом моргнуть, как они уже хозяйничают без разрешения в нашей котомке, как хотят: перебирают в три руки антоновки, воложки, путивки, смотрят, где спелое и чтобы не червивое. А грызут они с таким аппетитом, так вкусно хрустят, что я аж засомневался, а такой ли уж и сытный артиллерийский паёк, как нам расписывал Юрка. Хруст такой стоит, словно в колхозной конюшне, когда коням дашь свеклы. Вот сейчас эти хлопцы в обмундировании чем-то похожи и на насони тоже яблоки любят, только садов здесь, видимо, нет. А если бы и былив погонах не полезешь: звание не позволяет. Тут у кого хочешь аппетит разыграется. Ну, а наглости им не надо одалживать: сами лакомятся и нам позволяют.
Угощайтесь, не стесняйтесь, вежливо приглашают они нас, когда из всех фруктов осталась самая зелень и червоточина.
Вот теперь только, когда мы уже и не ждали, и появился наш Юрка, откуданикто и не видел, словно с неба упал.
Здорово, хлопцы, радостно поздоровался он со мной и с Санькой за руку и упрекнул:Я их ищу по всему училищу, а они тут уже знакомых завели.
Мы сразу повеселели, обстановка моментально изменилась, теперь у нас с теми силы равны. Теперь, когда дело дойдёт до чего такого, ещё посмотрим, кто кого. Да и наши так называемые знакомые это поняли. Они перестали хрустеть яблоками, и их вожак, сразу переменив тон, спросил у нашего спасителя:
Земляки?
Земляки, подтвердил Юрка и, наверное, догадавшись, что тут произошло, весомо добавил:И если вы их ещё раз зацепите хоть пальцемдело будете иметь со мной.
Вот так оно всё повернулось. А точесть им отдавай. Генералу он, видите ли, скажет. Нашёлся тут начальник. Теперь мы за Юркой, как за каменной стеной. Его авторитет и раньше был для нас высок, а сейчас вырос выше генеральского.
Мы радостно шагаем с ним по подметённым и обложенным побеленным кирпичом дорожкам и восхищаемся, как он отменно приветствует встречных офицеров, стройный, подтянутый, всё на нем как влитое, пилотка набекрень, погоны с фольговой окантовкой сияют золотом, не погоныэполеты.
По дороге в приёмную комиссию, где, по мнению Юрки, нужно проверить, есть ли мы в экзаменационном списке, он нас между делом немного и просветил. Оказывается, всё не так просто, как нам думалось. Оказывается, что все такие юноши, как мы, делятся на двое: на скворцов и апувцев. Скворцыэто те, кто ещё только поступает в военное училище, как мы, например, и те, кто и не собирается поступать, словомнарод гражданский. Нет погонзначит, ты скворец. А скворец он и есть скворец. Он ни бум-бум в военной службе, про артиллериюи говорить не стоит. Для него, скажем, простая вещьгаубица или мортиратёмный лес. Он только клюв, ничего не понимая, раскроет и слушает: в одно ухо залетело, из другоговылетело.
Мы с Санькой с восторгом переглянулись и незаметно закрыли зияющие рты, которыми ловили каждое Юркино слово.
Апувцылюди другой закалки. Это такие, как Юрка. Слово это составлено из букв «А», «П» и «У». Что значит артиллерийское подготовительное училище. Но чтобы иметь звание апувца, нужно проучиться не менее года. По нашему с Санькой разумению, это без пяти минут офицер. А первогодникэто ещё не апувец, а салага, это всё равно, что рыба такаясалака против сельди. Те, что к нам приставали, тоже ещё, по Юркиному соображению, салаги.
Скорее бы уже нам с Санькой сдать вступительные экзамены, скорее бы из скворцовда в салаги!
Накануне штурма
Мы с Санькойдеревенщина. Вот прожили свой мальчишеский век и ничего ещё толком не видели, кроме немцев, пожаров, картошки-гнилушки. Только этого века и было, что семилетка, поле, луг и городской рынок, где мы продавали щавель, чтобы купить себе тетради и книжки. И не удивительно, что сейчас мы ходим по училищу, и многое нам в диковинку. Привёл Юрка в спортивный залрты разинули: огромный, как гумно, а окна под самым потолком. Невозможно из-за них что-то на улице увидеть. Одна стена вообще не наша, Юрка говоритшведская. На ней от потолка до пола деревянная решётка. Какие-то рельсы в уголке стоят на железных ногах с никелированными вертушками. Это якобы спортивные брусья. А для чего они, бог святой знает.
А народу здесь, как в улье, и всескворцы. Это же их столько рвётся в офицеры! А всех же, наверное, не возьмут. Значит, и мы с Санькой можем пролететь мимо. И у нас повисли носы.
Ну, будет штурм! подтвердил нашу боязнь Юрка, но, заметив наш кислый вид, тут же и подбодрил:Держите хвост пистолетомпрорвёмся.
Взяв наши «вызовы», он исчез в шумной, встревоженной мальчишеской толпе, а мы остались одни, без поводыря. Ощущение такое, будто нас бросили в воду, а мы не умеем плавать. Куда тут сам воткнёшься, у кого спросишь, что и когда будет? Вокруг такой же растерянный, нестриженный и затерянный народ. И только совсем немногие, человек этак пять или шесть, ходят гоголями. Они и пострижены по-городскому, и одеты, и обуты чище и богаче остальных. Один даже парится в летнике, такой он важный. Ходят эти гоголи своей гурьбой, держатся уверенно, высокомерно и разговаривают уж так культурно, что нам, деревенским, далеко к ним прыгать. Так разговаривала в нашей школе только Алла Бобрикова, или прощеБобриха, дочь колхозного бухгалтера, приехавшего к нам откуда-то из далёкого города. Так мы ей за это прохода не давали, как встретим, так и подкусим: «Моя мама городская, говорит на букву гэ: Гриша, гад, гони гребёнку, гниды голову грызут!» А она не оставалась в долгу и обзывала нас замурзанной деревней. Так это тянулось, пока из-за неё не начал делать нам гадости молодой киномеханик, который приезжал по воскресеньям в деревню со своей передвижкой. Он перестал нас пускать в кино, а еёпожалуйста, и без билета. Мы были вынуждены прикусить языки.
Шумит, волнуется спортзал. У некоторых в руках учебники: у кого геометрия, у кого алгебра, а один, видим, с химией прохаживается. Здесь у нас с Санькой и сердца под лёд. Неужели и химию сдавать надо? Хотя Юрка и говорил, что только русский язык и математику, но начальство могло и передумать, ведь если раскинуть мозгами, то артиллеристу без химии нельзя. Должен же он знать, как, да из чего делают порох и тол. Без пороха и тола не выстрелишь и не взорвёшь. А мы с Санькой химики никудышные, разве что воду от молока и можем отличить.
По-моему, её и наши подлюбские учителя так же понимают. У нас, в школе, пока что нет ещё ни настоящего химика, ни химички. Преподавали нам этот предмет то Биссектриса, учительница по математике, то сам директор. Химичили мы с ними до выпускных экзаменов и твёрдо уяснили только одноформулу воды. Так она же такая простая, что и коню можно в голову вбить, не то что нам. Мудрости там: «аш» два и «о». Словом, если взять две водородиныэти самые «аш», да одну кислородинуто же самое «о», а затем тщательно всё это перемешать в какой-нибудь посудине, хоть и в котелке, вот тебе и вода. До практических опытов дело, правда, у нас не дошло, потому что в Подлюбичах негде взять чистого водорода и кислорода, всё давно само перемешалось в колодцах, в ручье и озере. Для чего только формула пригодилась, так это Саньке сочинить стихотворение о своих сапогах:
Мои боты, брат, того
Пропускают аш два о
что значит: дырявые и текут.
Но вскоре пришёл Юрка, и наши химические страдания закончились. Он вновь подтвердил, что химияэто выдумки, зато математику будут требоватьтолько держись, потому что в артиллерии без неё нельзя и шагу ступить. Кто не умеет считать, того тут и держать опасно: ещё, упаси боже, вмажет по своим, что и костей не соберёшь.
Но нас с Санькой им бояться не стоит, всё-таки в школе нас Биссектриса хвалила и ставила пятёрки. Может быть, у нас есть шансы.
Шансы шансами, сказал на это Юрка, а всё равно будьте готовы, так как на одно место два желающих. Так что будет большой штурм, повторил он снова своё.
И тут хлопцы, которые говорили между собой рядом с нами, вдруг притихли и быстренько куда-то пошли. Провели мы их глазами, а там, у дальней стены спортзала, скворцы что-то уже штурмуют: шумят, базарят, толкаются, пихаются, задние едва на головы передним не лезут. Оказывается, пока мы тут ворон ловили, там кто-то повесил расписание экзаменов и ещё какие-то бумаги. Ну что жештурм так штурм. Бросились и мы с Санькой, попытались локтями просочиться в толпу, но куда тампалец не лезет. Начали шеи вытягивать и подниматься на цыпочкиничего не видно. А Юрка подошёл и только подал голос, а ну, посторонитесь, и перед ним дорога. Вот что значит армейская форма, вот что значит блестящие погоны. Мы следом идём, а на нас смотрят и, наверное, завидуют. Понятно, что каждый хотел бы иметь такого покровителя. Даже те городские гоголи поглядывают на нас с уважением.
Читаем мы вместе с Юркой, что там в бумагах на стене написано, и радуемсяпервый экзамен только послезавтраможно ещё дьяволу рога обломать, не только подготовиться. Мы с Санькой записаны в одну группувыручим друг друга, если что. Словом, вешать носа точно не стоит. Будем держать хвост пистолетом.
Прочитав всё, что нам было нужно, мы так же, без помех, спокойно и важно вышли из мальчишеского окружения вслед за Юркой, словно адъютанты за генералом.
И тут его опекунство над нами на этот день, к большому сожалению, закончилось. Он начал с нами прощаться, ведь службане дружба: ему нужно идти в казарму и готовиться к какому-то там дежурству. Он и нам советовал не терять времени, а бежать домой и сесть за учебники, чтобы освежить в памяти формулы. Но мы немного задержались. Другие же не расходятся, а чего-то ждут, так чего же мы побежим? Что у нас, дома коз воз или детей изгородь, да голодные сидят? А тут ещё что-нибудь, глядишь, и разведаем.
Ходим мы с Санькой по залу, то к одной группе присоседимся, то прильнём к другой, и всё прислушиваемся, о чём речь. А речь идет полезная, люди всё знают. На математике, например, лучше не попадаться к женщине. Есть здесь, в училище, такая преподавательница, чёрная, в очкахну и змея! Шевельнуться не даёт, не то что шпаргалку переписать. А вот майор есть у нихтот хороший. Так что нам с Санькойкровь из носанадо попадать к майору.
А в приёмной комиссии, говорят, сам генералжуть!
А у кого слабое зрение, того медицинская комиссия «зарежет». Мы с Санькой на глаза не жалуемся, а тамкто же его знает. Может, покажут такое, что под микроскопом не увидишь.
И чем больше, тем страшнее. Одно нас только немного утешаетсирот будут брать в первую очередь. А мы с Санькой всё же сироты, хоть и не круглые: у него нет отца, а у меняматери. Может, они хоть немножко учтут это.
Стоим мы с другом, рассудительно так раздумываем, и вдруг кто-то с порога как крикнет:
Выходи строиться!
Вот как оно бывает. Это же счастье, что мы Юрку не послушались и не смылись отсюда. Выходит, и он не всё наперёд знает. Идите домой, а тут самая служба начинается. Вот потом кусали бы локти.
Строились мы долго: сначала все суетливо толпились табуном, толкаясь, наступая друг другу на ноги, как будто на плацу не хватало пространства. А нам с Санькой и вовсе не находится места в строю: куда ни кинемсяуже занято, отовсюду выталкивают, еле прилепились в самом хвосте. Стоим. Волнуемся. Ну, думаю, правильно бабушка печалилась про мои штаны, не вернёмся мы уже сегодня в Подлюбичи, не придётся их донашивать Глыжке. Вот сейчас скомандуют: «Шагом марш!»и поведут в столовую или ещё куда. Может, и переодевать. Мы же не знаем их порядков. Но немолодой уже старшина, ни дать ни взять деревенский дядька, только в обмундировании, в картузе с козырьком-лопатой, который долго, терпеливо наблюдал за построением, с первых слов поставил нас в тупик:
Здесь все иногородние? Что-то вас, гаврики, много.
Мы с Санькой, почувствовав неладное, закрутились: а мы кто, иногородние или какие?
Гомельчанам выйти из строя! скомандовал старшина.
Много вышло, человек двадцать. Я тоже вознамерился было покинуть строй, но Санька удержал меня за рукав.
Ты чтоиз Гомеля? насмешливо спросил он, и в этой насмешке была уверенность, что нас с ним команда старшины не касается.
И хорошо, что я не вышел. Оказывается, нас действительно поведут сейчас в казарму устраивать на ночлег и возьмут на временное котловое обеспечение. А гомельчане пусть себе шуруют домой и ходят потом сдавать экзамены по расписанию. Это иногородним некуда деться, а у них родители не за горами. Но и наш с Санькой праздник был недолгим. Его хватило как раз на столько, сколько понадобилось времени старшине, чтобы проверить всех по списку. Каких там фамилий только не было: и Кузнецов и Гетман, и Симонян Были такие, что с первого раза и не прочитаешь, а вот наших, обычных, деревенских фамилий старшина так и не выкрикнул. Стоим мы, растерянные, озадаченные, и не знаем, что делать, или самим выходить, или ждать, пока не выгонят. Наконец Санька решился и подал голос: