Итак, победа одержана. Не по всей республике, для этого у врача пока нет возможностей, но зато в столице, где она особенно заметна и результативна. А главное, доказан новый принцип. В науке, как и в политике, это самое важное.
Что же Исаев? Почивает на лаврах? Берет после года напряженной работы положенный отпуск? Письма Леонида Михайловича своему научному начальству в Москву меньше всего говорят нам о желании командированного в Среднюю Азию ассистента отдыхать. Похоже на то, что Исаев вообще не придает большого значения добытому успеху. У него уже новые планы: «Сейчас, покончив с эпидемическим характером работы по малярии, перехожу к культуральным вопросам и собачьему лейшманиозу (пендинке. - М. П.). С риштой после покончим, набрал 92 случая». Малярия тоже не забыта. С августа он ведет курсы малярийных разведчиков для.Красной Армии. «Скоро выпущу 12 человек Они умеют делать глазомерную съемку, искать и определять личинок и комаров». Но и этого ему мало. «С начала октября открываю курсы по малярии для военных врачей Туркестанского фронта» 1 [1 Письмо 22. IX. 1923 г. (подлинник)].
Прошло меньше года с тех пор, как военврача, осмелившегося заговорить об осушении болот, посадили под арест. Каким далеким кажется теперь это время! Полтора десятка медиков специально выведены из района боев, чтобы изучать с Исаевым тактику одоления этих самых болот. «Курсы для врачей в Бухаре мне дают чрезвычайно много в смысле осуществления «исследовательского метода» в преподавании - сообщает Исаев Марциновскому. - Все постигается самими: ставлю задачи, которые курсанты решают практически»2 [2 Там же]. Кстати сказать, этот гражданский доктор, в своем смешном пробковом шлеме, завел на курсах такой железный режим, что военврачи только вздыхают и с завистью вспоминают недавние фронтовые будни: «Работа идет с девяти до двух и с четырех до девяти. Зажал курсантов в жесткие перчатки учебы. Дело идет».
«Для меня стало ясно, что необходимо закрепить работы экспедиции созданием здесь (в Старой Бухаре) стационарного научного учреждения вроде Тропического института - филиал Московского Тропина, - пишет он Марциновскому в начале ноября 1923 года. - Я уже провожу этот план в жизнь Думаю, что к моему отъезду в Москву здесь будет создан Тропический институт.
Что касается меня, то я буду считать свою задачу по Бухаре выполненной, проведя здесь сезон будущего года и передав институт в надежные руки а затем снова пошлете меня создавать ячейки нашего института в других местах Мы должны создать свою школу, со своими методиками и подходами» 3 [3 Письмо проф. Марциновскому 5. XI. 1923 г (подлинник).].
Желание создать в Бухаре Тропический институт полностью завладело Леонидом Михайловичем. Эту манеру безраздельно отдаваться каждой новой идее пронес он потом через всю жизнь. Но, кажется, никогда еще новая страсть не доходила в нем до такого накала, как осенью 1923 года. Исаев буквально бредил институтом. Писал о нем близким и знакомым, искал союзников в Арке и постпредстве РСФСР. Идея, которую он в бесчисленных вариантах преподносил назирам и их заместителям, представлялась ему предельно простой и убедительной. Научное оборудование покупать не придется: того, что привезено из Германии, вполне достаточно для целого института; штат набирать тоже не надо: ныне действующая Экспедиция по изучению паразитарных заболеваний может на первых порах стать штатом института; помещение, принадлежащее экспедиции, опять-таки может быть передано институту. Таким образом, дело за малым, нужны только деньги и официальное признание нового научного центра. Финансы, по мнению Исаева, тоже не проблема: ведь содержит же Бухарское правительство Московскую экспедицию. Эти деньги после роспуска экспедиции пойдут на институт
Все вроде бы просто, но вырвать официальное благословение на этот раз почему-то не удается. Назиры отмалчиваются, нази-ры чем-то смущены. Да, конечно, поддерживать Московскую экспедицию им куда проще: русские ученые люди временные - поработают и уедут. А тут надо принять беспрецедентное решение - в городе, где все взрослые мужчины пять раз в день становятся на молитву, в стране, где более тысячи лет Коран считается вместилищем всех истин, они должны утвердить существование первого за историю Бухары государственного научно-исследовательского института. Может быть, лучше отложить пока этот вопрос? Все-таки в мире еще очень неспокойно, за стенами города идет война Нет, никто не говорит об отказе, но куда торопиться?
Исаев кипит. Исаев вступает в спор. Его докладная записка Бухарскому правительству одновременно и поэма и страстная проповедь. По всем правилам ораторского искусства он начинает с вопроса: «Нуждается ли республика в Тропическом институте?» Вопрос чисто риторический. Не давая читателю ни секунды передышки, опрокидывая любое возражение, автор вбивает в голову противника веру в свою правоту.
«Кто не знает, что малярия - злейший враг дехканина?
Кто не знает, что она вырывает кетмень из его рук, обрекая семью на голод, что она загоняет его в кибитку во время сбора урожая, который становится добычей птиц и ветра?
Кто не знает, что малярия лишает радости, детства и сил подрастающее поколение - резервы страны?
Бухарская научная экспедиция установила действительные размеры малярийного заболевания в различных местах республики, выяснила причины малярийности и доказала возможность противомалярийной борьбы.
Кто будет продолжать изучение малярии в БНСР и руководить противомалярийной борьбой?
Кто займется изучением других местных паразитарных заболеваний - ришты, кожного лейшманиоза?
Кто сумеет при настоящих условиях целесообразно использовать богатейшее лабораторное имущество, приобретенное в Германии?
Такого учреждения в БНСР нет, таким учреждением должен стать Тропический институт, такое учреждение республика должна и может создать» '[1 Докладная записка об организации Бухарского тропического института. Копия. Архив Института им. проф. Л. М. Исаева (Самарканд).].
Боюсь, что жанр докладных записок не знает второго подобного произведения. То был выстрел, направленный точно в цель, удар, нанесенный наверняка. Исаев завершил свое послание 24 ноября. Ровно месяц спустя, 24 декабря 1923 года, президиум Совета народных назиров, очевидно сраженный исаевским красноречием (а может быть, дело было и по-другому, кто знает), постановил: «Организацию Тропического института признать желательным. Сметы и планы организации утвердить».
Исаев упоен успехом. Исаев торжествует. На шестой день после правительственного решения институт уже открыт. И в тот же день телеграмма в Москву: «31 декабря 1923 года. Москва 8. Тропин Марциновскому. В день своего рождения младший брат Бухарский Тропин шлет привет московскому старшему брату». Так-то. Учителю не придется жалеть, что он послал в Среднюю Азию именно его, Исаева Об открытии в Бухаре научно-исследовательского института имени Файзуллы Ходжаева сообщила 3 января 1924 года «Правда», затем «Известия».
Но Исаева не удовлетворило и это. Телеграммы летят во все концы света: Тунис, Тропический институт, прославленному борцу с инфекциями Шарлю Николю; в Париж, Институт Пас-тера; в знаменитый Гамбургский институт корабельных и тропических болезней. Слушайте все! На краю света, в азиатской глуши родилось научное учреждение, каких и всего-то на свете не наберется полдюжины. «Мы готовы обмениваться научными трудами, зоологическим и бактериологическим материалом, консультацией» Тщеславие? Не думаю. Скорее та искренняя гордость, которая охватывала советских людей на заре революции всякий раз, когда они прокладывали новую железную дорогу или открывали новый институт. Это было подтверждением реальности их бытия, реальности их идей. «Смотрите, завидуйте»
Можно закончить на этом главу об удивительном человеке в пробковом шлеме.
Но в том же 1923 году в жизни Леонида Исаева произошло еще одно знаменательное событие
Кто-то заметил, что наш характер - наша судьба. По складу характера Исаеву дано было стать героем гражданской войны. Правда, он не носил военного мундира и не участвовал в боях. Но в ту эпоху характер бойца означал больше, чем френч и маузер на портупее. Двадцать девятого июля 1923 года, когда стало ясно, что малярийная атака на Бухару захлебнулась, Леонида Михайловича пригласили в Арк. Заседал президиум Всебух-ЦИКа. Врача попросили рассказать, как идет работа, что Московская экспедиция намерена предпринять в масштабах всей республики. Он произнес часовой экспромт, как всегда не заглядывая в конспекты. Назиры благосклонно молчали. Маленький председатель во френче, с четырьмя ромбами, сурово наклонял свою красивую голову в знак внимания. Да, Файзулла не ошибся в этом иноземце. В протоколе номер 88 секретарь президиума занес следующие слова, продиктованные Ходжаевым:
«Заслушав доклад доктора Исаева ВсебухЦИК постановил: признать работу доктора Исаева и его научной экспедиции плодотворной. Высоко ценя заслуги доктора Исаева в деле здравоохранения бухарского народа, выразить ему от имени народного правительства благодарность, наградив орденом Красной Звезды 2-й степени» '[1 Выписка из протокола заседания президиума ВсебухЦИКа от 29 июля 1923 г.88, § 1. Архив Института им. проф. Л. М. Исаева (Самарканд).].
Это была очень высокая награда. Хоть и представитель братской страны, Исаев оставался для Бухары все-таки иностранцем. Но важнее другое. Бухарская Красная Звезда - боевой орден, и по статуту своему вручалась только за героизм, проявленный в битве с врагами республики. Может быть, вручив Звезду гражданскому лицу, президиум нарушил статут ордена? Нет, Файзулла Ходжаев готовил доктору Исаеву подарок иного рода. Приказ о награждении, подписанный первого августа, не оставляет никакого сомнения: орден вручен за боевые заслуги. «Всебухарский Центральный Исполнительный Комитет съезда народных представителей в ознаменование исполнения гражданином доктором Л. М. Исаевым своего долга перед республикой (в бою против ее врагов), принесшим своими научными знаниями, опытом и энергией великую помощь бухарскому народу в деле сохранения народного здравия на поприще борьбы с малярией, вручает ему знак ордена Красная Звезда 2-й степени - символ освобождения угнетенных народов Востока». И подпись: «Председатель ВсебухЦИКа Ходжаев» 2 [2 Архив Самаркандской области, Узбекской ССР, фонд1642. Личное дело Исаева Л. М.].
Пятьдесят лет спустя, когда уже не было в живых ни молчаливого Файзуллы, ни Леонида Михайловича, я видел этот большой тяжелый орден на стенде Республиканского музея в Самарканде. Она совсем не красная, эта Звезда. Только в центре, на большом, покрытом синей эмалыо круге, едва заметно поблескивают звездочка и полумесяц. По поднебесной синеве вьется серебряная арабская надпись и стоит дата основания ордена - 1922 год. Глядя на эту реликвию прошедшей эпохи, я думал, что по чистой случайности на серебре запечатлена дата приезда Леонида Михайловича в Бухару, начало подлинно научной борьбы с болезнями в Средней Азии и заодно начало второй, наиболее плодотворной половины жизни моего героя.
КТО ВЫ, ДОКТОР ИСАЕВ?
Никифор Исаев. Жил в прошлом (XVIII) столетии. Личность никому не известная. Фома Исаев. Его сын. Тоже мало кому известная личность Жену его тоже не помнят.
Из неоконченной рукописи
«Род Исаевых», 1896 год.
Выдающихся способностей, с колоссальной памятью, весьма энергичный, научно образованный врач При соответствующих условиях может оказать медицинской науке большие услуги
Из Аттестационной записки на мл. ординатора Грозненского военного госпиталя лекаря Исаева.
7 февраля 1917 год.
Военврачи в Бухаре, которых доктор Исаев донимал на курсах своей жесткой требовательностью, могли только догадываться, что их обучает кадровый офицер. Зато узбеки и таджики, глядевшие, как ловко русский доктор изображает больного малярией, сразу приметили в нем профессиональное актерское мастерство и между собой именовали не иначе как дорбоз - канатоходец, артист. Выпускник Военно-медицинской академии Леонид Михайлович Исаев действительно был кадровым военным и вместе с тем почти профессиональным актером. Одиннадцать лет, с 1906 по 1917-й, носил он мундир, участвовал в боях, выслужил на Кавказском фронте за храбрость и отвагу четыре ордена. Не на шутку увлекался и сценой. Пять лет играл в мимических ансамблях Александрийского и Мариинского театров, изучал грим, переписывал от руки любимые партитуры. Военная строгость и артистическая вольность странным образом переплетались в его натуре.
Латинское legi artis - делать по правилам искусства - всю жизнь оставалось его твердым правилом. Как студент и врач, как офицер, ученый и организатор науки, Исаев всегда стремился исполнять свое дело профессионально, добротно, legi artis. Но при всем том отнюдь не без учета зрителей, публики. Откуда у него это? Может быть, из частной немецкой школы, где обучались дети Исаевых? Реформатское училище с его педантизмом и строгостью, конечно, оставило след в душе ребенка. Но человеческие характеры складываются задолго до того, как прозвенит первый школьный звонок. Иное дело семья. О семье Леонида Михайловича стоит рассказать подробнее.
Неоконченная рукопись «Род Исаевых» (первые строки ее вынесены в эпиграф этой главы) принадлежит перу старшего брата Леонида - Михаилу. Случайно или не случайно, но под пером шестнадцатилетнего историка предки оказались весьма похожими на героев Островского. Дед Павел, например, «ростом невелик. Черноват. Был скупенек. Умер оттого, как говорят, что смотрел, как бабы огород полют, да лег на сырую землю, похворал да богу душу отдал». Автор исаевской родословной недалек от истины. Коренные жители Вышнего Волочка, мещане, старообрядцы Исаевы славились в родном городе прочностью домостроевских устоев, приверженностью к делам веры. Строгость правил не мешала им, однако, исправно вести свои дела. У деда Павла, торговавшего то ли лесом, то ли мясом, стоял на Екатерининской улице двухэтажный каменный дом с мезонином. Тот же юный историк, побывавший в 1896 году в Вышнем Волочке, нарисовал дом с натуры. Фальшивые колонны, гипсовая лепнина на фасаде - не хуже, чем у людей. А рядом высокие тесовые ворота на запоре, амбар - готовая декорация к «Грозе».
Следующее поколение, хотя и перебралось из Вышнего Волочка в Петербург, осталось верно дедовским заповедям. Фотография Исаева-отца на толстом белом картоне с золотым тиснением приводит на память тех дюжих молодцев в поддевках, которых мое поколение застало только на сцене Малого театра. Сам Леонид Михайлович вспоминал об отце неохотно. Только однажды признался близким, что, когда родитель умер, «мы даже обрадовались - пороть не станет». Мы - это восемь детей, шесть братьев и две сестры, которых приказчик Михаил Павлович Исаев оставил на руках законной своей супруги Домники Вакуловны.
Мать осталась в памяти как человек твердый, хотя и справедливый. Дети называли ее не иначе как «мамаша», обращались на «вы». Эта крестьянка из села Гуслицы, Московской губернии, отличалась умом трезвым и не сентиментальным. Тому же учила детей. Любые знаки нежности и ласки между людьми Исаевы встречали с насмешкой, как нечто постыдное. Зато строго блюлись в доме посты, праздники. Еще строже учитывалась каждая копейка. Даже у детей были заведены записные книжки, куда до полушки заносились «доходы» и «расходы». До нас дошла такая книжка (правда, более поздняя) студента Леонида Исаева. Бисерным почерком двадцатилетний будущий врач каждый вечер отмечал, во что обошелся ему проезд на конке, сколько стоил конверт с почтовой маркой и сколько довольно скудное, судя по приведенным суммам, «пропитание».
Жили бедно. Восемь детей и мать ютились в трех маленьких комнатках на Лахтинской улице. Четвертую комнату сдавали жильцу. Как малограмотная Домника Вакуловна вывела в люди всю эту ораву - понять трудно. Но вывела. Мальчишки помогали ей. Со школьных лет сами давали уроки, тащили в дом каждый заработанный грош. Леонид, как остальные, обучал по полтиннику за час русскому языку какого-то секретаря, выступал статистом и мимистом в театре (платили по 12, а то и по 32 копейки за вечер). В житейских испытаниях исаевская порода показала себя прочной и хваткой: то цепляясь друг за друга, то подсаживая друг друга, почти все молодые Исаевы в конце концов получили высшее образование. Трое достигли даже ученых степеней. Специальности эти первые в своем роду интеллигенты выбрали разные. Но в одном остались едины: потомки неукротимых староверов сохранили кремневый характер и одержимость вышневолоцких предков. Свое дело, свое увлечение сделалось для каждого своеобразным двуперстием, ради которого хоть в огонь, хоть на дыбу. Мрачноватый, даже угрюмый Павел превратился в страстного антиквара, фанатичного собирателя старинных монет, икон, мебели. Беспредельно занятый бабочками и жуками, Виталий полжизни провел в энтомологических экспедициях. Натура необузданная, самовольная, отверг предостережение товарищей, один пошел в горы и погиб в начале 20-х годов от руки белобандитов. Такими же неистово увлеченными были Михаил - будущий член Верховного Суда СССР, переводчик юридических трактатов средневековья, историк Раиса, агроном Андрей. Но более всех - Леонид.