Наконец в комнату ввалился капитан, хлопнул дверью и, не глядя по сторонам, направился прямо к столу, где его поджидал завтрак.
Билли! проговорил незнакомец, стараясь придать своему голосу твердость и смелость.
Капитан повернулся на каблуках и увидал нас. Загар как бы сошел с его лица, даже нос его сделался синим. У него был вид человека, который повстречался с привидением, или с дьяволом, или с чем-нибудь похуже, если такое бывает. И, признаюсь вам, мне стало жалко еготаким он сразу сделался старым и дряблым.
Разве ты не узнаешь меня, Билли? Неужели ты не узнаешь своего старого корабельного товарища, Билли? сказал незнакомец.
Капитан открыл рот, словно у него не хватило дыхания.
Черный Пес! проговорил он наконец.
Он самый, ответил незнакомец, несколько приободрившись. Черный Пес пришел проведать своего старого корабельного друга, своего Билли, живущего в трактире «Адмирал Бенбоу». Ах, Билли, Билли! Сколько воды утекло с тех пор, как я лишился двух своих когтей! воскликнул он, подняв искалеченную руку.
Ладно, сказал капитан. Ты выследил меня, и я перед тобою. Говори же, зачем пришел?
Узнаю тебя, Билли, ответил Черный Пес. Ты прав, Билли. Этот славный мальчуган, которого я так полюбил, принесет мне стаканчик рому. Мы посидим с тобой, если хочешь, и поговорим без обиняков, напрямик, как старые товарищи.
Когда я вернулся с бутылкой, они уже сидели за столом капитана друг против друга.
Черный Пес сидел боком, поближе к двери и одним глазом смотрел на своего старого друга, а другимна дверь, путь к отступлению.
Он велел мне уйти и оставить дверь открытой настежь.
Чтобы ты, сыночек, не подсматривал в замочную скважину, пояснил он.
Я оставил их вдвоем и ушел на кухню.
Долгое время, несмотря на все старания, я не слышал ничего, кроме невнятного говора. Но мало-помалу голоса становились все громче, и наконец мне удалось уловить несколько слов, главным образом бранных, летевших из уст капитана.
Раз капитан закричал:
Нет, нет, нет, нет! И довольно об этом! Слышишь?
И потом снова:
Если дело дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все!
Потом внезапно раздался страшный взрыв ругательств, стол и скамьи с грохотом опрокинулись на пол, звякнула сталь, кто-то вскрикнул от боли, и через минуту я увидел Черного Пса, со всех ног бегущего к двери. Капитан гнался за ним. Их кортики были обнажены. У Черного Пса из левого плеча текла кровь. Возле самой двери капитан занес кортик для последнего, самого страшного удара и, несомненно, разрубил бы убегающему голову пополам, но кортик зацепился за большую вывеску нашего «Адмирала Бенбоу». На вывеске внизу, на самой раме, до сих пор можно видеть след от него.
На этом битва кончилась.
Выскочив на дорогу, Черный Пес, несмотря на свою рану, принялся улепетывать с такой удивительной скоростью, что через полминуты исчез за холмом. Капитан стоял, остолбенело уставясь на вывеску. Затем несколько раз провел рукой по глазам и вернулся в дом.
Джим, приказал он, рому!
Он слегка пошатнулся при этих словах и оперся рукой о стену.
Вы ранены? воскликнул я.
Рому! повторил он. Мне нужно убираться отсюда. Рому! Рому!
Я побежал за ромом, но от волнения разбил стакан и долго не мог закрыть кран бочонка. И пока я приводил все в порядок, вдруг я услышал, как в зале что-то грузно грохнулось на пол. Я вбежал и увидел капитана, который во всю свою длину растянулся на полу. Мать, встревоженная криками и дракой, сбежала вниз мне на помощь. Мы приподняли голову капитана. Он дышал очень громко и тяжко. Глаза его были закрыты, лицо побагровело.
Боже мой! воскликнула мать. Какой срам для нашего трактира! А твой бедный отец, как нарочно, лежит больной!
Мы не знали, как помочь капитану, и были уверены, что он смертельно ранен во время потасовки с незнакомцем. Я принес рому и попытался влить ему в рот. Но сильные челюсти его были сжаты, как железные.
К счастью, дверь отворилась, и вошел доктор Ливси, приехавший осмотреть моего больного отца.
Доктор, помогите! воскликнули мы. Что нам делать? Куда он ранен?
Ранен? сказал доктор. Чепуха! Он так же ранен, как ты или я. У него просто удар. Что делать! Я предупреждал его Ну, миссис Хокинс, возвращайтесь наверх к мужу и, если можно, ничего не говорите ему. А я попытаюсь спасти эту трижды никчемную жизнь Джим, принеси мне таз.
Когда я вернулся с тазом, доктор уже засучил у капитана рукав и обнажил его большую, мускулистую руку. Рука была татуирована во многих местах. На предплечье синели четкие надписи: «На счастье», «Попутного ветра» и «Удачи Билли Бонсу».
Возле самого плеча была нарисована виселица, на которой болтался человек. Рисунок этот, как мне показалось, был выполнен с истинным знанием дела.
Пророческая картинка, заметил доктор, трогая пальцем изображение виселицы. А теперь, сударь Билли Бонс, если вас действительно так зовут, мы посмотрим, какого цвета ваша кровь Джим, обратился он ко мне, ты не боишься крови?
Нет, сэр, сказал я.
Отлично, проговорил доктор. Тогда держи таз.
Он взял ланцет и вскрыл вену.
Много вытекло у капитана крови, прежде чем он открыл глаза и обвел нас мутным взглядом. Он узнал доктора и нахмурил брови. Потом заметил меня и как будто несколько успокоился.
Потом вдруг покраснел и, пробуя встать, закричал:
Где Черный Пес?
Здесь нет никакого пса, кроме того, что грызет вас изнутри, сказал доктор. Вы пили слишком много рому. И вот вас хватил удар, как я вам предсказывал. И я, хоть, видит Бог, без всякой охоты, вытащил вас из могилы. Ну, мистер Бонс
Я не Бонс, перебил капитан.
Неважно, сказал доктор. У меня есть знакомый пират, которого зовут Бонсом, и я дал вам это имя для краткости. Запомните, что я вам скажу: один стакан рому вас, конечно, не убьет, но если вы выпьете один стакан, вам захочется выпить еще и еще. И ручаюсь моим париком: если вы не бросите пить, вы в самом скором времени умрете. Понятно? Пойдете туда, где вам уготовано местечко, как сказано в Библии Так попробуйте же взять себя в руки! А сейчас, так и быть, я помогу вам добраться до постели.
С большим трудом мы втащили капитана наверх и уложили в постель. Он в изнеможении упал на подушку. Он был почти без чувств.
Так помните, сказал доктор, я говорю вам по чистой совести: слово «ром» и слово «смерть» для вас означают одно и то же.
Взяв меня за руку, он отправился к моему больному отцу.
Пустяки, сказал он, едва мы закрыли за собой дверь. Я выпустил из него столько крови, что он надолго успокоится. Неделю пусть лежит в постели, это полезно и для него и для вас. Но второго удара ему не пережить.
Глава IIIЧерная метка
Около полудня я вошел к капитану с прохладительным питьем и лекарством. Он лежал в том же положении, как мы его оставили, только немного повыше. Он показался мне очень слабым и в то же время очень возбужденным.
Джим, сказал он, ты один здесь чего-нибудь стоишь. И ты знаешь: я всегда был добр к тебе. Не было месяца, чтобы я не давал тебе четыре пенса серебром. Видишь, друг, мне скверно, я всеми покинут! И, Джим, ты принесешь мне кружечку рома, не правда ли?
Доктор начал я.
Но он принялся ругать доктора слабым голосом, но очень сердито.
Все докторабездельники, сказал он. А этот ваш здешний докторну что он понимает в моряках? Я бывал в таких странах, где жарко, как в кипящей смоле, где люди так и падали от Желтого Джека, а от землетрясений на суше стояла качка, словно на море. Что знает ваш доктор об этих местах? И я жил только ромом, да! Ром был для меня и мясом, и водой, и женой, и другом, и если я сейчас не выпью рому, я буду как бедный старый корабль, выкинутый на берег штормом. И моя кровь падет на тебя, Джим, и на этого треклятого доктора
И он снова разразился ругательствами.
Посмотри, Джим, как дрожат мои пальцы, продолжал он жалобным голосом. Я не могу остановить их, чтобы они не дрожали. У меня сегодня не было ни капли во рту. Этот доктордурак, уверяю тебя. Если я не выпью рому, Джим, мне будут мерещиться ужасы. Кое-что я уже видел, ей-богу! Я видел старого Флинта, он там, в углу, у тебя за спиной. Видел его ясно, как живого. А когда мне мерещатся ужасы, я становлюсь как зверья ведь человек дикий. Ваш доктор сам сказал, что один стаканчик меня не убьет. Я дам тебе золотую гинею за одну кружечку, Джим!
Он клянчил все настойчивее и был так взбудоражен, что я испугался, как бы его не услышал отец. Отцу в тот день было особенно плохо, и он нуждался в полном покое. К тому же меня ободряли слова доктора, что один стакан не повредит капитану.
Не нужно мне ваших денег, ответил я, потому что предложение взятки очень оскорбило меня. Заплатите лучше то, что вы должны моему отцу. Я принесу вам стакан, но только один-единственный.
Я принес стакан рому. Он жадно схватил его и выпил до дна.
Вот и хорошо! сказал он. Мне сразу же стало лучше. Послушай, друг, доктор не говорил, сколько мне лежать на этой койке?
По крайней мере неделю, сказал я.
Гром и молния! вскричал капитан. Неделю! Если я буду лежать неделю, они успеют прислать мне черную метку. Эти люди уже пронюхали, где я, моты и лодыри, которые не могли сберечь свое и зарятся теперь на чужое. Разве так настоящие моряки поступают? Вот я, например: я человек бережливый, никогда не сорил деньгами и не желаю терять нажитого. Я опять их надую. Я отчалю от этого рифа и опять оставлю их всех в дураках.
С этими словами он стал медленно приподниматься, схватив меня за плечо с такой силой, что я чуть не закричал от боли. Тяжело, как колоды, опустились его ноги на пол. И его пылкая речь совершенно не соответствовала еле слышному голосу.
После того как он сел на кровати, он долго не мог выговорить ни слова, но наконец произнес:
Доконал меня этот доктор В ушах у меня так и поет. Помоги мне лечь
Но, прежде чем я протянул к нему руку, он снова упал в постель и некоторое время лежал молча.
Джим, сказал он наконец, ты видел сегодня того моряка?
Черного Пса? спросил я.
Да что там Черный Пес, сказал он. Он очень нехороший человек, но те, которые послали его, еще хуже, чем он. Слушай, если мне не удастся отсюда убраться и они пришлют мне черную метку, знай, что они охотятся за моим сундуком. Тогда садись на коня ведь ты ездишь верхом, правда? тогда садись на коня и скачи во весь дух Теперь уж мне все равно Скачи хоть к этому проклятому чистоплюю-доктору и скажи ему, чтобы свистал всех наверхвсяких там присяжных и судейи накрыл моих гостей на борту «Адмирала Бенбоу», всю шайку старого Флинта, всех до одного, сколько их еще осталось в живых. Я был первым штурманом старого Флинта, и я один знаю, где находится то место. Он сам все мне передал в Саванне, когда лежал при смерти, вот как я теперь лежу. Видишь? Но ты ничего не делай, пока они не пришлют мне черную метку или пока ты снова не увидишь Черного Пса или моряка на одной ноге. Этого одноногого, Джим, остерегайся больше всего.
А что это за черная метка, капитан? спросил я.
Это вроде как повестка, приятель. Когда они пришлют, я тебе скажу. Ты только не проворонь их, милый Джим, и я разделю с тобой все пополам, даю тебе честное слово
Он начал заговариваться, и голос его становился все слабее. Я дал ему лекарство, и он принял его, как ребенок.
Еще ни один моряк не нуждался так в лекарстве, как я. Вскоре он впал в тяжелое забытье, и я оставил его одного. Не знаю, как бы я поступил, если бы все обошлось благополучно. Вероятно, я рассказал бы обо всем доктору, ибо я смертельно боялся, чтобы капитан не пожалел о своей откровенности и не прикончил меня. Но обстоятельства сложились иначе. Вечером внезапно скончался мой бедный отец, и мы позабыли обо всем остальном. Я был так поглощен нашим горем, посещениями соседей, устройством похорон и работой в трактире, что у меня не было времени ни думать о капитане, ни бояться его.
На следующее утро он сошел вниз как ни в чем не бывало. Ел в обычные часы, но без всякого аппетита, зато, должно быть, хлебнул лишнего, потому что сам угощался у стойки. При этом он фыркал и сопел так сердито, что никто не дерзнул ему перечить. Вечером накануне похорон он был пьян, как обычно. Отвратительно было слышать его разнузданную, дикую песню в нашем печальном доме. И, хотя он был очень слаб, мы до смерти боялись его, тем более, что доктор был далеко: его вызвали за несколько миль к одному больному, и после смерти отца он ни разу не показывался возле нашего дома.
Я сказал, что капитан был слаб. И действительно, он не только не поправлялся, но как будто все больше терял силы. С трудом всходил он на лестницу; шатаясь, ковылял из зала к нашей стойке. Иногда он высовывал нос за дверьподышать морем, но хватался при этом за стену. Дышал он тяжело и часто, как человек, взбирающийся на крутую гору.
Он больше не заговаривал со мной и, по-видимому, позабыл о своей недавней откровенности, но стал еще вспыльчивее, еще раздражительнее, несмотря на всю свою слабость. Напиваясь, он вытаскивал кортик и клал его перед собой на стол и при этом почти не замечал людей, погруженный в свои мысли и бредовые видения.
Раз как-то, к нашему величайшему удивлению, он даже стал напевать какую-то деревенскую любовную песенку, которую, вероятно, пел в юности, перед тем как отправиться в море.
В таком положении были дела, когда на другой день после похорондень был пасмурный, туманный и морозный, часа в три пополудни, я вышел за дверь и остановился на пороге. Я с тоской думал об отце
Вдруг я заметил человека, который медленно брел по дороге. Очевидно, он был слеп, потому что дорогу перед собою нащупывал палкой. Над его глазами и носом висел зеленый козырек. Сгорбленный старостью или болезнью, он весь был закутан в ветхий, изодранный матросский плащ с капюшоном, который делал его еще уродливее. Никогда в жизни не видал я такого страшного человека. Он остановился невдалеке от трактира и громко произнес нараспев странным, гнусавым голосом, обращаясь в пустое пространство:
Не скажет ли какой-нибудь благодетель бедному слепому, потерявшему драгоценное зрение во время храброй защиты своей родины, Англии, да благословит Бог короля Георга, в какой местности он находится в настоящее время?
Вы находитесь возле трактира «Адмирал Бенбоу», в бухте Черного Холма, добрый человек, сказал я.
Я слышу голос, прогнусавил старик, и молодой голос. Дайте мне руку, добрый молодой человек, и проводите меня в этот дом!
Я протянул ему руку, и это ужасное безглазое существо с таким слащавым голосом схватило ее, точно клещами.
Я так испугался, что хотел убежать. Но слепой притянул меня к себе.
А теперь, мальчик, сказал он, веди меня к капитану.
Сэр, проговорил я, честное слово, я боюсь
Боишься? усмехнулся он. Ах, вот как! Веди меня сейчас же, или я сломаю тебе руку!
И он так повернул мою руку, что я вскрикнул.
Сэр, сказал я, боюсь я не за себя, а за вас. Капитан теперь не такой, как прежде. Он сидит с обнаженным кортиком. Один джентльмен уже приходил к нему и
Живо, марш! перебил он меня.
Никогда я еще не слыхал такого жестокого, холодного и мерзкого голоса. Этот голос напугал меня сильнее, чем боль. Я понял, что должен подчиниться, и провел его в зал, где сидел наш больной пират, одурманенный ромом. Слепой вцепился в меня железными пальцами, навалясь на меня всей своей тяжестью, и я едва держался на ногах.
Веди меня прямо к нему и, когда он меня увидит, крикни: «Вот ваш друг, Билли!» Если не крикнешь, я вот что сделаю!
И он так вывернул мою руку, что я едва не потерял сознание. От страха перед слепым нищим я забыл мой ужас перед капитаном и, открыв дверь зала, дрожащим голосом прокричал те слова, которые слепой велел мне прокричать.
Бедный капитан вскинул глаза вверх и разом протрезвился. Лицо его выражало не испуг, а скорее смертельную муку. Он попытался было встать, но у него, видимо, не хватило сил.
Ничего, Билли, сиди где сидишь, сказал нищий. Я хоть и не вижу, зато слышу, как муха пролетит. Дело есть дело. Протяни свою правую руку Мальчик, возьми его руку и поднеси к моей правой руке.
Мы оба повиновались ему. И я увидел, как он переложил что-то из своей руки, в которой держал палку, в ладонь капитана, сразу же сжавшуюся в кулак.
Дело сделано, сказал слепой.
При этих словах он отпустил меня и с проворством, неожиданным в калеке, выскочил из общей комнаты на дорогу. Я все еще стоял неподвижно, прислушиваясь к удаляющемуся стуку его палки.
Прошло довольно много времени, прежде чем мы с капитаном очнулись. Я выпустил его запястье, а он потянул к себе руку и взглянул на ладонь.