И, запинаясь в тех местах рассказа, где, по-видимому, ему хотелось выругаться, неизвестный рассказал некую идиотскую историю, которая с ним приключилась Он настройщик, как уже было сказано выше, причем настройщик хороший. Приехав, дал объявление в газету «Новости страны» ине фонтан, конечно, но кое-какой заработок имеется. Вот так на днях звонят по объявлению и предлагают настроить и отремонтировать старый «Блютнер» Он приходит, проверяет инструмент, вынимает механику и начинает работать. А хозяинверткий старикашка, польский еврейтридцать лет как из Варшавывьется вокруг и затевает всякие разговоры. Ну, вы знаете их штучки: «сколько времени ты в Стране» да «как тебе в Израиле живется»и прочая (тут голос запнулся)
Херня, подсказала Зяма.
Да! обрадовался он. Меня, кстати, Витей зовут.
А меняЗямой, сказала Зяма. Очень приятно.
Дальше, продолжал Витя, разговор с хозяином рояля повернулся самым удивительным образом. Я, конечно, дал волю языку и сказал все, что думаю об этом обществе и об этом государстве Знаете, я ведь приехал сюда обалделым сионистом «Если забуду тебя, Иерусалим!..» Впрочем, это неважно. Говорю вамэто был припадок красноречия у волка, которому прищемили капканом яйца А этот старикан между прочим, он балакает по-русски. Конечно, ублюдочный русский, но Ах, говорит, как красиво вы говорите, они же эпитет «красивый», как чукчи, употребляют во всех смыслах: «красивый обед», «красивая книга» Да, говорит, как красиво говорите, и как убедительно! И о культуреверно, верно, многое очень верно Кстати, о культуре. Я, говорит, главный редактор газеты «Новости страны», Залман Штыкерголд, будем знакомы В настоящее время, говорит, назрела необходимость в издании литературно-публицистического приложения к нашей газете. Это будет первое в истории русской прессы Израиля пятничное приложение. Вы ведь пишете? спрашивает. И с такой радостной надеждой на меня смотрит. И я, дурак, сказал, что пишу. Более тогочто работал в газете.
Зачем? спросила Зяма.
Витя замялся Понимаете, объяснил он, вообще-то я и вправду пишу немного, и печатался в «Вечернем Вильнюсе», и публиковал музыкальные рецензии Дело не в этом В общем, можете себе представить, хотя это, конечно, трудно вообразить впрочем, это вполне в духе всей здешней жизничтобы главный редактор газеты думал не головой, а (тут он опять запнулся)
жопой, подсказала Зяма.
Да! воскликнул Витя благодарно. Словом, можете вообразить: мар Штыкерголд предложил мне делать литературное приложение к своей газете.
Как же это? удивилась Зяма. Как вы намерены это делать?
Вот, сказал Витя расстроенно, в том-то и дело. Я же сказал вам, что мне страшно Он дает некий бюджет (скупердяй чудовищный! ну, вы знаете этих паршивых «поляков», хуже которых только «румыны») тысяч двадцатьдвадцать две в месяц. На эти деньги я должен содержать помещение, купить оборудование, платить гонорары, нанять еще одного сотрудника, потому что один не справлюсь. Пока он хочет шестнадцать полос, а потом будет тридцать две.
Обдираловка, сказала Зяма.
Конечно! А кто, кроме меня, согласился бы на это? Я вас послушал в передаче, вы так здорово, мне кажется, все расставили по местам, всем надавали по морде. Правильно: хватит перед ними заискивать. Абсолютная духовная независимостьвот залог сохранения нашей культуры Дай, думаю, позвонюможет, вы когда-нибудь занимались газетой?
Да нет, вздохнула она, я музыковед. Составляла и редактировала несколько сборников статей Но ведь газетаэто нечто противоположное.
Умоляю! торопливо проговорил Витя. Не бросайте меня! Я очень боюсь. Я нанимаю вас на должность редактора.
У меня, знаете ли, был дед, сказала Зяма, который говорил в таких случаях: «Не ищи себе сраку на драку». Хотя сам-то всю жизнь искал. И находил.
Но я же мечтал об этом всю жизнь! воскликнул он. И признайтесь, неужели вам не хочется попробовать? А вдруг мы сможем делать настоящую, хорошую литературную газету?.. Только не говоритенет! Две тысячи в месяц вас устроят?
Еще бы! сказала Зяма.
* * *
В первые месяцы, когда они и сами еще не верили, что делают настоящую газету, Витя продолжал иногда настраивать инструменты. Официально давать объявления в своей газете, которую они назвали «Полдень», он права не имел, это было одним из идиотских условий Штыкерголда. Поэтому объявления о настройке фортепиано они камуфлировали в передовых статьях, которые Штыкерголд обычно не мог осилить. Делалось это так:
«С наступлением эры детанта и попыток Запада откупиться от красной угрозы путем уступок, террор палестинцев, обучаемых в Болгарии, ГДР и СССР, стали называть актами национально-освободительной борьбы. Так насаждается сумятица в головах обывателей и сумбур в мыслях журналистов.
И все это в то время, как опытный настройщик фортепианостоит вам лишь позвонить по номеру 6832853, с удовольствием и сравнительно недорого отрегулирует и отремонтирует механику вашего инструмента».
Или:
«Раскопки продолжаются, предполагается очистить от обломков и исследовать гробницы пятидесяти сыновей самого известного из фараоновРамзеса Второго. Надо полагать, с особым интересом за этими работами будут следить израильтяне. Ведь Рамзес Второйтот самый Паро, с которым вел беспощадную борьбу наш Учитель Моисей и которого евреи называют ничтожным, а мусульманеРамзесом Великим. Разгадкав будущем. Ну а пока: опытный настройщик с удовольствием ответит вам по телефону 6832853 и произведет регулировку и ремонт механики вашего фортепиано».
Кому надо было, тот звонил. На случай, если ущучит что-либо старая сволочь Штыкерголд, всегда можно было свалить на ошибку наборщицы.
* * *
Ну-с? спросил привычно Витя. Кугель? С Кугеля, как правило, начинали работу над очередным номером газеты, с утречка, пока свежи еще силы. Кугеля надо было переписывать от начала до конца, с заглавия статьи до многозначительного многоточия, которым тот усеивал последний абзац. На редактуру политической статьи Кугеля они ухлопывали часа три, потому что ежеминутно необходимо было заглядывать в справочники, словари и энциклопедии.
Кугель путал даты, ошибаясь на годы и даже десятилетия. Он путал географические названия, имена и должности государственных деятелей, к тому же нетвердо помнилкто из них жив, а кто уже перекинулся.
Он знал шесть иностранных языков, и все плохо. Он изобретал новые идиотские факты; брал с потолка цитаты; создавал научные теории, от которых хватил бы удар любого десятиклассника; ссылался на законы, не существующие в юридической практике государства; приводил цифры экономических показателей, за которые следовало упечь его за решетку.
Он умудрялся печататься во всех русских изданиях, кроме ведущей газеты «Регион», куда и сам не совался.
В «Средиземноморское обозрение» давал короткие заметки на культурные темы под псевдонимом А. Герцен. В «Ближневосточье» однообразно высказывался на темы моральные, ругая аппетиты новых репатриантов и противопоставляя им страдания и самоотверженность прошлых волн Алии. Здесь он выступал под псевдонимом Шимон Бар-Иохай.
Сшибал копеечные гонорары по разным плевым изданиям, но особо активно сотрудничал с газетенкой «Интрига», где печатал бесконечные эротические романы под псевдонимом Князь Серебряный. (Зяма, если в руки ей случайно попадал номер «Интриги», плевалась и обзывала Кугеля «отцом сексуального сионизма».)
От его риторики тошнило.
От его патриотизма можно было стать завзятым антисемитом.
Надо ли было гнать Рудольфа Кугеля в шею?
Ни в коем случае.
Во-первых, он жил в Стране тридцать пять лет и помнил все политические скандалы, причины падения правительств и отставок государственных деятелей. Знал пикантные детали закулисных интриг в кнессете, где постоянно ошивался. Следил за прессой и телевидением на шести языках и обладал изумительным нюхом на жареноееще до того, как первый язык скандала лизнет бок освежеванного политического барашка. Писал статьи он за считанные минуты, в порыве чистого вдохновения, и в воскресеньеа здесь оно называлось День Первый и было началом рабочей недели, дискета с набором свежей статьи на тему самого актуального события уже лежала в редакции. Были случаи, когда неторопливый литературный «Полдень» давал острую политическую статью еще до того, как собирал, анализировал и подготавливал материал к очередному своему глубокому и всестороннему обзору событий ведущий политолог «Региона» Перец Кравец.
Словом, Кугель был решительно незаменим. Но главное не это. Переписывая очередную статью Кугеля, матерясь и изнывая, ругая автора старым мудилой, оба они просто-напросто любили старика. Конечно, не за то, что пятнадцатилетним парнишкой Кугель был отправлен в Дахау, и не за то, что своим зычным голосом он охотно объяснял Вите и Зяме, как нужно укладывать трупы перед отправкой в печь: по двое, и двое поперек, и снова двое, штабелями, как поленницу Об этом он только рассказывал, макая печенье в чашку с горячим чаем (Витя с Зямой всегда угощали авторов чаем или кофе), но никогда не писал. Эта тема была единственной, коей не касалось его вездесущее перо.
Так что они его просто любили.
Так что ни о каком «в шею» не могло быть и речи.
Так что нужно было только тщательно переписывать полемические излияния старикаот заглавия до последнего абзаца.
В «Полдне» он печатался под псевдонимом Себастьян Закс
Ну?..
Когда они переписывали Кугеля, Зяма то и дело вскакивала и бегала по комнате. Витя набирал. Время от времени он предлагал свою версию той или иной фразы, тогда она думала и говорила: «Не годится!» или: «Умница!», и он энергично шлепал по клавиатуре.
Ну во-первых, как всегда, у старого идиотаотличный заголовок, сказал Витя, «Ложь, сладкая, как чесотка».
М-м О чем он там сегодня наваял?
Ты ж знаешьчто вижу, о том пою. Нарушение правительством предвыборных обещаний, дискриминация новых репатриантов, скандал с биржевыми махинациями, мирный процесс
А! Ну, так и пиши«Аспекты нового гуманизма».
Витя бодро, как щегол, защелкал по клавиатуре. Работа закипела, и уже часа через два оба они, взмыленные, как два битюга, подбирались к последнему абзацу, который выглядел следующим образом:
«Журналисты с неприкрытой жаждой крови ждали пикантностей из зала суда. В это же время над свежей могилой горевал главнокомандующий и раздался залп почета. Привилегированные персоны, вкушающие министерские оклады, играют в руку премьер-министру.
Но мало Фемиды с ее завязанными глазами! Дамоклов меч более чем подозрений навис над любителями биржи. Народ еврейский не дурак! Грядет народное разоблачение, и нас уже не заморочить внутрипартийной грызней: это борьба старого закостенелого иконостаса с молодой порослью из той же социал-сионистской голубятни!»
Несколько мгновений они сидели, уставясь в экран компьютера, соображаякаким образом перелицевать эту ветошь, пытаясь выловить хоть обломок мысли из этих сточных вод.
Тяжелый случай, наконец сказала Зяма. Они съели по яблоку, помолчали.
А не выкинуть ли вообще на хрен этот абзац? доверчиво спросил Витя.
Умница!
Абзац с облегчением выкинули. Теперь необходим был заключительный аккорд для этой хлесткой, полемической, во многом разоблачительной статьи.
Зяма предложила «рыбу». Написали. Переделали. Добавили. Ужесточили. Хрястнули по левым. Еще хрястнули. Лягнули правительствоему уже не больно
Съели по второму яблоку и торжественно вслух перечитали концовку:
«Историческая Партия Труда, многократно менявшая свои названия, была и остается партией большевистского типа, читала Зяма не без удовлетворения. Недаром политическим кумиром Бен-Гуриона был Ленин (хотя по многим вопросам Бен-Гурион занимал позицию, отличную от Ильича). Главное, что заимствовал Бен-Гурион у Ленина, это учение об удержании власти. Почему коммунисты потеряли власть в СССР? Почему они фактически декоммунизировались в Китае? И наконец, почему они до сих пор правят в Израиле?
Потому что здесь они сумели мимикрировать. Израильская разновидность коммунизма сумела осуществить мутацию единственно правильным путемотказ от прямого насилия, выборы, якобы многопартийность. Затеянный ими мирный процесс не имеет ничего общего с миром, его цельуничтожить политических противников Партии Труда, снести поселения, превратить десятки тысяч граждан в новых люмпенов, скомпрометировать их, вывести за пределы национального консенсуса. Так удерживают власть в своих мозолистых руках биржевики от коммунизма».
Во дает Себастьян Закс! воскликнул явно довольный собой Витя и азартно поскреб в серо-седой бороде.
После статьи Кугеля, как всегда, обедали. Витя побежал на угол за шуармой, а Зяма пока вымыла и нарезала помидоры и огурцы и поставила тарелки. Это был их любимый час, на это время они даже дверь запирали. Обжора Витя приговаривал, поворачивая ключ в замке:
Явится еще, не приведи Бог, Машиахкуска проглотить не даст
Они уселись за письменный стол друг напротив друга, высыпали из кульков на тарелки кусочки жареной индюшатины, и Витя вдруг, как фокусник, достал и открыл банку пива.
Ух ты! обрадовалась Зяма. Она любила пиво.
Гуляй, рванина, сказал Витя. Тетке пенсия пришла
Первые дни она брезговала этим, вечно лохматым, хамоватым толстяком с крошками в бороде. К тому же Витя оказался не только ярым безбожником, но и страшным богохульником. Зяма жетак сложились обстоятельстваразделяла молочное и мясное.
Когдамесяца через дваона поняла, что, пожалуй, может с ним работать и, пожалуй, привыкнет к нему, она принесла из дома кое-какую посуду и сказала:
Вот этот нож, с белой рукояткой, будет у нас молочным. Вот этот, с красноймясным.
Зяма, а не пошла бы ты! от души удивился Витя.
Но она, подняв над головой оба ножа, повторила терпеливо и ровно, как учат умственно отсталых детей различать цвета на картинках:
Белыймолочный, красныймясной.
Зяма двумя пальцами придвинула к себе свежий номер «Интриги», прихваченный Витей на углу: там всегда печаталось продолжение очередного эротического романа Князя Серебряного
Слушай, его абсолютно не правят, пробормотала она, пробегая глазами по строчкам, «огромная белая грудь вывалилась из ее прозрачного пеньюара, прочитала она брезгливым тоном, я в жизни не видал такой груди!..»
Он не видал, продолжала она, раздражаясь, в Дахау он такой груди не видал. В Дахау у женщин грудь сходила на нет Интересно, а как относится к его художествам Ципи?
Жена Кугеля Ципи была женщиной строгой и тихой, хранительницей семейного очага.
Ругается, сказал Витя. Он с Кугелем знаком был давно, лет восемь. Ругается, но как-то бессильно. Вот как подумаешьзачем он балуется? Ведь ему, поди, уже и трахаться неинтересно.
Ну как ты не понимаешь, задумчиво проговорила Зяма, он выжил. Его не уложили поперек чьих-то ног, и на него никого не положили, и не отправили в печь Он выжил. И вот уже пятьдесят лет он кайфует. Просто радуется жизни. В частности, и таким образом
После обеда, как обычно, их ждало еще одно удовольствиеполемическая статья Рона Каца на тему потерянных колен Израилевых.
Вот уже месяц этот безумный молодой ученый отбивался от журналиста газеты «Регион», историка Мишки Цукеса, вцепившегося в Рона Каца радостной бульдожьей хваткой.
Дело в том, что раз в несколько недель Рон Кац выдвигал новую научную теорию в области историко-этнических изысканий. Рон, безусловно, был сумасшедшим. Так считала Зяма. Но его статьи придавали газете известную пикантность, они вызывали ярость неподготовленного читателя, действовали на него как нервно-паралитический газ и носилипопеременното антисемитский, то русофобский характер. Поэтому статьи Рона они давали под знаком вопроса и мелким шрифтом приписывали внизу, что мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Двадцатисемилетний Рон Кац был гением.
Он получал гранты от пяти университетов мира. В частности, от Берлинского университета имени Гумбольдтадля работы над книгой, в которой убедительно доказывал интеллектуальную неполноценность арийской расы. Время от времени его приглашали на очередной престижный конгресс, и он читал доклад, написанный им на языке той страны, где конгресс проходил. Иногда из щегольства он прибегал даже к тому или иному диалекту.
Он знал тридцать два языка. В том числе, например, амхарскийязык эфиопских евреев. Он мог свободно с ними беседовать, после чего публиковал в «Полдне» развернутую, абсолютно скандальную статью об особенностях жизни эфиопской общины Израиля. Причем заканчивал ее предупредительным залпом: «Надеюсь, ни у кого не повернется язык обвинить в расизме человека, взявшего на себя труд выучить язык эфиопских евреев?!» При этом мало кто мог себе представить, что учил он этот язык дня три. Ну пять