Под Любочку Михалну предупредительный Сашка немедленно подставил стул. И сначала все подумали, что вечер испорчен. Такая себе педагог с тридцатипятилетним стажем, разговаривает директивным тоном классного руководителя. И вот этим тоном она и говоритмой внук, говорит, один из самых знаменитых сутенеров Голливуда. Профессия, как вы сами понимаете, не для слабонервных
И все они: и Сашка, и Доктор, и остальныевосторженно с бабкой согласились, а Доктор еще и подмигнулмол, а старушонка-то в порядке! Спустя минуту выясняется, что старая корова имела в виду профессию каскадера. И вотот чего зависит настроение писателя: услышала от карги о сутенере-каскадере, записала украдкой в блокнотики весь вечер пребывала в дивном настроении
Она завернула краны, вылезла из ванны и прямо на мокрое тело набросила длинную и широкую майку старшего сына. Вымахал бугай под два метра, а как был очагом землетрясения в семье, так оно и по сей день. Впрочем, курс молодого бойцапервые несколько месяцев в армиион прошел благополучно, без истерик и взбрыков, обычно сопровождающих каждое его действие. Уверял даже, что онлучший ночной стрелок в роте.
Что значитночной стрелок? насмешливо спросила мать (это было месяца через два, как сын ушел в армию, она уже попривыкла и спала без снотворного). Есть такая опера«Вольный стрелок», есть, опять же, такое удобствоночной горшок. Но смешивать два эти ремесла
Впрочем, ему не привыкать к ее насмешкам.
Из школы его попросили месяца за три перед получением аттестата. Он, как выяснилось, полюбил прогулки по Иерусалиму (занятие, спору нет, познавательное). Выходил из дома в семь утракак бы в школу, возвращался в четырекак бы из школы
Вскрылось все в свое время: звонок учительницыпочему Шмуэль (она говорила «Шмулик», все они здесь шмулики, шлемики, дудики, мотэки. Хотя, как это ни смешно, старшего сына в семье с детства звали именно Шмуликом, он был назван Семеном в честь покойного прадеда Самуила. По приезде сюда домашняя кличка мальчика естественным и гордым образом перевоплотилась в имя, и не в худшее имя великого пророка Шмуэля), почему Шмулик уже два месяца не ходит в школу?
Как не ходит?! Что, где?! Ах, ох!! Да нет, конечно, никаких «ах» и «ох» не прозвучалоона старый боец, закаленный в передрягах, которые всегда в изобилии ей подсудобит этот мальчик. Она выслушала учительницу, роняя толькода, нет, да-да, вот как с силой гоняя желваки, как поршни, словно хотела искрошить зубы в порошок.
К экзаменам на аттестат он, конечно, допущен не будет, добавила учительница, ну ничего, он сможет подучиться в армии и там же сдать эти предметы. Ты же знаешь, мотэк, у нас человека не бросят
Да, конечно, сказала она, я знаю
Так передай привет Шмулику, удачи ему. Обязательно передам, пообещала она.
Бить его она уже не могла. Во-первых, не было сил, во-вторых, она уже не доставала до его физиономиион высокий красивый мальчик, в-третьих, в последнее время он научился держать оборону, выставляя острый железобетонный локоть, о который она безуспешно и очень больно колотилась, ну и так далее.
Проблему избиения малолетних обсуждать не будем.
Каждый со своей бедой справляется по-своему
Да, а вчерашнюю-то воблу, Любочку Михалну, Ангел-Рая притащила, оказывается, не просто так, а знакомиться с писательницей N. Любочка Михална, как выяснилось, как же, как же, читала, и даже вырезала много лет (!) публикации ее рассказов и повестей. Даже сюда привезла. Собрание сочинений Лескова, поверите ли, оставила там, а вашу тоненькую книжку, такую синенькую, привезла. (Лучше бы, все-таки, ты Лескова привезла, старая идиотка.) Синенькая тонкая книжка, состоящая из розовых соплей придурковатого отрочества, вышла чуть ли не в 74-м году. Когда писательнице N. о ней напоминали, ее трясло от злобы.
Ну никогда бы не подумала, что вы такая еще молодая, и такая хорошенькая!
Она у нас пусечка! встряла Ангел-Рая. Подожди, душа моя, скоро тебе пусечка в копеечку покажется.
Я ж вас читаю чуть ли не тридцать лет! Старушка зашлась. Надо остановить эту торжественную надгробную речь.
Просто я печаталась с младшей группы детского сада, объяснила она сухо.
Но какая удача, что мы разговорились о вас с Раечкой. Она ведь моя ученица, знаете. Она настоящий ангел! И вдруг я узнаю, что вы здесь живете! Какпрямо здесь?! Я даже ахнула и не поверила!
Ну почему же, вежливо удивилась писательница N., ведь где-то ж я должна жить
А я говорю: веди меня, Раюша, у меня есть для нее сюжет.
Та-ак Начинается
Очень интересно, проговорила писательница N.
И за это выслушала миллион восемьсот тысяч двести пятьдесят третью историю о расстрелянной гитлеровцами сестре Фирочке, упавшей в яму и засыпанной землей. На рассвете еепо шевелящейся глинеоткопал какой-то белорусский крестьянин и укрывал в хлеву со свиньями до конца оккупации. Сейчас сестра в Бостоне, у нее, слава Богу, большое ателье мод. Вот как раз она-тородная бабушка того суте каскадера.
Все правильно, Любочка Михална, советский педагог. Потому он и каскадер, что бабушку его пятилетнюю во рву расстреляли. Потому и все мы туткаскадеры. И государство этовечный каскадер Только вот от кина подташнивает
Между прочим, выслушивая историю о расстрелянной Фирочке, писательница N. в темноте прослезилась настоящими слезами.
Проклятое профессиональное воображение: мгновенная, натренированная годами и уже бесконтрольная мощь творческой эрекции, воссоздание яркой, и даже более яркой, иной реальности с запахами, мимикой лиц, суетней жестов, безнадежными старческими хрипами, ощущением скользкой, холодной, весенней глины, кишащей дождевыми червями И маленькая девочка, оглушенная залпом, нет, это ее пятилетний сын, оглохнув, раскрыв рот, валится навзничь в сырую, воняющую известью яму Боже, Боже! Как страшно жить
Ее саму всегда поражал этот феномен. Ее одинокий злой ум, ее въедливый глаз, ее прикус вампира и волчий азарт преследования дичи существовали в таких случаях отдельно, а вот эти бабьи слезы, которые, сглатывая, она проталкивала в горло, отдельно. И это было всегда, и в тысяча восемьсот седьмой раз было бы то же самое, и она знала, что против расстрелянной немцами пятилетней Фирочки она просто бессильна
Слушая историю, все на террасе умолкли. Доктор погрустнел и кивал головой, а Сашка сказалвы бы написали об этом в Яд ва-Шем.
Этот уникальный сюжет, старуха преданно уставилась на писательницу N. я должна была подарить только вам!
Я вам страшно благодарна, сказала та проникновенно. Нет, не буду я писать о Фирочке. И не только потому, что никогда не пишу о том, чего не знает собственная шкура. Но и потому, что не пользуюсь дареным. Я пользуюсь только награбленным. Я, дорогие мои, бандит с большой дороги. И самое страшное, что я абсолютно в этом бескорыстна.
Мась, по-моему, ты должна написать про это роман, сказала Ангел-Рая. Вот одарил же Господь этаким голосом: переливы арфы, музыка небесных сфер. Ведь правда, мась?
Конечно, Раюсик ласково ответила писательница N. Вот о тебе я напишу, мой ангел
Из ванной писательница N. прошлепала босиком в кухню, приняла третью за утро таблетку от головной боли и, протерев тряпкой клеенку на столе, раскрыла толстую, в клетку, еще советскую общую тетрадь96 листов, цена 44 копейки. Она никогда не начинала новой вещи ни на машинке, нисейчас ужена компьютере: свято верила, что праваянесущаярука должна бежать или тащиться по клеткам страницы в одной упряжке с бегущей или тянущейся мыслью
Месяца три уже она думала о новом романе, в котором собираласьконечно, под вымышленными именами, конечно, не буквально, конечно, в иной, более острой и гротескной плоскостиизобразить некую клубящуюся вокруг странную реальность
Вот что было главным компонентом в этом диком бульоне, что придавало ему вкус неповторимый, подобный вкусу того сказочного супа, в который волшебница добавляла заколдованную травку: нестерпимость вечного ожидания Возьми любого, на которого упадет взгляд, все напряженно ждут чего-то. Причем каждый своего: кто-то ждет результата очередной биржевой операции, кто-то всю жизнь с ужасом ждет банкротства, кто-то в тихой упорной уверенности ждет, что его выгонят с работы, кто-то ждет кардинального поворота дел. Левые ждут, что оправдаются и принесут миру тяжелые территориальные, моральные и национальные потери, которые несут евреи в ходе переговоров с арабами. Правые ждут падения правительства. Поселенцы предрекают и ждут неизбежную войну. Ну а весь народ, по своему обыкновению, ждет Мессию
Персонажей вокруг вертелось навалом, хоть поварешкой черпай. Не было только героя. Или героини. Она приглядывалась к Ангел-Рае, но Пока же записывала коротенькие мысли, наметки, обрывки сюжета, кусочки диалогов Некую зыбкую массу, питательный бульон. Завязывалось. Она чувствовала, что завязывается, и боялась спугнуть
Она поднялась, прошлась по кухне, подошла к окну.
Вниз под горку уходили черепичные крыши русского квартала «Маханэ руси», что переводилось как «Русский стан». Маханэ ты моя, Маханэ, оттого, что я с Севера, что ли
Любопытная публика населяла этот квартал. Все эти университетские супермены-интеллектуалы когда-то в семидесятых ринулись в иудаизм, подгоняемые своими русскими женами. Нельзя не отметить, что одной из важнейших к тому мотивировок была: «А кому бы здесь рожу начистить?» Некоторые даже успели отсидеть чуток по этому поводу. Потом Союз пошел трещать, гулять и ходуном ходить, и сионистов отпустили восвояси, что было не так уж и глупо: из корзины воздушного шара, со страшным свистом выпускающего воздух, первым делом выбрасывают балласт.
Любопытнейшая публика. Возьмем Ури: русский человек, причем из лучших, породистых представителей нации. По слухам (а может, это и анекдот), проходил гиюр несколько раз. Говорят, всякий новый раввин, взглянув на него, понимал, что этот гой хочет любыми путями вырваться в Канаду, и заявлял, что не признает предыдущего гиюра. Последний раз Ури прошел гиюр у ультраортодоксального раввина в Меа-Шеарим. Это все равно, что креститься у папы римского. Зато уж после этого «досы» приняли Ури в свои объятия. Что да, то да. Что есть, то есть: у евреев не принято напоминать человеку, что когда-то он был неевреем. Считается, что у всякого в прошлом могут быть те или иные неловкости и не очень красивые обстоятельства
Второй с краю виднелась крыша Сашкиного коттеджа, за нимдокторский, пятый с концакоттедж Ангел-Раи.
Ангел-Рая
Вот, извольте, жила-была девочка по ее собственному уверениюрядовой библиотекарь районной московской библиотекикажется, Краснопресненской. (Известная писательница N. в свое время выступала в библиотеках по линии бюро пропаганды писателей. В Краснопресненской тоже, было дело, выступала. Ангел-Раю нет, не помнила.)
Могло ли быть такое, чтоб сирая библиотечная пташка, книжная краснопресненская моль обернулась здесь всеблагой Жар-Птицей, семикрылым серафимом, являющимся на всех, без исключения, перепутьях, перед всеми, без исключения, томимыми жаждой? Вряд ли Тогда откуда она, с вашего позволения, взяласьАнгел-Рая?
Нет, существовал и общепризнанный апокриф: в дирекцию Духовного Центра Русской Диаспоры лет шесть назадв самом начале Большой алииявилась обаятельная молодая женщина и предложила основать библиотечку для новых репатриантов (маленькую, скромную, по запросам пенсионеров, чуть ли не переносную аптечку). Знаете, много пенсионеров приехало, жаль старичковим уже не войти, не влиться в общество, что ж импомирать раньше времени?
Словом, такая вот благотворительная манная кашка.
Дирекцияа это были два добрых молодца, Митя и Мотя, получающие добрые оклады и на ниве своей культурной деятельности желающие только одного: ничего, вяло полюбопытствовалазачем еще это?
Как зачем? светло удивилась луноликая. Чтобы людям было куда прийти.
Митя и Мотя, ослепительные мудозвоны, вообще-то считали, что людям и без того есть куда прийтиведь бар Духовного Центра работал с утра и до поздней ночи. Они помялись, переглянулись
Целыми днями они сидели в обклеенной афишами продымленной комнатке под лестницей, курили, трепались по казенному телефону и спокойно ждали, когда явится очередной извозчик с очередной знаменитостью в пролетке и снимет зал по семьсот шекелей за вечер.
Ясный взор молодой культурницы обещал им беспросветные и бесконечные хлопоты, а возможно, и дальнюю дорогу (как оно впоследствии и оказалось), но обаяние ее улыбки было не обычного, а какого-то радиоактивного свойства. И, превозмогая себя, чуть ли не в корчах, чуть ли не предощущая свою кончину, они выделили для новорожденной библиотечки закуток, комнатку метров в двенадцать. А чёпусть старперы радуются, в самом деле.
Но никаких субсидий на приобретение фондов не ждите, предупредили строго Мотя и Митя.
Я свои книжки принесу, успокоила их она, у меня есть, двести пятьдесят штук.
И те успокоились, дурачье
Уже через какое-то плевое количество дней выяснилось, что к этой молодой женщине (этому ангелу, сущему ангелу, всех обнимающему своими светлыми крылами), как муравьи к начавшему строиться муравейнику, потянулись самые разные люди. Старички, привезенные на Святую Землю в молочном возрастеотпрыски купеческих, адвокатских и врачебных еврейских семейств Москвы и Петрограда, перед лицом грядущей кончины принялись наперегонки дарить новорожденной Русской Библиотеке Иерусалима, да нет, не библиотеке, а ей, Ангелу нашему, сотни уникальных изданий, вывезенных из России в начале века.
Народная тропа весьма скоро была основательно утоптана, обрела тенденцию к разрастанию в широкий тракт, в скоростное шоссе, во взлетную полосу.
И Ангел-Рая взлетела
Вскоре Библиотека насчитывала три тысячи томов, открылся отдел редкой книги, букинистический отдел. Ангел-Рая незаметно вытянула из широких штанин «Кворума» три или четыре библиотекарские ставки, благоустроила на них каких-то своих неимущих девочек-одиночек.
Заколосилась читательская нива, организовались какие-то творческие встречи кого-то с кем-то Очнулись от обморока эмиграции старые профессора, филологи, теоретики литературы и искусства, музыковеды, востоковеды, лингвисты, специалисты по истории Древнего мира и Средних веков, и невозможно перечислитьпо чему еще! Образовался целый корпус профессуры. И каждый желал лекции читать, хоть за бесплатно На, читай, дорогой!
Ангел-Рая ликовала, звонила каждому, приглашала на все новые и новые сходки, диспуты, лекции, концерты Заглядывала всем в глаза и спрашивала доверчиво: «А правда, здорово, мась?»
Возникли кружкивот как почки лопаются на деревьях, процесс неудержимый: в одно прекрасное утро проклевывается листочек Дети ведь должны рисовать, это полезно, это развивает видение мира Разве мы допустим, чтобы наши дети Да, ну и хор, конечно, нет у нас непоющих детей
Так что срочно требовались помещения.
Как это делаетсяизвестно: Большое Ходатайство припадающей к стопам Власти русской общины за несколькими сотнями подписей. «Развитие и сохранение культуры страны исхода духовные запросы интенсивная интеллектуальная жизнь высокий культурно-образовательный потенциал Большой русской алии»
(Называется здесь это деловито-слезное прошение почему-то «проектом». Это удобно: такой невинный проект под условным названием «Как зарезать и освежевать двух идиотов, которые сами себе могилу выкопали».)
Власти (родимый «Кворум», матка боска, развесистые титьки) пораскинули, прикинули и решилиа что б не дать? Составлено красиво
По истечении весьма небольшого срока два хладных трупа, выброшенные бушующими волнами океана общественной жизни на поверхность вод, плавали с окоченевшими от оторопи физиономиями, уже не привязанные, как и подобает покойникам, ни к культуре, ни к окладам, ни к каким бы то ни было духовным центрам. Кажется, один из мудозвоновто ли Митя, то ли Мотязанялся распространением нового уникального препарата «Группенкайф», второй открыл кабак для русских паломников«Гречневая каша». Собирался, по слухам, и впрямь кормить паломников гречневой кашей (интересно, за кого он их принимал?). Но прогорел. Неважно.
Дальше
А дальше все интереснее и интереснее. Многие прихожане-обожатели полагали, что Ангел-Рая-то сейчас по праву и возглавит Духовный Центр. Глупые, вы бы ей еще прачечной командовать предложили. Центр возглавил какой-то мальчик (Левинька? Гришенька? Володечка?), их много у нее по карманам было распихано, и жизнь в Духовном Центре пошла широкая, вольная и чрезвычайно интенсивная.
Ну а она, Ангел-то наш, основатель культурной диаспоры, глава и источник, она-то что?
Она улыбалась и стеснительно говорила, рассыпала горстями ксилофонные звоночки своего небесного голоса: «А чтоя? Япростой библиотекарь»