Добрый день, поздоровался безопасник по-английски. Присаживайтесь, будьте добры. Хотите чаю? Андрей Владимирович прекрасно его заваривает.
Вошедший сделал удивленное лицо и старательно выговорил по-русски:
Нье понимайт!
Михайленко в ответ покачал головой.
Нет, актер вы еще довольно посредственный. Мимика поставлена хорошо, а вот глаза вас выдают. Так что не ломайте комедию, присаживайтесь и давайте уже познакомимся.
Спасенный улыбнулся, доковылял до отведенного ему стула и присел, вытянув загипсованную ногу и составив костыли к стенке. Устроившись, он вопросительно взглянул на собеседника.
Для начала назовите свое имя. Расскажите, что случилось между вами и турками. Ну и поведайте, наконец, для чего вам понадобилась эта комедия.
Речь шпиона была долгой и витиеватой. И отчасти правдивой. Из нее следовало, что анклав сынов Израилевых возник больше года назад. Неведомые силы перенесли сюда, в дебри тайги, сто двадцать человек, мужчин, женщин и детей. Дали им жилье, возможность добывать себе пропитание и тот самый канал поставки. Оказавшись в этих ужасных условиях, трудолюбивые евреи дружно взялись за работу, чтобы превратить сумрачную и неприветливую землю в цветущий рай. Первопоселенцы потихоньку обжились, и стали высылать небольшие группы для изучения окрестностей своего нового жилища, постепенно забираясь все дальше. Одна из групп, в состав которой входил и Даган, повстречалась по дороге с жутким монстром. Двое из трех человек погибли, растерзанные чудовищем, но рядом проходила турецкая поисковая группа, которая и пристрелила зверя. В результате Даган остался один, и был, фактически, пленен турками. Некоторое время он жил среди них, надеясь установить дипломатические отношения турок с евреями, несмотря на прошлую вражду. И уже почти все получилось, но тут вмешался случай. У главного турка, Серхата Рахима, оказалась взрослая дочь. И она проявила весьма значительную душевную склонность к гостю. Ее отец, узнав об этом, пришел в ярость, устроил безобразную сцену, итогом которой стала лесная прогулка.
Ай, хорошо! восхитился Михайленко и даже несколько раз хлопнул в ладоши. Вам, пожалуй, стоило бы попробовать себя в литературе. У вас получились бы отличные сказки.
Но я не понимаю, почему
Безопасник поморщился.
Ну что же вы настолько нас не уважаете? Вы тут, у нас, уже почти две недели, многое увидели, о многом узнали, с людьми пытаетесь общаться. Наверняка вы ждали этого разговора и успели хорошенько все продумать и как следует подготовиться. Вы же не могли всерьез рассчитывать, что мы поверим в эту сказку, значит это был спланированный заранее ход с целью прозондировать нашу реакцию. Иными словами, вы настолько уверены в своем превосходстве, что считаете допустимым игнорировать наши возможности. Но тут вы ошиблись.
Михайленко прошелся по комнате, не обращая внимания на лепет «клиента», постоял несколько секунд к нему спиной, затем резко обернулся.
Вы неглупый человек, и должны понимать, что вы сейчас полностью в наших руках. Вы даже попытаться сбежать не сможете. И нам ничто не помешает вас по-тихому удавить и прикопать в подвале под бочками. Я даю вам вторую и последнюю попытку рассказать о себе. Только, на этот раз, правду, господин Даган.
Моссадовец попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
Я вижу, начал он, вы раскрыли мою маленькую тайну. А раз уж это случилось, у вас наверняка возникли ко мне закономерные вопросы. Что ж, давайте я попытаюсь на них ответить.
Нет уж, сперва вы расскажите нам всё, что знаете об анклавах, о политических раскладах, об этом мире, а уже потом я задам вам несколько вопросов. И если вы будете достаточно откровенны и полезны, мы рассмотрим вопрос о возврате вас в ваш анклав. Если же мы решим, что вы были недостаточно откровенны, то имейте в виду: места здесь глухие, а хищного зверья в избытке. Никто и никогда не узнает, где закончил свой жизненный путь Ицхак Даган
Бородулин сидел, время от времени машинально отпивая глоточек успевшего остыть чая, и с восхищением наблюдал за работой профессионала. Даган, вначале сидевший спокойно, и даже несколько расслабленно, явно напрягся, и ему все хуже удавалось удерживать на лице невозмутимое выражение, пресловутый покер-фейс. Впрочем, дожимать его не стали. Часа через полтора Михайленко отпустил свою жертву. Моссадовец взгромоздился на костыли и, стараясь выглядеть бодрым, загромыхал на выход.
Ну что скажете, Станислав Наумович? спросил Бородулин, как только за «пациентом» закрылась дверь.
А что тут сказать? Ушлый и хитрожопый кадр. Не люблю таких. Умен, этого не отнимешь, но против нашей школы слабоват. Да и специализация у него не та.
Как думаете, расскажет он нам то, что мы хотим знать?
Расскажет, куда денется. Он, видать, из тугодумов. Сейчас к себе вернется, все нюансы нашей беседы припомнит, выводы сделает и сам прискачет пооткровенничать. И расскажет абсолютно все. И то, что спрашивали, и то, что не спрашивали.
Но с какой стати ему этоделать?
Потому что своя шкура ему дороже. Могу сказать, что он почти наверняка крупно накосячил там, у себя. Что он там натворил, нас не касается. Но его либо выгнали, либо сам сбежал, от греха подальше. Шел на запад, тут он, скорее всего, сказал правду. А это означает, что к западу от нас находится еще один анклав. Турки ему встретились случайно, он не ожидал на них наткнуться. Но для сотрудников подобных контор любые людиэто, в первую очередь, ресурсы. Вот он и решил использовать их в своих целях. Вы ведь уже видели, что люди у насэто самая большая проблема. А теперь представьте: возвращается этакий герой к себе в кибуц и приносит на блюдечке довольно крупную территорию со значительным по здешним меркам населением. Да ему тут же все грехи простят. Но что-то он там с турками не поделил. То ли действительно девку испортил, то ли еще что, но только всех там разозлил до такой степени, что его, в конце концов, грохнули. Ну, попытались. А попав к нам, он наверняка попытался бы наш анклав евреям сдать.
Я думаю, он человек амбициозный, мог бы попытаться и возглавить.
Мог бы.
И что с ним дальше делать будем? Можно, конечно, по-тихому прикопать, леса тут дремучие. Но как-то неправильно выходит: сперва спасли, потомприбили.
Отпускать просто так тоже не очень хочется. Он тут слишком много вынюхал.
Не хочется. Но если мы напрямую законтачим с евреями, то в рамках каких-то договоренностей можем и вернуть им человечкане просто так, разумеется, а в обмен на какие-то реальные вещи или информацию. Да и у турок надо поинтересоватьсячто, мол, за кадр, что натворил, за что его порешить хотели. И его слова проверим, и, если что, будем иметь возможность надавить: начнет выкаблучиватьсяотдадим туркам.
Михайленко хмыкнул, подумал, и кивнул.
Действительно, это будет хорошо. Растете, Андрей Владимирович, глядишьзавзятым интриганом станете.
Скажете тоже, махнул рукой Бородулин.
Нет, серьезно. Я вот как-то сразу не сообразил, соскучился, понимаете, по настоящей работе, вот и увлекся.
У вас хорошо получилось, я был впечатлен. Наш гость выходил отсюда на подгибающихся ногах и с мокрой спиной, а ведь он тоже из спецслужб.
Вы меня с ним не равняйте. Онаналитик, его задачапо отрывочным кусочкам информации воссоздать целостную картину ситуации и спрогнозировать дальнейшее развитие событий. А я, скорее, оперативник. Ну и методику допросов нам хорошо преподавали весьма грамотные люди.
Ясно. Так когда, считаете, стоит ждать исповеди?
Думаю, сегодня к вечеру. Во всяком случае, не позднее завтрашнего дня.
Что ж, будем ждать.
Глава 18
В предновогоднюю ночь Бородулин спал плохо. И, вроде, утомился достаточнои физически, и умственно, но вот сон никак не шел. И дело было даже не в этом гадском еврее. Даже если он и не стоил того, чтобы его спасать, дело уже сделано. Теперь главное, чтобы никто из посвященных в тему не проговорился Старому Юре. Все же человек упирался, спасал, тащил. И кто его знает, как отреагирует якут, если ему скажут, что спас он, по сути, вражеского шпиона. Но это все не смертельно и касается, по сути, нервов и переживаний одного конкретного, хотя и весьма ценного человека.
Главное же было в другом, в той информации, которую привез Корнев. Вся эта суматоха, которую поднял Гариджанян, сбила начавшуюся беседу, и лишь под вечер, когда все более-менее утряслось, Ильяс, наконец, выдал главное, то, что не доверил радиосвязи: армяне нашли еще одну башню. На другом берегу реки, в глубине леса, километрах в пятнадцати от берега, почти напротив турецкого поселка. С виду башня была абсолютно целой. А это означало, что в ней вполне мог найтись рабочий терминал поставки. И, может, еще несколько шариков цвета слоновой кости. Судя по всему, турки об этой башне не знали. А вот этот Даган вполне возможно, что и знал. И знал, что там и для чего это нужно. И очень может быть, что пострадал, неудачно пытаясь разыграть эту карту с турками. Что же теперь делать? Срочно срывать людей и срываться самому?
Если честно, он был совсем не рад этому внезапному новогоднему подарку. Понятно, Корнев сейчас не может послать на разведку сколько-нибудь значимый отряд. А один-два человека чересчур рискованно. Все-таки до Старого Юры им далеко. Опять же, кто знаетможет, действительно башенку караулит какой-нибудь монстр. Нет, благодарность другу была. И выраженная словами, и вполне материальная. Но вот что ему делать с новой проблемой, Бородулин не представлял. Для надежного и полноценного снабжения анклава ему вполне хватало имевшихся каналов поставки, а содержать и охранять третий было просто некем. Да и, по большому счету, незачем. Единственная надежда оставалась на то, что терминал и плиту будет возможно перевезти в одну из крепостей. И пусть даже он не сможет пока что его использовать. Гораздо важнее, что его не сможет использовать и никто из потенциальных конкурентов или врагов. И не надо думать, что врагов тут нет. Найдется какой-нибудь недобитый албанец, или те же турки набредут на башню. И как потом с ними говорить? Только класть людей, отвоевывая хорошо укрепленное место. Есть, конечно, надежда, что за грядущее лето Смотрящие зашлют сюда, на Платформу, достаточное количество людей, чтобы можно было эту башню по-нормальному обжить. Но пока что это невозможно. И без того не слишком большой боевой отряд сократился вполовину. А к живущим в поселках цивилизованным европейцам особого доверия нет. Взыграет в них ретивое, решат жить самостийно, и ничего с этим нельзя будет сделать.
Надо, надо слать людей для осмотра башни и эвакуации оборудования. И, по возможности, быстро. Но и сильно торопиться нельзя. Экспедицию надо готовить тщательно, вдумчиво, предусмотрев все возможные варианты. А вот так, с бухты-барахты, срывать людей черт-те знает куда нельзя. Так что отправимся в путь, скажем, с утра второго января. И народ очухается после праздника, и приготовить необходимое снаряжение успеем. И не просто так пойдем, а к туркам на переговоры. Пора установить какие-то рамки совместного существования, раз уж угораздило быть соседями. Ну а пока одни будут переговариваться, другие проверят башню.
А что если турки о ней тоже знают? Это, конечно, плохо. Плохо потому, что с собственным терминалом, пусть и с минимальными параметрами канала, они становятся от нас полностью независимыми. А с другой стороны Да пусть валят! Договориться с ними, даже помочь перевезти народ и барахло, и нехай сидят себе там, на левом берегу. Граница, конечно, условная, но зато вполне материальная. Пусть, скажем, на десять километров от болгарского поселка и ниже левый берег их будет. Меньше станем пересекаться, меньше будет поводов для конфликтов. Вот, наверное, так и сделаем. С Михайленко, конечно, надо посоветоваться, но, скорее всего, он это решение поддержит.
Определившись с ближайшими перспективами, Бородулин внезапно успокоился и уснул. Да так, что проснулся не от будильника, а от громкого настойчивого стука в дверь.
Андрей Владимирович! Андрей Владимирович! слышался знакомый голос той самой дежурной связистки Светы.
Еще не до конца очухавшись, Андрей помотал головой, разгоняя остатки сонной одури, глянул мельком на часы: ни фига себе, уже половина одиннадцатого! И никто не пришел, не разбудил. Хоть заводи себе секретаря-ординарца.
Сейчас, минуту! отозвался он, быстро натягивая штаны, рубаху, свитер.
Наконец, более-менее приведя себя в порядок, отодвинул щеколду, открыл дверь.
Что случилось, Света?
Доброе утро, Андрей Владимирович, выпалила посыльная скороговоркой. Там Озерный на связи. Что-то, говорят, случилось. Идемте, Борис Тимофеич сказал, у рации ждать будет.
И Света поскакала вниз по лесенке. Не медленно, но и не быстро, чтобы Бородулин успевал.
«А девочка-то симпатичная», подумалось мельком. Ну да, молодая, едва ли старше двадцати лет. Фигурка хорошая, аппетитная, и личико вполне привлекательное. Да и одета чистенько и со вкусом, что требует в местных условиях немалых усилий.
Андрей с трудом отвел взгляд от крепкой и, чего греха таить, весьма привлекательной девичьей попки, переключаясь на мысли о деле. Да уж, если сам Уржумов пришел на поговорить, значит, произошло что-то действительно важное. Что же случилось? Да еще ни раньше, ни позже, а под самый Новый год. Ладно, сейчас узнаем.
Он вошел в радиорубку, сел к рации, нацепил наушники гарнитуры, поправил микрофон. Глянул на Свету, та понятливо выскользнула за дверь, но маленькую щелочку оставила. Вот и думай, что это: небрежность, женское любопытство или что посерьезнее. Пришлось подниматься, прикрывать дверь и усаживаться обратно. Кто знает, какие новости сейчас вывалятся на его голову. Совсем ни к чему, чтобы о них сразу узнал весь анклав.
Озерный, ответь Форт-россу.
В наушниках зашипело, затрещало и, наконец, выдало уржумовским басом:
Озерный на проводе!
Вот же дед! Как вбилась у него в привычку эта телефонная фразочка, так и не уходит. Ну да это грех малый, разве что неправильностью слегка царапает.
Здравствуй, Борис Тимофеич, это Бородулин. Что там у тебя стряслось?
Да вот, Андрей Владимирович, люди к нам пришли.
Какие люди?
Да кто ж их знает? По видусеверный народ. Не то чукчи, не то ненцыкто ж их разберет. Шесть человек, на олешках приехали, торговать хотят.
Ага: раз приехали торговать, значит, о поселке давно уже все знают. И ходят мимо, и кто живет посмотрели, и кто приезжает-уезжает видели. Поглядели, подумали, и решили прийти. Что ж, неплохо.
А что на продажу привезли?
Да как обычномеха. Песца, норку, соболя. Оленьих шкур сколько-то есть. Взамен хотят соль, чай, порох, патроны, ружья. Врача хотят: кто-то у них болеет, сам приехать не может.
Ясно.
Андрей тут же прикинул: особо им меха-то не нужны, разве что девчонкам шубы шить, или дальше менять на что-нибудь. А вот унты из оленьих шкур, это было бы здорово. С зимней обувью не то, чтобы плохо, но напряжно. Хотя валенками народ обеспечен, но они же пронашиваются, к следующей зиме придется новые заказывать, да на весь анклав. А тут, считай, под боком своя обувная фабрика будет.
Слушай, Тимофеич, у тебя товара хватит скупить у них все на корню?
Да где там! Соли еще сколько-то есть, а остальное Самим мало.
Тогда давай-ка вот что сделаем: ты их прими их у себя в поселке, посели на пару дней, сегодня же поговори, поторгуйся, выясни, что им нужно, и мне сразу передай. А я завтра к вечеру сам приеду, товар на обмен привезу, и сам с ними еще поговорю. Нам бы их к себе присоединить. Чтобы они не как иностранцы к нам наезживали, а в анклав вошли. Нам всем от того плюсик будет.
Понятно.
Ты только в лоб им не предлагай, издалека зайди, провентилируй, что им нужно, что мы с них получить можем.
Ну-ну, поучи еще меня дела делать.
Ладно тебе, не обижайся, Борис Тимофеич. Испасибо за хорошую весть.
Не обижайся Учить он меня вздумал Ладно уж, прощевай, начальник. Как что нового узнаюпередам. Все, конец связи.
Конец связи.
Бородулин стянул с головы наушники. Да, кучно пошло под конец года. И тебе чукчи, и тебе евреи, и армяне с крепостью Ведь, вроде, все уже устоялось, устаканилось, стало более-менее ритмично и предсказуемо, и вот опять. Правда, известия всё больше хорошие, даже про ту крепость, если как следует подумать. И даже если ее турки уже себе оприходовали, лучше об этом заранее знать, чем обнаружить в самый неподходящий момент. А вообще, если подумать, интересные схемы тут вырисовываются