Теперь ноздри Роберта широко раздувались, он тяжело дыша, впитывая в себя слова Визигиса.
И что Когда мне Начинать? хрипя внезапно пересохшим горлом, спросил Роберт.
Визигис привалился спиной к стене и прикрыл глаза.
Время покажет. Норны (Богини Судьбы в скандинавской мифологии) распорядяться.
В зале повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в очаге. И тут неожиданно, её нарушил влетевший в зал Роберт Крепин.
Роберт, к тебе посланники от князя Капуи Пандульфа!
Визигис встрепенулся и открыл глаза.
Вот видишь Роберт, всему своё время.
Глава тертья
В таверну, громко переговариваясь и смеясь, наполнив её шумом и запахами пота, масла, кожи, железа, вошла большая толпа норманнских воинов.
Олаф Бриан быстро доел рыбную похлёбку, и положил руку на рукоять меча, лежавшего рядом на лавке.
Пинками подняв задержавшихся в таверне в столь поздний час, крестьян и ремесленников, воины уселись за большой стол и потребовали еды и вина.
Олаф, вроде бы спокойно и безучастно, наблюдал за ними. Один из воинов, ущипнув подбежавшую к ним служанку за бок, сломив её слабое сопротивление, усадил себе на колени, вызвав одобрительные возгласы товарищей. Пора было уходить, но сын Олафа, Маркус, казалось, не замечая никого и ничего вокруг, продолжал о чём-то тихо беседовать с двумя монахами-бенедектинцами, в полутёмном углу таверны, иногда энергично жестикулируя и размахивая руками.
Это что за вороны? Что они тут делают? один из воинов обратил внимание на монахов.
А ну, Хью, пошарь у них в мошне. Может там завалялась пара монет.
Двое воинов подошли к монахам, и один из них, подняв за сутану более старшего, хорошенько тряханул его.
Что, не звенит?
Норманны громогласно засмеялись.
Прошу вас, о благородные воины, у нас нет ничего, мы просто бедные и нищие монахи Господь наш
Молодой монах попытался встать, но его толкнули, и он снова сел, со стуком припечатавшись к хлипкой стене таверны.
Отпусти его!
Маркус Бриан встал, но руки положил не на рукоять меча, а сложил перед грудью в молитвенном прошении.
Ого! А это что ещё за гусь?
Норманнский воин, положив руку Маркусу на плечо, вторую просунув под его пояс, притянул того к себе.
Ты кто таков?
Это мой сын! Олаф Бриан стоял посреди зала, держа обнажённый меч в руке.
Что старик, ищешь быстрой смерти?
Готов подохнуть?
Сначала сдохнут некоторые из вас!
Хорошо сказано. Посмотрим, каков ты в деле.
Стойте! громкий возглас предводителя этой ватаги воинов, заставил троих, окружавших старого барона, недовольно остановиться.
Я тебя знаю! вожак норманнов, перекинул свои длинные ноги через скамью и подошёл к ним. Ты Олаф Бриан.
Я тоже тебя узнал Ричард Дренго.
Ха! Теперь не просто Ричард Дренго, а граф Аверсы Ричард Дренго!
Все воины Ричарда, громким, восторженным рёвом, поддержали эти слова своего предводителя.
Слышал об этом. Как и о том, что ты сидел в темнице, куда упёк тебя Дрого Отвиль.
А-а-а, это всё в прошлом. Пускай теперь он только попробует сотворить подобное. Я быстро выпущу ему кишки и насажу его голову на своё копьё!
Вновь раздался одобрительный возглас норманнских воинов.
Ричард Дренго, находясь на службе у Хэмфри Отвиля, снискал себе славу своими дерзкими набегами, занимаясь откровенным разбоем. Он захватил замок Генцано, убив его прежнего владельца и всю его семью, и скоро настолько расширил свои владения, что его дерзость разгневала Дрого Отвиля.
Ричард всегда ездил в сопровождении большого отряда своих рыцарей, и Дрого пришлось прибегнуть к обману, чтобы заманить Ричарда в ловушку, схватить его и бросить в темницу. Не помогло и заступничество Хэмфри Отвиля, говорившего, что нельзя, вот так просто, кидать в тюрьму, представителя столь знаменитого и знатного рода, что остальные нормандцы не поймут этого, и начнут возмущаться, а затем и подымут бунт. Но Дрого был непреклонен. Он твёрдо решил навести железный порядок на своих землях.
И долго бы сидеть Ричарду в подземелье замка в Венозе, если бы, в 1048 году, не умер его двоюродный брат, граф Аверсы Райнульф II. Он оставил малолетнего сына Германа, и Гвемар Салернский, продолжая поддерживать дружеские отношения с Дрого Отвилем, упросил того, чтобы он отпустил из плена Ричарда Дренго. Так Ричард стал в Аверсе опекуном малолетнего графа Германа.
Гвемар Салернский напомнил о себе, и Ричард, в признательность ему за своё освобождение, дал князю свои заверения в поддержке и вечной дружбе.
Олаф Бриан был слишком умён, и не стал спрашивать, куда подевался малыш Герман. Все и так, вот уже полгода, поговаривали о том, что малолетний граф Аверсы, неожиданно исчез. Когда, куда, не известно. И с 1049 года, графом Аверсы стал Ричард Дренго.
Как ты? Я смотрю, ты нашёл своего сына. Радуюсь вместе с тобой!
Олаф тяжело вздохнул и вложа меч в ножны, сел, почёсывая свою бороду.
Это мой младший сын, Маркус, а старшего, Бьёрна, я так и не отыскал.
И Олаф поведал Ричарду всё, о своих бесплодных, трёхлетних поисках сына. О-о-о, где он только не побывал! И в Риме, где в охране различных пап и в знатных семействах, служило множество нормандцев. И в свободном, нейтральном городе Неаполе. Был в Салерно. Исходил всю Апулию. Через друзей и знакомых, побывал даже у византийцев, где выспрашивал о сыне у служивших императору варягов.
Никто ничего не слышал о нём и не знал! Всё без толку! Всё бесполезно! Где его искать?
Олаф был в отчаянии, но не собирался сдаваться и прекращать поиски. Но уже заканчивалось серебро, которое он взял взаймы, под залог своих земель, у дальнего родственника, епископа Руанского Можера. Пришлось продать коня, седло, сбрую, отпустить восвояси, на вольные хлеба, своих людей.
Рассказывая, он не заметил, как один из людей Дренго, поднялся с лавки и вышел из таверны.
А мой сын Маркус, вместо того чтобы рьяно помогать мне в поисках и заниматься делами присущими воинам, предпочитает вести богословские беседы и диспуты со священниками и монахами. Ходит по разным монастырям, и вместо того, чтобы расспрашивать там о брате, болтает и читает книги.
Так твой сын сведущ в грамоте? Похвально. Мало кто из наших норманнов может гордиться таким достойным умением.
Олаф опешил от неожиданного оборота речи Ричарда.
Слушай, барон, а почему бы тебе не поступить ко мне на службу? Таким отличным воинам как ты, я плачу щедро! И клянусь именем Господа нашего Иисуса Христа, я не засижусь в Аверсе! Впереди нас ждёт много славных дел! А там, глядишь, и отыщется твой сын. Отыщется, отыщется, никуда не денется. Конечно, если он ещё жив.
Бьёрн жив! Я знаю это!
Ну вот, когда мы найдём его, то я и его с радостью возьму к себе на службу, если он, хоть чуточку унаследовал твоих талантов и умений. А Маркуса, раз он грамотен и ему по душе богословские беседы, мы сделаем настоятелем какого-нибудь монастыря или епископом. Ну так как?
Олаф пристально посмотрел в глаза Ричарда, немного подумав, кивнул головой.
Я согласен, и по обычаю, принося вассальную присягу, вложил свои ладони в руки сеньора, и произнёс слова клятвы.
Ричард выслушал, держа руки барона в своих, вытащил из-за пояса перчатку и положил её в руки Олафа. Теперь, при разрыве отношений, или Ричард мог потребовать свою перчатку назад, если его чем-то не устроит служба барона, либо Бриан, вернёт перчатку своему сеньору, если тот, чем-то обидит его. Но не один рыцарь, не мог нарушить клятву вассальной верности, без ущерба для своей чести и риска навлечь на себя Божью кару.
Дверь распахнулась от сильного удара, и в таверну вбежал Вильгельм де Монтрей. За ним стоял тот воин, который ранее ускользнул из таверны.
Н-е-е-т! Нет! Я вызываю тебя на поединок, Бриан! Пешим или конным, любым оружием, но немедленно! Я в своём праве граф, и никто не может помешать мне!
Ричард поморщился, но склонил голову в знак согласия.
Глава четвёртая
Они вышли из таверны, прошли рынок, и подошли к большому выгону, где продавали скот, но сейчас тут было пусто. Земля просохла и была хорошо утоптана, и Олаф сказал:
Здесь! Сражаемся пешими, так как у меня нет коня. Я беру копьё, меч и щит. Ты бери, что хочешь.
Вильгельм де Монтрей, весь трясущийся и бледный от гнева, облизал губы, и выдавил на них улыбку.
Я, топор, меч и щит. Тебе конец, Бриан. Я убью тебя! Поступлю с тобой так, как вы, поступили с моим отцом! Отрублю уши, кастрирую, отрублю руки и ноги, снесу на хрен твою башку, выколю глаза, а потом помочусь на твой труп!
Монтрей в диком бешенстве орал, брызгая слюной, потрясая боевым топором на длинной рукоятке. Глаза его закатывались, в углах рта клубилась пена, и сейчас он был похож на берсерка, из древних сказаний.
Но Олафа он этим не напугал. Из своего, уже весьма скудного арсенала, Бриан выбрал длинное копьё, с древком из железа и с широким, листовидным наконечником. Как говорил ему его отец, а ему отец его отца, таким копьём, в древние времена, сражались воины германского племени алеманнов. (Алеманны или аламанны (от герм. Alle manner«все люди»). Древнегерманский союз племён, в который вошли германские племена из распавшихся ранее союзов свевов и маркоманов, а также пришедшие севера ютунги (III в. н. э.).
Несмотря на принятый им образ берсерка, сражавшихся голыми, Монтрей не скинул кольчугу, и не снял шлем. И как только Бриан занял позицию, кинулся в яростную атаку, свирепо и страшно размахивая топором.
Его противник был моложе, более силён и гибок, но Бриан, несмотря на возраст, с завидной сноровкой, уходил от ударов. Топор, с диким свистом рассекая воздух, пролетал возле его головы, едва не подсёк ему ногу и чуть не врезался в щит. Олаф, чувствуя вину, за содеянное с Гильомом Жируа, не хотел убивать его сына, и выжидал момента, чтобы победить, сломать его, не убивая. Может быть он и совершал ошибку, так как нет ничего хуже недобитого врага. Но он не мог поступить иначе.
Устав махать тяжёлым топором, не попадая по противнику, Монтрей отпрыгнул назад, и прокричал:
Сначала, я убью тебя, гнида, а потом, изрублю на куски твоего сосунка-сына.
Весь бледный, дрожащий от страха Маркус, переживающий за отца, шепчащий молитвы, вздрогнул от этого крика. А Олаф, ответил на него, сильным ударом копья в щит Монтрея.
Сначала, недоносок, убей меня!
Монтрей отшатнулся от удара Бриана, а затем, с новыми силами, дико крича, набросился на него.
Удар! И Олаф едва успел подставить щит, закрываясь от удара, летевшего ему в голову. Звенящая, острая боль, кольнула руку, отозвавшись стоном в плече.
Лезвие топора застряло в щите, и Монтрей, не выпуская древка, пару раз его дёрнул, стараясь его освободить.
Олаф, крутанув свой щит, открыл правую сторону Монтрея. Тот, в ужасе, ожидая удара, поспешил прикрыть незащищенную грудь щитом. Бриан, отбросив копьё, свободной рукой ухватился за край щита противника, и дёрнул на себя.