Погребение
Две ведьмы стояли на обдуваемых ветрами утёсах возле замка. Они сильно разнились по возрасту и навыкам колдовства, зато очень сходились в чувствительности и уязвимости. Под ними, плюясь зловонной чёрной пеной, клокотало бурное море, а небо над их головами было затянуто густым тёмно-пурпурным дымом. Поглощая свет солнца, этот дым покрывал всё королевство мрачной пеленой.
В какую бы сторону ни смотрела Цирцея, повсюду ей виделись следы взорвавшейся Урсулы. Невыносимое, тошнотворное зрелище. Всё вокруг и почерневшие берега, и обрушенные скалы было отмечено печатью разрушения, от которого души ведьм наполнялись унынием и печалью. Вместо того чтобы сокрушаться, Цирцее стоило бы направить свою магию на то, чтобы возродить в королевстве жизнь и процветание, но ей никак не хватало духу взяться за столь грандиозную задачу. Пока ещё не хватало. Сейчас ей казалось, что если она попытается, то тем самым уничтожит последнюю память о том, что осталось от её старой подруги Урсулы.
Старой подруги, которая вырвала твою душу из тела, превратив его в пустую оболочку считай, в шелуху. А сколько было таких осиротевших душ и не счесть, напомнила ей Нянюшка, как обычно легко прочитав её мысли.
Цирцея печально усмехнулась, признавая её правоту. Но в её представлении эта Урсула, которая предала её, была не той Урсулой, которую она знала ещё девочкой. В те времена Урсула, хоть и славилась буйным нравом, умела привлекать к себе сердца. Для старших сестёр Цирцеи она была самым близким, самым дорогим другом, а для самой Цирцеи кем-то вроде любящей тётушки, которая приносила ей радужные шарики из пены и рассказывала дивные истории о море. Цирцея обожала её. А то чудовище, та тварь, в которую превратилась Урсула, не имела с ней настоящей ничего общего. Это было какое-то совсем чужое существо, снедаемое горем, злобой и жаждой власти. А самое ужасное в том, что в чёрные бездны отчаяния эту женщину вверг не кто-нибудь, а её родной брат, оттолкнувший и презревший её. Цирцее вспомнилось, какой она увидела Урсулу в тот день. Она тогда подумала даже, что родными глазами Урсулы на неё смотрит кто-то другой вернее, нечто другое. Её даже холод пробрал от этих воспоминаний.
В тот день Цирцее хотелось бежать прочь со всех ног, но она сумела убедить себя, что у неё просто разыгралось воображение. Она напомнила себе, что всю жизнь всегда доверяла Урсуле и никогда даже мысли не допускала, что та может причинить ей какое-то зло. Но если бы Цирцея действительно была честна сама с собой, она вряд ли смогла бы отрицать, что тварь, вселившаяся в тот день в её старую подругу, не питала к ней никаких добрых чувств. Это было очевидно, но Цирцея попросту не захотела увидеть этого. Она подавила свой страх, задвинула его в сторонку и заставила себя увидеть перед собой ту же самую женщину, которую всю жизнь любила. Так и получилось, что она сама позволила жуткой морской ведьме поймать себя в ловушку, и Урсула получила возможность использовать её как пешку в игре, как инструмент воздействия на её старших сестёр.
Так женщина, которую она любила всем сердцем, предала её.
«Нет, решила она, Урсула предала саму себя». А теперь она мертва, и от неё ничего не осталось, кроме дыма, чёрной слякоти и пепла. Цирцея уже ничем не могла ей помочь и всё же продолжала терзаться вопросами, на которые не было ответов. Почему Урсула не открылась ей, не поговорила с ней начистоту? Почему она не рассказала ей всю историю целиком ту, которую рассказала сёстрам Цирцеи? Тогда Цирцея непременно помогла бы Урсуле уничтожить Тритона, не втягивая в это его младшую дочь. Всё это была одна сплошная глупость. Уж Урсула должна была знать, что Цирцее вполне по силам справиться с Тритоном. А ещё она должна была сообразить, что Цирцея ни за что не стала бы подвергать опасности Ариэль.
«Будь он проклят, Тритон, за что, что он сотворил со своей сестрой! Провались он в Аид за его преступления! Будь он проклят за то, что из-за него Урсула забыла, кто она есть на самом деле. И за то, что она превратилась в мерзкую тварь, созданную его собственными руками!»
Как же трудно ей было сдерживаться, чтобы не навести на Тритона какую-нибудь самую страшную порчу! Ей нестерпимо хотелось рассказать ему, что, когда она коснулась ожерелья Урсулы, ей стало известно всё, что та испытала все причины её неистовой ярости, горя и боли. Цирцея своими ушами услышала каждое подлое слово, своими глазами увидела каждое гнусное, полное ненависти унижение, которые Урсуле приходилось терпеть от Тритона. У Цирцеи от них едва не разорвалось сердце и наверняка то же самое случилось и с Урсулой. Возможно, в один прекрасный день Цирцея вернёт Тритону каждое его мерзкое слово. Но не сейчас Сейчас она этого делать не станет слишком горяча ненависть в её душе, слишком остра её боль.
Пришедшее следом озарение повергло Цирцею в ещё большую печаль: именно семья способна причинить самые сильные страдания: разбить тебе сердце, стереть его в порошок. Только самые родные, самые близкие могут так больно ударить, сломить твой дух и бросить тебя одну в тернистых дебрях отчаяния. Никто не подберётся к тебе так близко и не уничтожит тебя так безжалостно, как семья, ни любовник, ни лучший друг. Семья сумеет подмять тебя, подчинить тебя своей власти.
Слишком хорошо Цирцея знала, каково это когда семья разбивает тебе сердце. У неё ведь и у самой были беспокойные сёстры три сестрички, способные в приступе гнева разнести всё вокруг. Но сестры обожали свою младшенькую даже слишком. Насчёт их любви она могла не беспокоиться, зная, что та никуда не денется, чтобы с ними ни приключилось. А теперь её сестры оказались в ловушке беспробудного сна, и всё потому, что она бросила их и позволила морской ведьме обвести себя вокруг пальца! Да ещё по такой глупой, глупой причине: она, видите ли, рассердилась, что они любят её слишком сильно. Так сильно, что, не задумываясь, стерли бы с лица земли любого, кто мог бы ей угрожать, и вообще сделали бы что угодно, чтобы защитить её.
А она чем она им отплатила? Обрекла их следить за Чудовищем. Накричала на них за то, что они подвергли опасности жизнь Тьюлип. Да, на их совести немало смертей, как немало и других преступлений наверняка есть такие, о которых Цирцея даже не знала. Но всё это теперь не имело никакого значения. Теперь сестры лежали, безвольные и сломленные, неотличимые от мёртвых, под стеклянным куполом в замке Морнингстар. Лежали с широко открытыми глазами. Сколько бы Цирцея ни пыталась, опустить им веки она так и не смогла. Успели они хотя бы понять, что с ними случилось? Помнят ли они, как боролись с заклятием Урсулы, чтобы спасти свою младшую сестрёнку? Или как сражались со своими собственными чарами, которые им удалось разбить, только собрав воедино все силы настолько сильна была их ненависть? Цирцее казалось, что даже сейчас спящих сестёр мучает страх. Она видела его в их открытых, уставленных в никуда незрячих глазах. Никаким волшебством ей не удавалось сделать так, чтобы они выглядели спокойными и безмятежными. Цирцея догадывалась, что сон сестёр полон мучений, что там, в той неведомой стране, где витают сейчас их души, их сурово наказывают, заставляя расплачиваться за каждый сотворённый ими злой поступок. И за их роль в кончине Урсулы тоже. Иногда Цирцея задавалась вопросом видят ли сёстры, как распылённые останки Урсулы окрасили купол над их головами, как клубится над замком густой зловонный чёрный дым, как ненависть Урсулы покрыла собой всё королевство? Может, Цирцея только длит их страдания, отказываясь очистить королевство? Что ж, видимо, настала пора приняться за дело и избавить замок от останков Урсулы. Вот только как это сделать? Куда их отправить? Как вообще полагается хоронить ведьму такого масштаба, как Урсула? Какими словами проводить её в последний путь? От всех этих вопросов голова Цирцеи шла кругом.
Как почтить память ведьмы, предавшей тебя?
Мы дадим ей последнее упокоение, мягко сказала Нянюшка, обнимая Цирцею за плечи. И землю нашу очистим. Пойдём, милая моя. Я тебе помогу.
Глава IIIВеликая морская королева
Ведьмы собрались почтить память морской ведьмы у подножия Маяка Богов, величественно сияющего под ярким солнцем. Вниз, в воду, сыпались розовые, пурпурные и золотистые цветы. Великую и ужасную королеву провожали в последний путь в скорбном молчании. Нянюшка поместила собранные останки Урсулы в лодку из тонкой золотистой соломы, украшенной самыми красивыми морскими ракушками и искрящимся белым песком. Лёгкое судёнышко играло в солнечных лучах яркими бликами и красиво отражалось в воде, тронутой лёгкой рябью. Золото соломы, бирюза моря, яркие лепестки цветов всё это было так красиво, так правильно. Цирцея бережно подтолкнула лодку, и волны легко подхватили её, относя всё дальше от берега.
Прощай, великая, тихо сказала она.
Цирцея преисполнилась благодарности Нянюшке, которая собрала и соединила останки Урсулы, чтобы дать всем возможность похоронить её как полагается, отдать последнюю дань уважения королеве моря. Цирцея понимала, что, если бы Тритон позволил Урсуле занять положенное ей по праву место правительницы рядом с ним, она и сейчас была бы жива. И от этого Цирцее было особенно больно.
Она крепко сжала руку Нянюшки, пока остальные прощались с покойной. В груди у неё саднило от горя, но она была благодарна судьбе, что у неё ещё остались Нянюшка, принцесса Тьюлип и принц Попинджей. Все они стояли рядом, скорбные и задумчивые, осознавая величие потери. И никто, кроме Цирцеи, не обратил внимания, что Попинджей взял маленькую ручку Тьюлип в свою ладонь и легонько пожал её, словно напоминая Тьюлип, что он здесь ради неё и что она нуждается в нём. Цирцея улыбнулась про себя: она-то прекрасно знала, что красавица принцесса запросто справится с любыми трудностями и без помощи Попинджея. И всё же Цирцее было радостно видеть его рядом с Тьюлип.
Тритон, конечно, не явился. Ему дали знать, что его присутствие нежелательно, но Цирцея не без удивления обнаружила, что кое-кто из подданных морского короля всё же пришёл отдать дань уважения мёртвой ведьме. Интересно, задумалась Цирцея, может, Тритон объявил своему народу, что гибель ведьмы случилась при его прямом соучастии, и теперь некоторые русалки искренне горюют по Урсуле? Может, услышав её историю, кто-то даже пожалел её или хотя бы понял её мотивы? А может, они явились лишь для того, чтобы собственными глазами убедиться, что морская ведьма больше не представляет для них опасности? Тут Цирцея ничего не знала наверняка.
Одна из русалок, которую им случалось видеть при дворе Тритона, подплыла к Цирцее и Нянюшке. Настоящая красотка, с маленькой остроконечной короной из тонкого коралла и по-русалочьи мелодичным, чуть звенящим голосом.
Приветствую вас, меня зовут Аттина, представилась русалочка. Я старшая дочь Тритона. Он прислал меня сюда проследить, чтобы его сестре воздали должные погребальные почести. Она посмотрела на ведьм, ответивших ей безучастными взглядами, и спокойно продолжила: Надеюсь, вы не возражаете, что мы с сёстрами прибыли сюда.
Нянюшка оглядела стайку русалок. Все они смотрели в их сторону, и личики у них были встревоженные.
Если вы здесь для того, чтобы почтить её память, моя милая, то мы рады вас видеть.
Цирцея посматривала на Аттину с подозрением:
Признаюсь, я удивлена, что вы здесь. После того как Урсула обошлась с вашей младшей сестрой
Аттина улыбнулась, но глаза её остались печальными:
А я удивлена, что вы оказываете ей такой почёт после того, как она едва вас не погубила.
Цирцея чувствовала, что в душе молодой русалки царит разлад. Что ж, противоречие очевидно: с одной стороны, преданность младшей сестре, Ариэль, а с другой обязательства перед усопшей, о которой она даже не знала, что та приходится ей родной тёткой.
Я здесь ради моего отца. И ради Урсулы той, какой она могла стать, если бы мой отец не уничтожил всё лучшее, что в ней было, прибавила Аттина.
Её ответ Цирцею полностью устроил:
В таком случае добро пожаловать, Аттина. Передай своему отцу, что мы похоронили Урсулу как королеву. Она заслужила это право и навсегда останется для нас той, кем и была королевой моря.
Русалка поплыла обратно к своим сёстрам. Они вместе смотрели, как эскорт из кораблей торжественно сопроводил соломенную лодочку дальше в море. Отлив подхватил золотистое судёнышко, солома рассыпалась под натиском волн, и останки оказались преданы морю теперь уже навечно. Цирцея глубоко, с чувством вздохнула. Наконец-то её старая подруга упокоилась с миром.
Цирцею охватила безмятежность. Она чувствовала, что переживает одно из тех редкостных мгновений, когда всё кажется прекрасным даже саднящая боль в сердце. И больше всего на свете ей сейчас хотелось бы, чтобы это мгновение продлилось хоть немного дольше. Но насладиться им она не успела. Рядом негромко охнула Нянюшка, и прекрасное настоящее мигом отошло в прошлое. Вдали, у горизонта, на глазах у встревоженных ведьм разрасталась, наступая всё ближе, какая-то тёмная громада. Она была похожа на лес живой лес, опутанный шипастыми плетями, которые всё подползали, извиваясь и цепляясь за всё подряд, к скалистым утёсам у подножия замка. А вместе с ним на королевство наползала жуткая, леденящая душу темнота, в которой таилось нечто ужасное. Вверху, над этим сгустком мрака, среди зловещих клубящихся облаков, пронизанных вспышками зелёных молний, настоящим воплощением зла кружили вороны подручные Малефисенты.
Чуткая магия Цирцеи сразу же ощутила грозную силу надвигающегося леса, но в ней не было жестокости; лес не собирался губить их он лишь хотел защитить их от тёмной феи.
Глава IVСтрана снов
В стране снов всё устроено иначе, чем в любом из волшебных миров. Там, где правят сны, нет ничего невозможного. Эта страна застыла между светом и тьмой, в вечных сумерках. В призрачном, потустороннем свете никогда не заходящего здешнего солнца рождается особая разновидность магии, которая немногим посвящённым известна как «золотой час». Все обитатели страны снов занимают в ней свою отдельную ячейку пространства словно жители крохотных деревушек и хуторков в каком-нибудь необъятном королевстве. Каждая такая ячейка состоит почти целиком из одних только зеркал. И если тот, кто спит в ней, сумеет овладеть зеркальной магией, то он научится посматривать одним глазком на то, что происходит во внешнем мире. Однако для большинства из тех, кто посещал это царство сна ненадолго, здешняя магия была почти неуловима, а тех, кто прочно обосновался здесь, она дурманила и сбивала с толку, превращая для них страну снов в ужасающе одинокое место.
Нельзя сказать, что Аврора была чужда магии. Хотя её няньки-феи скрывали от неё свои магические таланты на протяжении всех шестнадцати лет, она всегда умела чувствовать их волшебную сущность. Со своими «тётушками» Аврора никогда об этом не говорила, но знала, что магия всегда где-то рядом. И неизвестно почему, но она никогда её не пугала. Она даже умела чувствовать движение магии в других королевствах, в том числе и самых отдалённых. Так что для неё не составило большого труда освоить прихотливую магию страны снов и научиться ею пользоваться. Впрочем, она догадывалась, что волшебство, которым можно овладеть в этом странном мире, не должно быть особенно мощным иначе каждый здесь сумел бы вырваться из оков сна. Видимо, сонное заклятие Малефисенты было слишком сильным, чтобы его можно было преодолеть с помощью магии страны снов, а кроме того, хотя эта магия присутствовала здесь повсеместно, она была слишком хаотичной и непредсказуемой, чтобы направить её на достижение какой-то определенной цели. И тем не менее с её помощью принцесса научилась наблюдать за внешним миром.
Уголок, который Аврора занимала в стране снов, представлял собой восьмиугольную комнату, со всех сторон окружённую высокими прямоугольными зеркалами. В этих зеркалах перед ней мелькали мириады образов события прошлого и настоящего множества разных королевств. Поначалу она думала, что и эта комната, и картины в зеркалах всего лишь сон, но потом осознала, что они вполне реальны. Это нехитрое достижение позволило ей со временем научиться управлять возникающими в зеркалах картинами. Аврора быстро сообразила, что всё, что ей нужно сделать, это подумать о тех, кого ей хочется увидеть, и их образы тут же возникали в одном из зеркал. Так она могла выяснить, где эти люди находятся и чем они заняты, и благодаря этому чувствовала себя менее одинокой. На душе у неё сразу становилось легче хоть она и понимала, что, скорее всего, уже никогда не сможет покинуть этот непонятный сонный мирок.
Это было так странно: обладать такими обширными знаниями и не иметь при этом возможности хоть как-то управлять собственной судьбой. Но она не сдавалась слушала, наблюдала и училась. Так, Аврора выяснила, что её наречённый это и есть тот самый встреченный ею в лесу юноша, в которого она влюбилась. Ещё она узнала, что Малефисента заманила его в ловушку и удерживает в плену в своём замке. Она узнала, что её тётушки-феи дали ей новое имя Роза, чтобы защитить её, и теперь она понимала, зачем это было нужно. Теперь она знала всё. И даже была уверена, что знает, почему Малефисента всё это делала, хотя на этом её размышления прекращались слишком уж страшными они были. Поэтому Аврора сосредоточила своё внимание на других. Она с интересом следила за своими тётушками-феями, которые, похоже, собирались нанести визит каким-то незнакомым ей ведьмам. Иногда Аврора наблюдала за отцом и матерью, пока они спали. Она пыталась увидеть, что же им снится, но у неё ничего не получалось. Наверное, решила принцесса, их сны принадлежат только им самим и у других к ним допуска нет. Она даже попробовала пару раз отыскать их здесь, в своём царстве сна, но, судя по всему, переходить из одной ячейки в другую здесь было нельзя. Поэтому в конце концов Аврора удовольствовалась тем, что стала постигать свою собственную историю, просматривая череду событий из своего прошлого в зеркалах. Яркие картины непрестанно вспыхивали перед её глазами: вот она, совсем малышка, в день своих крестин. Именно там, в царстве снов, Аврора впервые увидела Малефисенту высокую сумрачную тёмную фею, стоящую среди гостей, приглашённых в замок по случаю рождения наследницы. Она показалась Авроре самым прекрасным существом, какое ей только доводилось видеть. Аврора своими глазами видела, как тёмная фея устроила ей западню и погрузила в беспробудный сон. И как она много лет прожила под присмотром фей, считая себя самой обыкновенной девочкой по имени Роза и даже не подозревая, что на самом деле она принцесса. Теперь она искренне не могла решить, что хуже: провести все свои дни в стране снов или жить в реальном мире, где все только и делали, что обманывали её.