Наконец мастер покончил с осмотром. Мы получили свои двадцать пять эре, снова поклонились и выбежали из конторы. В коридоре мы остановились полюбоваться на монетку. Пламя в потолочной лампе было слабым, монетка казалась почти чёрной, но всё же блестела на моей ладони. Надо же целых двадцать пять эре! Я даже почувствовал себя приличным человеком, ведь у меня в руках столько денег. Я приличнее любого мужчины, любой женщины, что суетятся во дворе мастерской. Я даже приличнее старшего мастера, хотя у него рабочий стол, наверное, битком набит монетами в двадцать пять эре. Мортимер завистливо смотрел, как я прячу монету в карман.
Вот бы мне двадцать пять эре!
Так это же не мои деньги, сказал я. Я просто отнесу их домой Тюре, а потом их у меня не будет.
Но мои слова Мортимера не утешили. Он тяжко вздохнул и повесил голову. Я поколебался. Деньги должен был забрать я, потому что именно я обещал принести их домой. Мортимер безалаберный, он легко может потерять монетку. Но когда брат так тяжко вздыхает, как его не пожалеть? В конце концов я сказал:
Можешь понести её до дома. Если сунешь поглубже в карман, пообещаешь, что будешь её беречь и она никуда не денется. Обещаешь?
Обещаю! Мортимер, сияя как солнце, затолкал монету в карман тесных штанов. И мы побежали, всей душой радуясь всему подряд: что мы не упустили мастера, а успели вовремя, что у нас почти есть двадцать пять эре, что нас ждёт чудесная прогулка до дома и что небо, мелькнувшее в окошке над дверью, всё ещё светло и прекрасно. Но едва мы распахнули дверь, как я заорал и отскочил назад. Там сидела та самая крыса! Она больше не улыбалась. Строго взглянув на нас, крыса решительно проговорила:
Извольте больше не пинаться, мои юные друзья. Всё, что мне надо, это поговорить с вами в тишине и покое. Неужели разговор в тишине и покое может привести к каким-то ужасным последствиям?
Лаз в земле
Говорящая крыса! Мортимер присел на корточки и рассматривал крысу, открыв рот. Самуэль, ты слышал?
Я кивнул, но не смог издать ни звука. Где это слыхано, чтобы крысы говорили? Наверное, надо испугаться?
Да я и испугался. Во всяком случае, немножко. Но крыса выглядела совершенно безобидной. Почти симпатичной. Под носом шевелились усики. Ушки были прозрачными, как лепестки шиповника. Крыса, точнее, крыс встревоженно посматривал на мужчин и женщин, суетившихся во дворе, не глядя себе под ноги.
Может быть, поговорим в каком-нибудь укромном месте? предложил он. Мне лично на сегодня пинков хватило.
Мы с Мортимером кивнули: нам стало страшно интересно, что за разговор нас ждёт. Крыс пустился бежать очень резво, несмотря на упитанность. Он стрелой промчался через двор, мы за ним. За воротами мы потеряли крыса из виду, но вдруг из переулка донеслось:
Я здесь!
Он ждал, сложив лапки на блестящем брюшке и обвив себя розовым хвостом.
Мы думали, тебя переехало, сказал я.
Меня и переехало. Частично.
И крыс кивнул на хвост. Теперь только я увидел у него на хвосте рану, из которой сочилась кровь.
Посмотрим, вдруг он ещё и срастётся криво. Крыс покосился на Мортимера.
Наверное, ожидал извинений. Но Мортимер был не из тех, кто просит прощения. Не знаю почему. Просто он такой вот родился.
Но, продолжал крыс, что жаловаться на окровавленный хвост, когда у иных кровоточит само сердце?
При этом он посмотрел так печально, что мне пришлось спросить:
У кого же это сердце кровоточит?
Не станем забегать вперёд, ответил крыс. Позвольте мне сначала представиться. Меня зовут Чернокрыс, и пришёл я издалека. Из мест, намного зеленее и изобильнее этих! Из мест, где вода чиста как хрусталь, а воздух наполнен ароматом роз и ромашек!
Это где ж такое? спросил я.
Это хм-м Крыс погрузился в раздумья. Хороший вопрос, мой юный друг Ответить нелегко Думаю, можно сказать, что эти места находятся под. Крыс помолчал и добавил: Хотя если поразмыслить, то можно с тем же успехом сказать, что они находятся над. Всё зависит от того, как посмотреть, не правда ли?
Не знаю, осторожно сказал я.
Да это и не важно, заметил Чернокрыс. На чём я остановился? Ах да, я представлялся. Мои юные друзья, я советник королевы Индры.
Настоящей королевы? У Мортимера округлились глаза.
Хо-хо! Настоящее и королевее её и быть не может! Но жизнь королевы Индры отмечена печатью скорбного уныния.
Чего-чего? спросил Мортимер: ему тяжело было понять заковыристые слова, которыми так щедро сыпал крыс.
Гр-рм, произнёс крыс, размышляя, как продолжить. Королева Индра, видите ли, всей душой желает стать матерью. Трудновыполнимая задача! В последнее время в нашем замке царят сильные чувства.
Чего? снова спросил Мортимер.
Её милость бьёт посуду, объяснил Чернокрыс и нервно хихикнул. Скоро ни чашки не останется. И в такой печали королева пребывает оттого, что не может стать матерью. Я же, будучи её советником, в сердце своём положил изыскать способ помочь ей. Можете представить себе мою радость, когда я, после долгих размышлений, вдруг нашёл выход.
И как тебе это удалось? спросил я.
О, это история, достойная удивления! Как-то я совершал свою обычную утреннюю прогулку по лесу: я глубоко погрузился в мысли о печалях королевы, но всё же заметил, что земля в одном месте не мёрзлая, а необычно мягкая. Мне вдруг показалось, что я слышу голоса. Детские голоса. Очень-очень слабые, они как будто доносились издалека. Я стал искать, принюхиваться, и мне далеко не сразу открылось, что эти голоса исходят из земли. Бог мой, подумал я, там, в земле, есть маленькие дети! А вдруг я смогу вырыть одного? Вдруг смогу сделать королеву Индру счастливой?
Мы с Мортимером слушали, присев на корточки, а Чернокрыс продолжал свой рассказ. Он принялся рыть так энергично, что из-под лапок вихрем летели чёрная земля, камни и червяки. Дыра становилась всё глубже. Дни сменялись ночами, но Чернокрыс не бросал труда. И вот в один прекрасный день он пробежал под землёй и выбрался на поверхность по ту сторону лаза. Но воздух в том месте оказался совсем не свежим и не сладким: он был густым от жжёного угля и выдохов паровых машин, он был скверным от нечистот и мусора. Чернокрыс увидел фабрики и дома. Увидел готовые рухнуть лачуги, увидел мощёные улицы и везде на этих улицах бегали дети. Иные были чистенькими, с розовыми щеками.
Но некоторые, заключил крыс, некоторые были совсем как вы.
Он снова сложил лапки на животе и улыбнулся. Ясно было, что дети вроде нас с Мортимером ему особенно понравились.
Скажите-ка, мальчики, где живут ваши родители? спросил крыс.
У нас нет родителей, они умерли, ответил я.
О?
Мы живём у тёти, объяснил я.
Понятно. А позвольте спросить часто ли вам в тётином доме достаётся фазанье жаркое?
Мы с Мортимером помотали головой. Фазаньего жаркого нам и пробовать не доводилось.
Нечасто? уточнил крыс. Но красивых игрушек у вас хотя бы в достатке?
Ни одной нет, ответил я. Да мы и не успели бы поиграть. Мы целыми днями работаем.
Крыс поцокал языком.
Ах вы бедняжки Предположу, что и в шёлковой пижаме вы никогда не спали?
Нет, сказал я. Никогда.
Крыс с довольным видом улыбнулся, помолчал, а потом продолжил:
У нас, обитателей замка Индры, сколько угодно фазаньего жаркого, игрушек и шёлковых пижам. Но счастливы ли мы? Нет. Мы что ни день страдаем вместе с её милостью, и я, он с серьёзным видом прижал лапку к груди, даю вам честное слово, что ребёнок, который последует со мной к моей королеве, дабы утолить её печаль, этот самый ребёнок получит всё, чего только ни пожелает.
Я хочу с тобой! тут же сказал Мортимер.
Вот и славно! возликовал крыс. Исключительно хорошая новость! Не станем же терять времени! Я покажу вам, где лаз.
Ну, посмотреть-то можно, пробурчал я. Я не знал, верить ли крысу, но если его рассказ правда, то всё, конечно, очень хорошо. Да и любопытно мне было, ничего не скажешь.
Крыс помчался вперёд, мы с Мортимером едва поспевали за ним. Пробежали мимо мастерских и фабрик, миновали большую школу, куда ходили дети, которым не нужно было работать, как взрослым. Потом повернули и пробежали мимо больницы, сумасшедшего дома и мертвецкой. Вот и кладбище.
Сюда мощёная дорога уже не доходила. Голая земля была присыпана тонкими, как кружево, прошлогодними листьями. На кладбище не было ни души. Начинало темнеть; каштаны тянули к небу острые ветви, словно желая схватить сумерки и подтащить их поближе, ускорив смену дня и ночи, хода времени, торопя тепло, чтобы побыстрее раскрылись листья. Мы пошли дальше, через северную пашню. В потёмках легко было запнуться о борозды в земле. В чьих-то далёких дворах жёлтыми квадратиками зажигались окна.
Ну вот и пришли, выдохнул Чернокрыс и остановился.
При виде дыры в земле меня проняла дрожь.
Она же маленькая!
Естественно, согласился крыс. Я вырыл узкий лаз с умыслом.
С каким ещё умыслом?
Когда я начал рыть, мне пришло в голову, что там, где есть дети, с большой вероятностью есть ещё и взрослые. Женщины, мужчины. И мои подозрения не беспочвенны, не так ли?
Ну да, верно, промямлил я.
Мм! А женщины и мужчины мне в моём лазе совершенно не нужны.
Почему это? спросил я.
Кто их знает, вдруг они окажутся опасными злодеями. Крыс зажмурился.
Это верно, согласился я, потому что тут крыс был прав. Но меня всё-таки пугало, что дыра такая тесная.
Предлагаю поторопиться, пискнул Чернокрыс. Барсучиха как раз готовит ужин. Если фазанье жаркое остынет, оно станет жестковатым.
Я помотал головой и сказал:
Не пойду. Боюсь.
У крыса в глазах появилось смятение.
Ну а ты, малыш? Он посмотрел на Мортимера. Что ты скажешь, мой юный друг?
Ни он, ни я в эту дыру не полезем, сказал я. Нам пора домой. Пошли, Мортимер.
Я потянул Мортимера за собой через ухабистую пашню. Он шёл неохотно, несколько раз обернулся и чуть не упал.
Может, хоть попробуем? сказал он. Может, лаз только в начале такой тесный?
Мы и так задержались. Глупо было вообще сюда бежать.
Вскоре нас догнал крыс.
Зачем такая спешка? запищал он. Заверяю вас, бояться совершенно нечего. Я поползу за вами и, если вы застрянете, подтолкну.
Отвяжись! Я вдруг понял, что не верю ни единому слову этой твари, в ней было что-то угодливое и лживое. Отвяжись, а то я тебе хвост надеру!
Крыс живо попятился.
Н-ну что ж, я не настаиваю. Если вам моё предложение не подходит, я могу обратиться к кому-нибудь ещё. Полагаю, он огляделся, я вернусь сюда, когда рассветёт. Если я верно проинформирован, дети с наступлением вечера отправляются в кровать. Прощайте, мальчики. Жаль, но таково ваше решение.
Крыс повернулся и убежал. Возле дыры в земле он остановился, в последний раз бросил на нас грустный взгляд, юркнул в лаз и исчез.
Мы перепрыгнули канаву, вернулись на дорогу и торопливо зашагали через кладбище. Я видел, как светятся на краю больничного двора белёные стены мертвецкой. Потом мы миновали школу и мастерские. На мосту уже побывал фонарщик. При виде язычков пламени сердце у меня забилось медленнее. Но Мортимер явно загрустил. Я остановился в слабом свете фонаря и взял его за руку.
Этот крыс хотел нас обмануть. Ты же сам понимаешь.
Откуда тебе знать?
В конце лаза нет никаких зелёных лугов и никакой королевы. Крыс хотел заманить нас в ловушку и погубить.
Зачем?
Я не ответил, потому что сам не знал зачем. Мне хотелось стереть из памяти и крыса, и его речи, никогда больше о нём не думать.
А теперь бегом, сказал я. Монетка у тебя?
Мортимер сунул руку в карман и наморщил лоб:
Нет.
Когда я услышал «нет», то чуть не задохнулся. Сердце словно задёргалось на привязи, а холодный пот пронзил кожу тысячью булавок.
Мортимер, если ты потерял деньги Тюра меня до полусмерти прибьёт. Ну пожалуйста, скажи, что монета у тебя.
Мортимер поглубже порылся в кармане и вдруг просиял:
Вот она! Застряла в подкладке.
Мортимер вытащил руку, но вместе с монетой выворотил наизнанку весь карман. Монетка описала в воздухе дугу, со звоном приземлилась на булыжники и покатилась. Я бросился было за ней, но сразу понял, что не успею, понял, какая катастрофа сейчас произойдёт. Когда она перекатилась через край и упала в воду, я лишь коротко, отчаянно простонал и с размаху лёг на перила. Там, где канула монета, расходились по воде маленькие круги.
Вот и всё, Мортимер, прошептал я.
Стоглазая палка
Сейчас я поднимусь по двум лестницам и войду в нашу комнату, думал я, стоя в подъезде. Кругом темнота в мастерской хотя бы были керосинки на потолке. Я поднимусь по двум лестницам, открою дверь и сразу же всё скажу. Тюра возьмёт палку, побьёт меня, а потом всё кончится. Потом мы с Мортимером ляжем, и я, может, буду плакать, потому что палка бьёт больно, но я буду плакать и от радости, потому что худшее позади. Утром, когда я проснусь, спина у меня будет в синяках. Я встану, и будет больно, но я обрадуюсь этим синякам. Потому что синяки означают, что худшее позади.
Всю дорогу до дома Мортимер молчал, а у дверей посмотрел на меня блестящими от страха глазами. И сказал он, который почти никогда ни за что не просил прощения:
Прости меня, Самуэль.
Ты не виноват, ответил я. Всё вышло случайно. Пошли.
И я поднялся на второй этаж, в нашу комнату. Мортимер шёл следом. На первом этаже я услышал, как ссорятся соседи; где-то наверху кричали дети. Во дворе кто-то пел. Когда мы поднялись на второй этаж, я сразу открыл дверь.
Тюра с мокрыми от пота волосами лежала в кровати. Пламя вовсю горело в лампе, хотя это и было расточительством. В комнате стоял сильный запах, но пахло не полиролью. Запотевшее окошко плакало. Тюра подняла голову, и лицо у неё перекосилось от злости.
Явились, проскрежетала она. Где вас носило?
Мы потеряли деньги, ответил я, потому что уже решил, что именно так и сделаю. Скажу сразу, чтобы всё побыстрее кончилось.
Тюра уставилась на меня. Понять, о чём она думает, было невозможно. Наконец она спросила:
Что-что вы сделали?
Потеряли деньги. Которые получили от старшего мастера. Двадцать пять эре. Монета упала в реку.
Тётка со стонами выбралась из кровати. Палка гнусная, отвратительная палка, которая обычно бывала засунута за комод, стояла теперь прислонённая к изголовью кровати. Тётке она, конечно, была нужна, чтобы ходить. Сжав клюку, Тюра, хромая, приблизилась к нам и, не говоря ни слова, сунула руку мне в карман штанов. Потом в другой карман. Значит, она всё-таки думала, что я утаил монету. Припрятал, чтобы купить себе конфет.
Я правду сказал. Мы остановились на мосту поговорить
О чём?
Я колебался, зная, что она не поверит моему рассказу о говорящей крысе. Если я выступлю с этой историей, она только пуще разозлится. Нет, про Чернокрыса лучше не упоминать.
Ни о чём особенном. Я только хотел убедиться, что монета всё ещё в кармане у Мортимера. Когда он полез проверять, она выскользнула и упала в воду.
Тюра прищурилась:
В кармане у Мортимера?
Я кивнул.
Ты что, разрешил брату нести монету?
Да.
Почему?
Чтобы чтобы порадовать его, промямлил я.
Порадовать?
Я снова кивнул.
Тюра долго стояла молча, полуоткрыв рот, как будто не могла уразуметь услышанное. Потом вдруг обыскала карманы Мортимера, но и там ничего не нашла. И ей пришлось поверить, что монета упала в воду. Губы у неё сжались, глаза выпучились.
Как ты мог? закричала она. Как ты мог доверить ему деньги? Он же ещё маленький!
Может, пойти поискать? торопливо сказал я. Ну, то есть завтра утром?
Тюра хрипло, горько рассмеялась:
Поискать? Ты что, умеешь плавать?
Нет, прошептал я.
Я смотрел, как её рука крепче обхватывает клюку, как проступают костяшки под тонкой кожей.
Нет, ты не умеешь плавать. И я не умею плавать. А маленький болван, которому ты отдал мои деньги, и подавно не умеет. Я просрочила с платой квартирному хозяину, в продуктовой лавке у меня долгов по горло. Да ещё мы, трое бедолаг, не умеем плавать. Что мне, по-твоему, делать?
Я тяжело сглотнул, стараясь не смотреть на узловатую палку как же я её ненавидел! стараясь не думать об ударах, о том, какой жгучей бывает боль, когда лопается кожа. Палка была усеяна глазками от сучков, напоминающими злобные зенки.