Некоторое время Филипп сидел задумавшись, затем возобновил свои нападки:
Ты ничего не сказал о злоупотреблениях, ужасных, невыносимых злоупотреблениях, при которых мы живем.
Там, где есть власть, всегда будут и злоупотребления властью.
Но не там, где обладание властью зависит от справедливости ее использования.
Обладание властью и есть власть. Мы не можем диктовать свои условия властям предержащим.
Народ может, у него есть такое право.
Я повторяю свой вопрос: когда ты говоришь о народе, то имеешь в виду население? Конечно да. Как может оно воспользоваться властью? Оно может обезуметь и предаться грабежу и разбою. Осуществлять твердую власть население не способно, ибо власть требует качеств, каковых у него нет, или это уже не население. Населениенеизбежное, трагическое следствие цивилизации. Что касается остального, то злоупотребление можно нейтрализовать справедливостью, а справедливость можно обрести только в просвещении. Господин Неккер намерен обуздать злоупотребления и ограничить привилегии. Это решено. Для этого и собираются Генеральные штаты.
Видит Бог, в Бретани мы уже положили многообещающее начало! воскликнул Филипп.
Пустое! Естественно, дворяне без борьбы не уступят. Хоть борьба бессмысленна и нелепа. Впрочем, человек по природе своей бессмыслен и нелеп.
Вероятно, с подчеркнутым сарказмом заметил господин де Вильморен, убийство Маби ты тоже квалифицируешь как бессмысленное и нелепое? Я не удивлюсь, если, защищая маркиза де Латур дАзира, ты заявишь, что его егерь поступил крайне гуманно, застрелив Маби, поскольку в противном случае тому пришлось бы отбывать пожизненное наказание на галерах.
Андре-Луи допил шоколад, поставил чашку и отодвинулся от столазавтрак был окончен.
Признаюсь, я не так отзывчив, как ты, милый Филипп. Меня тронула судьба Маби. Но при всем потрясении, я не забыл, что в конце концов он встретил смерть в момент совершения кражи.
Господин де Вильморен в негодовании вскочил с кресла.
Разве можно ожидать иного отношения от помощника поверенного дворянина и представителя дворянина в Штатах Бретани!
Филипп, ты несправедлив! Ты сердишься на меня! взволнованно воскликнул Андре-Луи.
Я обижен, признался де Вильморен. Я очень обижен. Твои реакционные взгляды возмущают не только меня. Тебе известно, что в литературном салоне серьезно подумывают о твоем исключении?
Андре-Луи пожал плечами.
Меня это так же мало удивляет, как и беспокоит.
Иногда мне кажется, что у тебя нет сердца, страстно проговорил господин де Вильморен. Тебя интересует только закон, но никак не справедливость. По-моему, Андре-Луи, я ошибся, придя к тебе. Вряд ли ты поможешь мне в переговорах с господином де Керкадью.
Филипп взял шляпу с явным намерением уйти. Андре-Луи вскочил со стула и схватил его за руку.
Филипп, сказал он, клянусь, я больше никогда не стану говорить с тобой о законе и политике. Я слишком люблю тебя, чтобы ссориться с тобой из-за чужих дел.
Но я отношусь к ним как к своим собственным, горячо ответил Филипп.
Конечно, конечно. Потому-то я и люблю тебя. Иначе и быть не может. Тыбудущий священник, и тебя должны волновать дела каждого человека. Я жеадвокат, поверенный дворянина, как ты говоришь, и меня волнуют дела моего клиента. Этим мы отличаемся друг от друга. Однако тебе не отделаться от меня.
Откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы ты не ходил со мной к господину де Керкадью. Долг перед клиентом не позволит тебе помочь мне.
Гнев Филиппа прошел, но его решение, основанное на вышеприведенном доводе, осталось непреклонным.
Прекрасно, согласился Андре-Луи, поступай как знаешь. Но по крайней мере, ничто не помешает мне пройтись с тобой до замка и дождаться, когда ты закончишь дела с моим крестным.
Мягкий характер господина де Вильморена был чужд злопамятности, и молодые люди добрыми друзьями вышли из дома и направились вверх по главной улице Гаврийяка.
Глава IIАристократ
Сонная деревушка Гаврийяк лежала в полулиге от шумной дороги в Рен, в излучине реки Мо. Ее дома лепились у подножия и беспорядочно взбирались до половины пологого холма, увенчанного приземистым замком. После уплаты дани сеньору, десятины церкви и податей королю карманы жителей Гаврийяка оставались почти пустыми. Но хоть им и стоило немалого труда сводить концы с концами, их жизнь была не так тяжела, как во многих других местах Франции, и намного легче, чем у нищих вассалов блистательного сеньора де Латур дАзира, обширные владения которого отделяли от их деревни воды Мо.
Своим внушительным видом замок Гаврийяк был обязан скорее господствующему положению над деревней, чем какими-либо присущими ему особенностями. Как и все дома в Гаврийяке, он был построен из гранита, источенного почти тремя веками существования, и представлял собой двухэтажное здание с плоским фасадом в четыре окна, деревянными ставнями и двумя квадратными башнями, или шатрами с островерхими крышами, по бокам. Здание выходило на просторную террасу, окруженную балюстрадой. Стояло оно в глубине садасейчас обнаженного, но летом густого и красивого, и его вид полностью отвечал тому, чем оно и было в действительностижилищем людей непритязательных, предпочитающих светской суете занятия земледелием.
Владелец замка носил титул сеньора де Гаврийяка, но никто не знал, когда, при каких обстоятельствах и кто из его предков получил этот неопределенный титул. Кантэн де Керкадью сеньор де Гаврийяк внешностью и склонностями вполне соответствовал впечатлению, которое производил его дом. Суровый, как гранит, он избежал соблазнов придворной жизни и даже не служил в армии своего короля, уступив младшему брату Этьенну честь представлять их семью в высоких сферах. С раннего детства интересы господина де Керкадью сосредоточились на его лесах и пастбищах. Он охотился, возделывал землю и внешне весьма мало отличался от своих арендаторов. Он не соблюдал этикета, во всяком случае, соблюдал его не в той степени, какая соответствовала его положению и вкусам его племянницы Алины де Керкадью. Под опекой дядюшки Этьенна Алина три года провела при дворе в Версале, и ее представления о достоинстве дворянина и владетельного сеньора сильно расходились с представлениями дяди Кантэна. В четыре года единственная дочь третьего де Керкадью осталась сиротой и с тех пор тиранически властвовала над сеньором де Гаврийяком, заменившим ей отца и мать. Но, несмотря на это, усилия сломить его упрямство в отношении порядков в замке не увенчались успехом. Однако упорство было главной чертой характера Алины, и она не отчаивалась, хотя за три месяца, что прошли с тех пор, как она покинула блестящий версальский двор, ее настойчивость не принесла желанного результата.
Когда прибыли Андре-Луи и де Вильморен, Алина гуляла на террасе. Было холодно, и ее изящная фигурка была закутана в белую ротонду, а голову плотно облегал капор, отделанный белым мехом и завязанный бледно-голубым бантом у правой щеки. Слева из-под капора выбивался длинный русый локон. Резкий ветер разрумянил щеки и зажег ярким блеском темно-синие глаза девушки.
Обоих молодых людей она знала почти с младенчества. Они были товарищами ее детских игр, а Андре-Луи, крестника своего дяди, она называла кузеном. Они и теперь относились друг к другу по-родственному, тогда как Филипп уже давно стал для нее господином де Вильмореном.
Алина помахала молодым людям рукой и, прекрасно сознавая, какую обворожительную картину она являет собой в эти минуты, остановилась в ожидании у балюстрады недалеко от короткой аллеи, по которой они шли.
Если вы пришли к дядюшке, господа, то выбрали неудачное время. В ее голосе и облике было заметно некоторое возбуждение. Он занят, очень занят.
Мы подождем, мадемуазель, сказал де Вильморен, галантно склоняясь к протянутой руке. Неужели тот, кто хоть немного может побыть в обществе племянницы, станет спешить к дядюшке?
Господин аббат, улыбнулась Алина, когда вы примете сан, я приглашу вас в духовники. Вы так находчивы, проницательны и отзывчивы
И ни капли не любопытен, вставил Андре-Луи, о чем вы совсем не подумали.
Не понимаю, что вы имеете в виду, Андре?
И неудивительно, рассмеялся Филипп, понять его еще никому не удавалось.
Затем взгляд его скользнул через террасу и задержался на стоявшем у двери замка экипаже, какой часто можно было увидеть на улицах большого города, но очень редко в деревне. Это был запряженный парой двухместный кабриолет с козлами для кучера и запятками для лакея, отделанный лакированным ореховым деревом, с дверцей, изысканно расписанной пасторальными сценами. Сейчас запятки были пусты: лакей расхаживал перед дверью замка, и когда, выйдя из-за экипажа, он оказался в поле зрения де Вильморена, тот увидел роскошную голубую с золотом ливрею маркиза Латур дАзира.
Как! воскликнул Филипп. Значит, у вашего дядюшки маркиз де Латур дАзир?
Да, сударь.
В голосе и взгляде Алины была бездна таинственности, но де Вильморен этого не заметил.
О, прошу извинить меня. Он низко поклонился, держа шляпу в руке. Ваш покорный слуга, мадемуазель.
Он повернулся и пошел к дому.
Может быть, мне пойти с тобой, Филипп? крикнул ему вдогонку Андре-Луи.
Было бы негалантно подумать, что ты предпочтешь сопровождать меня, ответил молодой человек, взглянув на Алину. Да и ни к чему. Если ты подождешь
Де Вильморен пошел прочь. После небольшой паузы Алина звонко рассмеялась.
Куда он так спешит?
Повидать вашего дядюшку, а заодно и маркиза де Латур дАзира.
Но это невозможно. Они не могут встретиться с ним. Разве я не говорила, что они очень заняты? Вы не хотите спросить меня, чем именно, Андре?
Андре-Луи затруднился бы ответить, что скрывалось за загадочным тоном Алины: душевное волнение или желание поддразнить его.
К чему спрашивать, если вам самой не терпится все рассказать?
Если вы намерены и дальше язвить, то я ничего не скажу, даже если вы попросите меня. Да-да, не скажу. Это научит вас относиться ко мне с подобающей почтительностью.
Надеюсь, я не заслужу упрека в непочтительности.
Особенно после того, как узнаете, что я имею прямое отношение к визиту господина де Латур дАзира. Он приехал из-за меня.
Она снова рассмеялась и, сияя, взглянула на Андре-Луи.
Вы, очевидно, полагаете, что остальное ясно без слов. Право, вы можете считать меня олухом, но я ничего не понимаю.
Какой же вы недогадливый! Он приехал просить моей руки.
Боже мой! воскликнул Андре-Луи и, раскрыв рот, уставился на Алину.
Алина слегка нахмурилась и, вскинув голову, на шаг отступила от него.
Вам это кажется странным?
Мне это кажется отвратительным, резко ответил он. Откровенно говоря, я вам не верю. Вы просто смеетесь надо мной.
Алина поборола досаду.
Я вполне серьезна, сударь. Сегодня утром дядя получил от господина де Латур дАзира письмо, в котором тот извещал о своем визите и цели этого визита. Не стану отрицать, мы несколько удивились.
Ах, понимаю! с облегчением воскликнул Андре-Луи. Теперь мне все ясно. А я уж было испугался Он посмотрел на Алину и пожал плечами.
Почему вы замолчали? Вы было испугались, что Версаль ничему не научил меня? Что я позволю ухаживать за собой, как за какой-нибудь деревенской простушкой? С вашей стороны это просто глупо. Как раз сейчас маркиз по всем правилам просит у дяди моей руки.
Значит, по обычаям Версаля, самое главноеполучить согласие дяди?
А что же еще?
Ваше согласие. Ведь дело касается вас.
Алина засмеялась.
Япослушная племянница когда меня это устраивает.
И вас устроит, если ваш дядя примет столь чудовищное предложение?
Чудовищное? в негодовании переспросила она. Но почему, позвольте узнать?
По целому ряду причин, раздраженно ответил Андре-Луи.
Назовите хотя бы одну. В голосе Алины звучал вызов.
Он вдвое старше вас.
Вы преувеличиваете.
Ему по меньшей мере сорок пять.
Но выглядит он не старше тридцати. Он очень красив, уж этого-то вы не можете не признать. Кроме того, он богат и знатен, чего вы также не станете отрицать. Маркизсамый блестящий дворянин Бретани, он сделает меня благородной дамой.
Вас сделал ею Бог, Алина.
Вот это уже лучше. Иногда вы бываете почти учтивы.
Алина пошла вдоль парапета, Андре-Луирядом с ней.
Я способен на нечто большее, что и докажу вам, объяснив, почему вы не должны позволить этому чудовищу осквернить прекрасное творение Господа.
Алина нахмурилась и поджала губы.
Вы говорите о моем будущем муже, с упреком проговорила она.
Бледное лицо Андре-Луи побледнело еще сильнее.
Вы уверены? Все уже решено? Неужели ваш дядя согласится на этот брак? В таком случае вас без любви продадут в рабство человеку, которого вы совсем не знаете. Я мечтал о лучшем будущем для вас, Алина.
Что может быть лучше, чем стать маркизой де Латур дАзир?
Андре-Луи в сердцах взмахнул руками.
Разве мужчины и женщинысуть имена? А душа? Неужели она ничего не значит? Неужели все счастье и радость жизни заключаются в богатстве, развлечениях и пустых громких титулах? Вы всегда казались мне высшим, почти неземным существом, Алина. Вы наделены сердцем чутким, рвущимся к восторгам и радостям жизни; умом возвышенным и тонким; душой, как мне казалось, способной за внешней шелухой и фальшью провидеть истинную сущность вещей. И такие дары вы готовы променять на мишурный блеск иллюзорного величия, готовы продать душу и тело за громкий титул маркизы де Латур дАзир!
Вы неделикатны, заметила Алина, и, хоть брови ее продолжали хмуриться, в глазах горели смешинки. И слишком поспешны в выводах. Согласие дяди сведется к тому, что он разрешит маркизу просить моего согласия. Вот и все. Мы с дядей Кантэном понимаем друг друга, и я не репа, чтобы меня продавать.
Андре-Луи смотрел на Алину. Его глаза сияли, бледные щеки медленно заливал яркий румянец.
Вы мучили меня, чтобы развлечься! воскликнул он. Но вы сняли тяжесть с моего сердца, и я прощаю вас.
Вы опять слишком спешите, кузен Андре. Я разрешила дяде позволить господину де Латур дАзиру ухаживать за мною. Мне нравится его внешность, и когда я думаю о его положении при дворе, то чувствую себя польщенной предпочтением, которое он мне оказывает. Именно из желания разделить его положение я, возможно, и выйду за него. Маркиз вовсе не похож на тупицу, и принимать его ухаживания очень заманчиво. Но выйти за него замуж, наверное, еще более заманчиво, и я думаю, что, все взвесив, я, вероятно, даже очень вероятно, решусь на это.
Андре-Луи глядел на очаровательное детское личико Алины, обрамленное белым мехом, взор его потух, краска сбежала с лица.
Да поможет вам Бог, Алина, простонал он.
Она топнула ножкой, решив, что он слишком самоуверен.
Вы дерзите, сударь.
Молитьсяне значит дерзить, Алина. Я только молился, что намерен делать и впредь. Думаю, вам понадобятся мои молитвы.
Вы просто невыносимы.
Щеки Алины покраснели, а брови еще больше нахмурились. Андре-Луи понял, что она сердится.
Виной тому испытание, которому вы подвергаете мою выносливость. О Алина, милая моя кузина, подумайте о том, что вы делаете; задумайтесь над подлинными ценностями, которые вы собираетесь променять на поддельные; над ценностями, которые вы никогда не познаете, отгородившись от них фальшивым блеском ложных истин. Когда господин де Латур дАзир начнет ухаживать за вами, приглядитесь к нему внимательно, прислушайтесь к своему тонкому инстинкту, положитесь на безошибочную интуицию вашей благородной натуры и не мешайте ей вынести справедливый приговор этому чудовищу. Вы увидите, что
Я вижу, сударь, что вы злоупотребляете моей добротой и терпимостью, с которой дядя и я всегда относились к вам. Вы забываетесь! Кто вы такой? Кто дал вам право разговаривать со мной подобным тоном?
Молодой человек поклонился, мгновенно став прежним Андре-Луи. Его лицо вновь было бесстрастно, манеры холодны, речь иронична и насмешлива.
Примите мои поздравления, мадемуазель. Вы с поразительной легкостью входите в роль, которую вам предстоит играть.
Полагаю, сударь, что для вас это также не составит труда, сердито парировала Алина и отошла от него.
Быть пылью под ногами надменной госпожи маркизы? Надеюсь, я больше не забудусь и вам не придется указывать мне на мое место.