Джаулвоку!приказываю я.Совы!
И певцы заводят песню о совах. К ним присоединяются танцоры, покачивая в свете костра разрисованными телами, воздевая вверх руки, кружась, издавая шипение, ударяя в такт стуку бумерангов мозолистыми ногами о землю:
Джаулвоку банджи,
Джаулвоку банджи,
Мими банджи,
Мими банджи!
Старый певец Пугала извлек из тайников своей удивительной памяти хранившуюся там с последнего кунапипи бесхитростную историю о сове, которую ослепила молния.
Танцоры двигались к Пугала.
Э-э-э-а-а-ах!восклицали они.Ах-ха! Ах-ха! Э-ах! Хо-хо!
Тучи пыли, вздымаемые ногами танцующих, обволакивают старого Пугала, но он настолько поглощен песней, что повторяет ее снова и снова. Пыль надвигается на танцоров, но и они не замечают ничего, кроме чувственного ритма, заставляющего их сердца биться от волнения, когда вздрагивающая от ударов сильных ног земля зовет аборигенов обратно к Земле-матери и Змее-радуге, к женскому и мужскому созидательному началу, первобытным символам плодовитости и воспроизведения жизни.
Иногда танцевали днем, а ночью пели, иногда наоборотднем пели, а ночью танцевали, иногда пели и танцевали одновременно. Но во всех случаях я оставался режиссером и регулировал номера программы, подачу занавеса, освещение
Я был также и главным гримером, ибо джунгайи отдает распоряжение о том, чтобы тела танцоров были разрисованы человеческой кровью и украшены гусиными перьями.
Кровь я иногда брал из своей собственной руки: вскрывал бритвенным лезвием вену и подставлял бутылочку. Перья обрывали с пестрых гусей, которых на лету настигали бумеранги охотников. Пух втирали в слой белой глины на телах танцующих. Не думайте, что работа гримера была из легкихкаждый танец требовал своих украшений. К счастью, у меня были опытные помощники.
Звание джунгайи я унаследовал, с одобрения племени, от моего отца. Он главный джунгайи, распоряжающийся кунапипи, где бы его ни танцевали(начиная от северо-восточного мыса Арнемленда и кончая территорией джингали у Ньюкасл-Уотерс. Хотя ему сейчас около семидесяти лет, Барнабас всё еще объезжает свой огромный приход, охватывающий сто тысяч квадратных миль.
Главный джунгайи объединяет в своем лице судью по делам ритуала и священнослужителя. Он карает людей, нарушающих суровые законы кунапипи, принимает новых членов, крестит путников, проходящих через наши южные районы, чтобы они могли пользоваться водой из священных источников. Крестнику окропляют водой голову. Точно так же крестят детей христиане; разница состоит лишь в том, что мы делали это задолго до рождества Христова.
Как-то раз старейшины сообщили мне, что я унаследую от отца эту высшую культовую должность, а недавно попросили меня занять его пост. Я стал высокопоставленным лицом в округе, простирающемся на юг от реки Ропер до самого Ньюкасл-Уотерса, а следовательно, должен был отныне раз в полгода объезжать, а может быть, и обходить его.
Если, скажем, на берегах Махлинджи Хоул возникнут недоразумения или споры среди родов джингали по поводу церемониала кунапипи, я должен буду в качестве третейского судьи направиться туда и, если не подвернется попутный транспорт, отмахать пешком триста миль.
Хотя я и принадлежу к племени алава, джингали выполнят мое решение, точно так же как англо-австралийский католик подчиняется указаниям папы римского.
Моя обязанностьотбирать юношей, достойных участвовать в кунапипи, и с этой целью наводить справки о каждом из них. Выдержан ли? Умеет ли хранить тайны? Интересуется ли девушками?
Я должен соблюдать осторожность, не выслушивать болтунов, которые могут разгласить тайны ритуала, и стану внимательно прислушиваться к словам старейшин, которые одних юношей рекомендуют как разумных и сдержанных, а от приема других советуют воздержаться, пока тем не минет восемнадцать лет и они не научатся соблюдать извечный закон нашего «масонства».
Но власть высшего джунгайи простирается значительно дальше, чем только прием новых членов и соблюдение церемониальных обычаев. Фактически я имею право обречь предателя таинств кунапипи на смерть или даровать ему жизнь, заменив казнь большим штрафом.
Младшие джунгайи, мои советники, могут сказать:
Этот человек похитил украшение кунапипи. А тот открыл секрет ритуала женщине. Пусть оба они умрут.
И я могу опустить большой палец внизосудить их на смертьили наказать только штрафом и лишением свободы. Обычно в таких случаях раздраженные обвинители оказывают на высшего джунгайи давление, требуя смертной кары. А если он часто противостоит их воле, то они могут потребовать его смещения.
Мой отец, человек строгий, но снисходительный, всегда отказывался от смертных приговоров и тем навлек на себя недовольство младших джунгайи. Он не раз им говорил: «Пусть человек заплатит большой штраф или выбирайте себе другого высшего джунгайи». И Барнабас Габарла пользовался таким авторитетом, что старейшины соглашались с его решениями, не желая слушать наговоров младших джунгайи.
Отец предупредил и меня, что, став высшим джунгайи, я буду обязан решать вопросы жизни и смерти. Я присутствовал на тайных заседаниях, где речь шла о моем избрании, и знал, какие трудные, ответственные решения придется мне принимать, когда я приступлю к исполнению своих обязанностей.
Пока этому мешает моя работа фельдшера в отделе здравоохранения Северной территории. Я еще не уверен, вернусь ли в конце концов на реку Ропер, где буду носить подобающие моему званию одеяние и цепь. Может быть, я делаю больше для моего народа, помогая его лечить, чем возглавляя главный церемониал. Страшный опыт на шей семьия расскажу о нем дальшезаставляет меня продолжать свою работу.
Тем не менее мой народ уже считает меня высшим джунгайи, хотя я только изредка появляюсь в родных местах. Последний раз я прилетел на реку Ропер с Летающим Доктором как раз во время кунапипи. Едва я спустился с трапа «воздушной амбулатории», как мне предложили осмотреть церемониальные принадлежностиволосяные пояса, перья, украшения, изображения Я чувствовал себя как генерал, производящий осмотр оружию и обмундированию своих войск.
Я нашел все в полном порядке и разрешил продолжать ритуальные церемонии. Уверяю вас, пока я делал инспекционный обход площадки для корробори, его участники стояли по стойке смирно, как гвардейцы в почетном карауле на параде. У нас нет королей и королев, но высший джунгайи облечен королевской властью. У алава король я.
Это надо было заслужить всей своей жизнью. Мне, как и всем мужчинам племени, пришлось пройти испытание молчанием, участвовать в корробори лорркун и ябудурава, и только тогда я был допущен к кунапипи.
Лорркунпростая похоронная церемония, связанная с погребением костей умершего в полом бревне, которое помещают на сооруженную в ветвях дерева платформугулла-гуллав его родном краю.
Ябудурава, как и кунапипи,ритуальное корробори плодовитости, длящееся полгода. Я должен был принять в нем участие, понять смысл умилостивляющих просьб к душам животных и птиц, которые составляют нашу пищу, и к душам предковлишь после этого я удостоился высшей чести быть полноправным членом племени.
И только тогда я стал тем избранным мальчиком, которого старейшины прочили на пост высшего джунгайи.
И как настоящий мужчина мог быть теперь отдан женщине.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В период буревестника, когда созревает манго и резвятся летающие лисицы, мысли молодого алава обращаются к любви, вернее, к тому, что он принимает за любовь.
Я, конечно, знал, что на свете существуют девочки.
Они, как и крокодилы, были нашими естественными противниками.
С первых школьных дней и до той поры, пока я не стал полноправным членом племени, я думал о них как о злейших врагах, которых надо всячески изводить и мучить, причиняя им, если можно, физическую боль. Я ненавидел их всех с неослабной силой.
К счастью, у аборигенов мальчики и девочки мало общаются между собой. Мы находились все время с мужчинами, онис женщинами и относились друг к другу с величайшим презрением. Но в свободное время, когда целыми семьямичеловек по тридцать, а то и большеуходили в лес охотиться, стычки между подростками обоих полов были неизбежны и даже подготавливались заранее.
Помню одно из наших любимых развлечений: с игрушечными бумерангами из коры камедного дерева мы накидывались на девочек, как на стадо гусей. Очень скоро начинали лететь и перья. Но девочки пускали в ход заостренные палки для копки ямса и отчаянно щипались. Часто девочка, получившая удар бумерангом, вне себя от ярости, кидалась с палкой на обидчика и наносила ему кровавую рану.
Это было равносильно объявлению войны.
Мы, дети, любили смотреть на драки, независимо от того, кто в них участвовалмужчины или женщины. Мы получали наглядный урок обращения с копьем, бумерангом и нулла-нулла. От женщин, надо сказать, мы заимствовали больше, хотя бы потому, что они дрались в два раза чаще.
Но драться самому приятнее, чем наблюдать, и при малейшем поводе мы нападали на девочек, а онина нас. Сражения на палках своей ожесточенностью напоминали собачьи драки. Сцепившись намертво в клубок, мы с визгом катались по земле, и только окрики старейшин заставляли нас разойтись.
Стычки сопровождались страшными проклятиями, которым мы научились главным образом от женщин:
Выпусти этой мрази палкой кишки!
Дай суке по голове!
Перебей ей ноги нулла-нулла!
Не знаю, что думали миссионеры, а особенно их жены, наблюдая, как мы воюем, или вслушиваясь в наши воинственные крики. Может быть, они думали, что мы играем? А может, не понимали смысла наших слов? Во всяком случае, они почему-то не вмешивались в драки.
Я знаю, у белых мальчиков и девочек годам к четырнадцати враждебность уступает место первой любви, желанию обнять и поцеловать предмет своей страсти. Алава не целуются. Мы предпочитаем драться, чем флиртовать. Наши юноши не произносят нежных слов, не прижимаются к девушкам, не стараются погладить их под покровом темноты или поцеловать. Может, именно поэтому я, как и многие другие аборигены, никогда не ухаживал за девушкой. Может, поэтому большинство алава не целуют своих подруг даже после женитьбы Отчуждение детских лет переходит в сдержанность, которая мешает непосредственному проявлению нежности.
Тем не менее и для меня настало время буревестника, когда созревает манго и резвятся летающие лисицы.
Сначала мне в жены была обещана Нора Биндул. Как старшая дочь Юпитера из секции Баланг племени нганди, она предназначалась старшему сыну Барнабаса Габарлы из секции Бурлангбан племени алава. Таков был закон. Она была сестрой Сэма Улаганга. Он, будущий шурин, обязан был учить меня охотиться.
Вскоре после того как Нора появилась на свет, ее дядя со стороны матери, Гурукул, сказал Юпитеру:
Вот жена для Вайпулданьи.
Но закон племени, не знающий уступок в одних случаях, проявляет терпимость в других.
Когда мне исполнилось двадцать лет, Нора была еще совсем ребенком. Мне потребовалось бы ждать еще целых пять лет, пока она будет способна стать женщиной, а племя на это время лишилось бы производительной силы молодого мужчины. Дело продолжения рода пострадало бы. При таких условиях старейшины оказались склонны к компромиссу и вскоре нашли мне другую жену.
Ее звали Анна Дулбан из секции Нгамаянг племени вандаранг.
Найти ее было нелегко.
Приходилось считаться с племенными запретами, не менее строгими, чем законы церкви. Прежде всего следовало заручиться согласием моего дяди со стороны материСтэнли Марбунггу. Он был моим опекуном и называл меня «нибарли»сын. Его слово имело решающее значение, когда речь заходила обо мне. Возможно, мой отец хотел, чтобы я дождался Норы. Но, может быть, и не возражал против брака с Анной. Его пожелания не имели ни малейшего значения. Моя мать, которая тоже не имела собственной точки зрения, говорила:
Как скажет мой брат, так и будет.
Так принято и в моей семье. У нас с Анной шесть дочерей, но мне не дано права решать, когда и за кого им выходить замуж. Об этом позаботится их дядя, брат Анны, Джонни Нангуру.
Когда дядя-абориген ищет жену для своего нибарли, он вовсе не интересуется такими мелочами, как внешность, характер или умение вести хозяйство. Красота женщины, ее безделушки, темперамент, кулинарное искусство ничто по сравнению с главным вопросом: пара ли она своему мужу?
В большинстве племен все мужчины и женщины делятся на группытак называемые «кожи» или секции, определяющие их родственные отношения внутри племени и за его пределами. Я принадлежу к «коже» Бунгади, хотя мой отецБурлангбан. Шесть моих дочерей тоже Бурлангбан. Детии мальчики и девочкиотносятся к секции своего деда по отцу.
Жениться на «не паре», то есть на девушке из запретной для меня секции,серьезное правонарушение, заслуживающее тяжкой кары.
Аборигены считают, что браки между членами несовместимых секций влекут за собой появление на свет кретинов, паралитиков, детей с другими физическими и умственными дефектами. Европейские расы накладывают юридические и моральные запреты на браки близких родственников. Наш народ идет дальше. Система секций автоматически лишает меня возможности жениться на более близкой родственнице, чем дочь дочери двоюродной сестры. В разных племенах разные правила, но алава очень строго соблюдают эти запреты.
Я не мог жениться на девушках из секций Булайнджан, Нангари и Билинджан. Искать мне среди них невесту было бы для Марбунггу пустой потерей времени. Они находились за желтой чертой. Но секция Нгамаянг стояла направо от нее, а в числе ее женщин была Анна Дулбан из племени вандаранг. Ей минуло пятнадцать лет, она не была замужем и не была обещана ни одному из мужчин, которые имели право на ней жениться.
Она выйдет замуж за нибарли,сказал Марбунггу.Я поговорю с ее дядей.
А захочет ли она сама? И что скажу по этому поводу я, Вайпулданья? Понравится ли мне ее лицо? Ее фигура? Может, мы именно с ней особенно сильно враждовали во время нескончаемых стычек между мальчиками и девочками? Все эти сомнения для аборигена яйца выеденного не стоят. Когда для меня подобрали жену, я находился в двухстах милях от реки Ропер и только много месяцев спустя, возвратившись оттуда, узнал о переговорах, которые велись в мое отсутствие.
Я нашел тебе жену,сообщил мой дядя.
Как ее зовут?спросил я.
Дулбан, Нгамаянг, вандаранг.Он назвал фамилию Анны, ее «кожу» и племя.
Дулбан? Дулбан? Это та самая девочка, которая косит на один глаз? Или хромоножка? Наконец я вспомнил.
Да, Анна Дулбан,повторил мой дядя.Что ты сказал?
Что я мог сказать? Все уже решили за меня. Возражать было бесполезно. Да к тому же я и не собирался возражать. В душе даже обрадовался, так как, по представлениям аборигенов, Анна была привлекательна: упругая девичья грудь, округлый живот, сильные бедра, большие глаза, выглядывающие из-под длинных ресниц, широкие ноздри, полные губы, сверкающие зубы, раскрывающиеся в неожиданной улыбке, которая без явной причины переходит в мягкий женский смех.
Что говорит ее гарди-гарди?спросил я.
Он согласен,ответил Марбунггу.
Теперь я уже был уверен, что ничто не помешает нашей женитьбе, ибо Анна еще меньше, чем я, могла выбирать себе мужа. Я знал что, независимо от того, нравлюсь я ей или нет, она станет моей женой и будет рожать мне детей. А если она вдруг вздумает возражать, родные возьмут ее на прогулку, а дядя пригласит меня в лес. Он покажет на девушку и скажет: «Бери, она твоя». Тогда по закону наших предковмунгу-мунгуя насильно овладею ею.
К счастью, ничего подобного не произошло. Анна, по-видимому, была довольна тем, что ей достался Вайпулданья из секции Бунгади племени алава.
Через несколько дней ее тетки по отцу устроили для меня лагерь в стороне от моих родителей: место для костра с запасом дров, воды и пищи и двойным одеялом, разложенным на песке.
Затем они пришли ко мне:
Сегодня ты женишься. Вот твой лагерь.
У нас не было помолвки, обручальных колец, подвенечного платья, подружек невесты, шаферов, свадьбы и, уж конечно, шампанского.
Я не ухаживал за Анной, даже не сказал ей ни слова. Может быть, в детстве я и говорил с ней, как старший с младшей, когда она бегала с другими малышами; между нами разница в пять лет, и, даже если бы мальчики и девочки дружили, мы все равно были бы в разных возрастных группах. За всю жизнь я, скорее всего, обратился к ней два или три раза, приказывая, скажем, уйти с дороги. Теперь она должна стать моей женой и жить в моем лагере, пока корробори лорккун в память умершего не освободит ее от непроизнесенной клятвы.