Что же случилось? Упадку и крушению Римской империи Эдвард Гиббон посвятил шеститомный труд, поэтому я лучше оставлю вопрос без ответакоротко ответить не получится, не стоит и начинать. Но сам исторический факт, на первый взгляд почти неправдоподобный, сообщает нам нечто важное о природе цивилизации: какой бы сложноорганизованной и незыблемой ни казалась цивилизация, на деле она весьма и весьма уязвима. Она может пасть. Назовем ее главных врагов. Во-первых, это страхстрах войны, страх вторжения извне, страх эпидемий и голода, страх всего, что обесценивает любой созидательный труд: зачем строить, сажать деревья, думать о будущем урожае? А еще страх перед сверхъестественным, который запрещает вам сомневаться и что-либо менять. Мир поздней Античности был полон бессмысленных ритуалов, мистических религиозных практик, подрывавших веру человека в собственные силы. Прибавьте к этому усталость и опустошенность, ощущение безнадежности, которому подвержены порой даже люди с высоким уровнем благосостояния. В начале XX века греческий поэт Кавафис написал стихотворение, в котором попытался воссоздать настроение жителей древнего города, скажем Александрии, день ото дня живущих в ожидании завоевателей-варваров. В конце концов полчища варваров прошли стороной, угроза миновала. Но люди разочарованы: «И что же делать нам теперь без варваров? Ведь это был бы хоть какой-то выход». Разумеется, цивилизация подразумевает хотя бы относительное материальное благополучие, способное обеспечить какой-никакой досуг. Но в еще большей степени цивилизации необходимы уверенность и верауверенность в стабильности ее общественного устройства, вера в ее философию и ее законы, уверенность каждого ее представителя в своих внутренних силах. В каменной кладке акведука Пон-дю-Гар запечатлен не только триумф технического мастерства, но и живая вера в закон и дисциплину. Энергия, напор, жизнелюбие: великие цивилизацииили цивилизационные эпохинемыслимы без заряда энергии. Люди думают порой, что цивилизованность заключается в рафинированном вкусе, умении поддержать остроумную беседу и прочем в том же роде. Но все это не более чем приятные результаты цивилизации, а не то, на чем она зиждется, и общество, где наличествуют подобные милые черты, одновременно может быть косным и безжизненным.
Итак, подлинной причиной краха греко-римской цивилизации стала ее собственная усталостьцивилизация выдохлась. Как выдохлись и те, кто первыми вторгся в ее пределы. Они словно поддались общей расслабленности, охватившей покоренный ими народ. В истории такое случается сплошь и рядом. Заметим, кстати, что называть их варварами допустимо лишь условно. Судя по всему, они не были одержимы слепой жаждой разрушения и даже оставили после себя кое-какие внушительные постройки, в частности мавзолей Теодорихагрубовато-тяжеловесный по сравнению с маленьким греческим храмом в Ниме, в чем-то перекликающийся с древними мегалитами (низкий купол мавзолея вытесан из цельного камня), но воздвигнутый все-таки с прицелом на будущее. Тех первых завоевателей не зря сравнивают с английскими колонизаторами XVIII века в Индииони вторглись в чужие пределы, чтобы поживиться чем только можно, вмешивались в управление подвластной им территории, если это сулило им выгоду, и с презрением относились к местной традиционной культуре за одним-единственным исключением: им нравились изделия из драгоценных металлов. Но в отличие от англичан они принесли хаос, и в этот хаос хлынули уже настоящие варвары, вроде гуннов, глубоко невежественные и агрессивно-враждебные ко всему, что было выше их разумения. Я не хочу сказать, будто они задались целью уничтожить великолепные сооружения, разбросанные по всему римскому миру. Но и заботиться об их сохранности никто не собирался. Варвары предпочитали жить в своих «префабах» и равнодушно смотрели, как рушатся памятники старины. Однако жизнь продолжалась, и довольно долго все, казалось бы, шло своим чередомдольше, чем можно было себе представить. На арене в Арле по-прежнему сражались гладиаторы, на сцене театра в Оранже по-прежнему ставились пьесы. В 383 году крупный имперский сановник Авсоний мог преспокойно удалиться в свое имение близ Бордо возделывать виноградник (и поныне известный как Шато Озон) и писать прославившие его стихи, совсем как просвещенный китайский вельможа эпохи династии Тан.
Цивилизация еще долго скользила бы вниз по течению, если бы в середине VII века не возникла новая сила со своей верой, энергией, волей к победе и альтернативной культурой: ислам. Мощь ислама в его простоте. Раннехристианская церковь три века распыляла свое могущество в бесконечных богословских распрях, сталкивая лбами разные группы своих адептов. Тогда как исламский пророк Магомет проповедовал наипростейшее из всех признанных мировых учений, и это учение обеспечило небывалую сплоченность его последователейнекогда такая сплоченность вела вперед римские легионы. За баснословно короткое времякакие-то пятьдесят летантичный мир был сокрушен. Лишь кости его еще белели на фоне синего средиземноморского неба.
Прежний животворный источник цивилизации оказался наглухо запечатан, и если новой цивилизации суждено было родиться, ее колыбелью должна была стать Атлантика. Соблазнительная надежда! В наше время люди иногда говорят, что предпочли бы цивилизации варварство. Думаю, им просто не доводилось прочувствовать на себе все прелести варварства. Подобно жителям Александрии, они пресытились цивилизацией, но все имеющиеся у нас свидетельства убеждают в том, что варварство удручает неизмеримо сильнее. Даже если забыть про неудобства и лишения, от варварства негде спрятаться. Круг общения крайне ограничен, ни книг, ни света вечерами, полная безысходность. Посмотришь в одну сторонутам волны бьются о берег, в другуюбескрайние леса и болота. Унылое житье, и англосаксонские поэты отнюдь не идеализировали его:
муж мудрый,
понимать он должен,
какое горе, когда богатство
гибнет без пользы,
как ныне везде
в срединном мире:
ветрам открытые,
покрытые инеем
стены остались,
опустели жилища
стены опустели
попустил Господь,
чтобы лишился жителей
и шума людского
городсозданье гигантов;
голо кругом.
И все же лучше жить в убогой лачуге на краю света, чем в тени «созданий гигантов», ежечасно опасаясь очередного нашествия. Во всяком случае, так считали первые бежавшие на запад христиане. Это были выходцы из Восточного Средиземноморья, родины монашества. Некоторые обосновались в Марселе и Туре, но позднее, когда и там возникла угроза для жизни, они двинулись дальше, к труднодоступным скалистым берегам Корнуолла, Ирландии и Гебридских островов, прибывая туда на удивление большими партиями. В 550 году корабль доставил в Корк сразу пятьдесят ученых монахов, которые рассеялись по всей Ирландии в надежде обрести мало-мальски безопасное убежище и хотя бы горстку единомышленников. Надо видеть эти места, ставшие их убежищем! Если оценивать их с точки зрения последующих великих цивилизацийФранции XII века или Рима века XVII, то диву даешься, как на протяжении столь длительного времени, почти ста лет, выживало западное христианство. Чего стоит скальный монастырь на островке Скеллиг-Майкл, одиноком голом утесе, выступающем из воды на высоту семьсот футов в восемнадцати милях к западу от ирландского берега.
Что еще, кроме небольшого замкнутого сообщества образованных людей, поддерживало жизнь этой бродячей культуры? Не книги. Не строения. Даже если согласиться с тем, что деревянные постройки не сохранились просто в силу своей недолговечности, немногие уцелевшие каменные здания говорят лишь о крайней неприхотливости и полном отсутствии строительных навыков. Кажется, кто угодно сумел бы соорудить что-нибудь получше. Вероятно, скитальцы утратили внутренний импульс к основательному обустройству на новых местах. Чем же они дорожили? Ответ мы находим в поэзии англосаксов: золотом. Всякий раз, когда древний поэт пытается выразить словами свой общественный идеал, он вспоминает о золоте:
и вотразвалины,
кучи камня,
где сверкали прежде
золотом властные,
латами ратники
знатные, хмельные
казной любовались,
камениями и серебром,
имением драгоценным,
мужи дружинные,
жемчугом самоцветным,
гордые, этим городом
в богатой державе.
Среди переселенцев всегда были ремесленники, и вся нереализованная потребность людей облечь переменчивость жизни в какую-то неподвластную времени форму, достичьпусть в маломсовершенства, влача свое несовершенное существование, воплотилась в изумительных украшениях. Здесь они добивались редкой художественной выразительности: возьмите любое изделие из драгоценных металлов, хотя бы шейную гривну-торк. Но вместе с тем здесь же наглядно проявилась полная оторванность мира Атлантики от греко-римской цивилизации Средиземноморья. В центре средиземноморского искусства всегда, начиная с Древнего Египта, стоял человек. Но вечные странники, прокладывавшие себе путь через лесные дебри и морские волны, больше думали о птицах и зверях, которые скрывались в густых зарослях, и мало интересовались человеческим телом. В годы Второй мировой войны в Англии были обнаружены два кладаоба в графстве Саффолк, на расстоянии шестидесяти миль друг от друга. Оба ныне хранятся в Британском музее. Предметы из Милденхолла украшены почти исключительно изображениями человеческих существперсонажами античной мифологии (морские божества, нереиды и т. д.). Рисунок фигур оставляет желать лучшего, поскольку вещи датируются периодом заката античного мира, когда вера в человека пошатнулась и классические каноны воспроизводились формально и неубедительно. Клад из Саттон-Ху представляет собой содержимое погребального корабля. По возрасту он всего на пару столетий (или немногим больше) моложе милденхоллскогои что мы видим? Изображения человека почти бесследно исчезли. В тех редких случаях, когда человек все-таки появляется в качестве декоративного элемента, ему придается вид зашифрованного символа, иероглифа. На смену человеку приходят сказочные птицы и зверизамечу, кстати, что в «темные» века к птицам относились с бóльшим почтением, чем нынче, если принять за образец наши рождественские открытки. И хотя по своей сюжетике украшения из Саттон-Ху относятся к «варварской» культуре, по мастерству исполнения и безупречному чувству материала, по своим техническим и художественным достоинствам они определенно превосходят находки из Милденхолла.
Эта страсть к золоту и драгоценным камням, в которых словно бы отражается идеальный мир, в которых заключено какое-то непреходящее волшебство, была жива все время, пока длилась жестокая борьба за существование. Возможно, не так уж далеки от истины те, кто считает, будто западную цивилизацию спасли ремесленники. Пускаясь в дальний путь, племя брало с собой умелых людей. Кузнецы, занимавшиеся отнюдь не только художественным литьем и чеканкой, но и ковкой оружия и доспехов, были столь же необходимы для поддержания статуса вождя, как и барды, чьи арфы прославляли его ратные подвиги.
Однако для переписывания книг нужны намного более спокойные условия, и на Британских островах нашлось два-три относительно безопасных места. Одно из них остров Айона. Спокойное, святое место. Всякий раз, когда я приезжаю на Айонув молодости я ездил туда ежегодно, меня охватывает необыкновенное чувство: я словно ощущаю присутствие божественного начала. Это не тот благоговейный трепет, который испытываешь в других святых местахв Дельфах или Ассизи, но здесь, как нигде, можно изведать умиротворение, освободиться от всего суетного. Но почему? Потому ли, что свет изливается на тебя со всех сторон? Или потому, что после сурово-торжественных видов оставшегося за спиной острова Малл ты сходишь на землю, до странности напоминающую Грецию, а еще точнеелегендарный Делос? А может, такое действие оказывают на тебя гомеровский «понт темноводный», и белый песок, и розовый гранит? Или все дело в памяти о святых отцах, двести лет поддерживавших здесь искру западной цивилизации?
Айонское аббатство основал святой Колумба, прибывший на остров из Ирландии в 563 году. Складывается впечатление, что это место почиталось святым и до него, а после превратилось в главный центр кельтского христианства и оставалось таковым без малого четыре столетия. Говорят, на острове было установлено триста шестьдесят больших каменных крестов (почти все сбросили в море в период Реформации). Никто не знает, какие из дошедших до нас кельтских манускриптов были созданы здесь, а какие на острове Линдисфарн, близ побережья Нортумбрии, да это и не важно, поскольку и те и другие выполнены в так называемом ирландском стиле. Написанные красивым, четким, округлым шрифтом, они несли слово Божие по всему западному миру. Манускрипты богато украшены, но вот что удивительно: в их декорировке очень мало как от античной, так и от христианской культуры. Несмотря на то что манускрипты содержат Четвероевангелие, в них практически отсутствуют христианские символы, за исключением довольно свирепых, скорее ориентальных существ, символизирующих евангелистов. Редкие изображения человека примитивно-схематичны, а в одном случае даже оставлена пояснительная надпись: IMAGO HOMINIS«образ человека». Зато чисто орнаментальные, сплошь покрытые сложным, «ковровым» узором страницынепревзойденный шедевр абстрактного декоративного искусства, способный затмить самые изысканные образцы исламской орнаменталистики. Сейчас мы недолго, секунд эдак десять, любуемся ими и без сожалений перелистываем: нам не терпится перейти к чему-то более информативному, будь то текст или сюжетная миниатюра. Но представьте, что вы не умеете читать и что на ближайшие недели и месяцы это единственное доступное вам эстетическое удовольствие. Представьте, какой гипнотический эффект оказывали подобные «ковровые» листы рукописных книг! Вероятно, последним творением айонских монахов была знаменитая Келская книга. Но прежде чем работа над ней была завершена, тогдашнему настоятелю аббатства пришлось бежать с Айоны в Ирландию. На море стало еще неспокойнее, чем на суше: с севера наступали норманны, или викинги.
«Хотя бы в голове у каждого была тысяча языков, говорит ирландский летописец, их не хватило бы, чтобы описать все страдания, которые вынес ирландский народ от этих воинственных и диких язычников». (Кельты есть кельты!) У викингов, в отличие от других завоевателей, была своя замечательная мифология, впоследствии романтически переосмысленная Вагнером. От их рунических камней веет колдовской силой. Они дольше всех прочих народов Европы противились христианству. До нас дошли надгробия викингов эпохи позднего Средневековья, на которых с одной стороны выбиты символы Вотана, а с другой христианскиетак сказать, и нашим и вашим. На передней панели резного костяного ларца из собрания Британского музея мы видим слева кузнеца Вёлунда, а справа Поклонение волхвов. Когда мы читаем страшные истории про кровожадных викингов, нелишне напомнить себе, что они были почти поголовно неграмотны и письменные свидетельства об их набегах оставлены монахами-христианами. Конечно, во время набегов викинги беззастенчиво убивали и грабили, однако они сыграли определенную роль в становлении европейской цивилизации. Эти морские разбойники остались в истории не только как разрушительная сила, а их неукротимый дух во многом определил характер западного мира. То дух Колумба, если угодно. Покинув свою северную гавань, викинги спускались по Волге в Каспийское море и добирались до Персии. На одном из мраморных делосских львов обнаружена оставленная ими руническая надпись. Каким мужеством и какой смекалкой нужно было обладать, чтобы проделать такой путь и вернуться домой с добычей, включавшей самаркандские монеты и китайского бронзового Будду! Да уже сама техническая оснащенность их походовновое слово в развитии западного мира. И если мы хотим найти символ, в котором было бы выражено отличие человека Атлантики от человека Средиземноморья, символ, который можно было бы противопоставить греческому храму, то это корабль викингов. Греческий храм воплощает в себе статичность и основательность. Корабльподвижность и легкость. До нас дошли два сравнительно небольших судна, использованные в качестве погребальных. Одно из них, Гокстадский корабль, предназначалось для дальних походов; его мореходные качества получили подтверждение в 1894 году, когда точная копия Гокстадского корабля успешно пересекла Атлантику. Даже на вид оно непотопляемо, как гигантская водяная лилия. Другоетак называемая Осебергская ладьявыполняло скорее церемониальные функции и было богато украшено резьбой. Вдоль форштевня тянется декоративный бордюр, в котором угадываются элементы будущего орнаментального стиля, условно называемого романским. Прибавьте ко всему сказанному исландские сагиодну из вершин мировой литературы, и нам придется признать, что норманны создали свою культуру. Считать ли ее цивилизацией? Монахи из Линдисфарна едва ли согласились бы с этим, как не согласился бы и Альфред Великий, и несчастная мать семейства, дрожащая от страха в своей хижине на берегу Сены.