Своеобразным продолжателем Скорины стал Симон Будный. Его-то вероисповедание как раз никакого секрета не составляет, он являлся активным протестантским проповедником, и русско-литовский магнат князь Николай Радзивилл Черный, великий покровитель протестантизма в Литовской Руси, оказал помощь и ему. Симон Будный устроил на средства патрона кириллическую типографию в Несвиже и там издал протестантский «Катехизис» (1562). Тот же Ю. А. Лабынцев совершенно справедливо замечает о Симоне Будном, что этого «искателя истины», который сначала был кальвинистом, потом «арианином и антитринитарием», ни в коем случае «нельзя считать хотя бы временным союзником православных книжников».
Будному вторили и иные типографы протестантского направления.
В то же самое время и несколько позднее в Литовской Руси широко распространилось книгопечатание, духовно подчиненное разным направлениям протестантизма, в том числе радикальным, например кальвинизму. Среди таких радикалов оказался, например, видный печатник Василий Николаевич Тяпинский-Омельянович.
Приходится констатировать, что в середине XVI века книгопечатание на пространствах Литовской Руси уклонилось, как говаривали тогда подданные российских государей, в «мудрование прескверных лютор».
Россия XVI столетия ни протестантского, ни католического книгопечатания не знала, да и знать не могла.
Глава 2Анонимное книгопечатание в России
Начало книгопечатания в России относится к 1550-м годам, ко времени правления царя Ивана IV Грозного. Исток русского типографского производства погружен в густой исторический туман. Его окутывает непроницаемоепри нынешнем состоянии исторических источниковоблако тайны. На один известный, твердо установленный факт приходится с десяток теорий, а скорее гипотез, предположений, основательных и беспочвенных.
Во всяком случае, точно известно, что первая российская типография появилась до Ивана Федорова. Невозможно исключить, что он был ее сотрудником, но имя его, как, впрочем, и имя какого-либо другого русского первопечатника того времени, трудно связать с изданиями, выходившими в свет из ворот изначальной типографии. Они анонимны, то есть не имеют выходных данных, а потому из них нельзя почерпнуть сведения о местонахождении ранней печатни, имени ее руководителя и времени основания типографии.
Итак, скудные известия о том, как начиналось книгопечатание в Московском государстве, можно извлечь лишь из трех основных источников.
Это, во-первых, терминология русского печатного дела, хорошо известная от тех времен, когда оно уже устоялось и породило солидный архив делопроизводственных бумаг, то есть документов, связанных с повседневными нуждами производственных процессов и распространения печатной продукции. Значительная часть названной терминологии, за редкими исключениями, уходит корнями в лексику итальянских полиграфистов. Названия профессиональных специальностей и деталей печатного станка имеют несомненное, ярко выраженное итальянское происхождение. Например, печатник«тередорщик» (от итальянского «teratore»). И даже название самого типографского производства («штаньба») находит аналог в итальянском языке: «stampa». Между тем в Литовской Руси печатня именовалась «друкарня», а ее работник«друкарь». У этих слов не итальянские, а немецкие корни.
Таким образом, учителями российских печатников, скорее всего, были заезжие итальянские мастера. Тут нет ничего необычного: в Московском государстве итальянцев («фрягов» или «фрязей», как тогда говорили) частенько нанимали на работу. Со времен великого князя Ивана III они служили при дворе московских государей литейщиками, чеканщиками монет, зодчими («муролями», по терминологии того времени), военными инженерами («розмыслами»), были отлично известны по делам торговым и дипломатическим. Северная Италия издревле поддерживала связи с Московской Русью, и эти контакты были взаимовыгодными. Во всяком случае, «фряги», желающие получать высокое жалованье от государей московских, не переводились. Обучение книгопечатанию, с этой точки зрения, всего лишь один из аспектов многосторонней, многоплановой передачи технологических знаний московским умельцам. Твердо известно, что даже в начале правления царя Михаила Федоровича на Московском печатном дворе работал некий италь янец«печатный мастер Иван Фрязин».
Или же, как вариант, сами российские первопечатники когда-то проходили профессиональное обучение в одном из городов Северной Италии. Возможно, у венецианцев, которые наладили книгопечатание очень рано и уже обучали так или иначе полиграфистов, работавших с кириллической книгой. С 1510 года, следует подчеркнуть, в Венеции печатаются кириллические книги для балканских славян, прежде всего церковные, приспособленные для нужд православия. И заведуют производством также славянесербы, в частности, крупнейший издатель Божидар Вукович.
В самом факте обучения за границей нет ничего необычного: между Русью (как Литовской, так и Московской) и странами Западной Европы на тот момент не существовало никакого «железного занавеса». Да и в русских источниках есть беглое упоминание того, что как минимум Иван Федоров и его товарищ Петр Мстиславец «искус прияста от фряг».
«Фряжская» терминология печатного дела почти полностью исключает иные версии происхождения печатного дела в Россииот датчан, от немцев, от поляков, высказывавшиеся в разное время. Так, например, по страницам популярной литературы, да и по просторам Интернета гуляет расхожая байка, что учителем русских печатников, в том числе, возможно, и Ивана Федорова, является датский мастер Ганс Миссенгейм. Но аристократ Миссенгейм не был печатником и не ездил в Россию. Уж точно он не мог ничему научить московских мастеров, поскольку сама миссия его в Москву, очевидно, была отклонена на стадии планов: датский король Христиан III направлял Ивану Грозному целую группу нет, не типографов, а протестантских миссионеров во главе с Миссенгеймом, деятельность которых в русской столице по тем временам представляется делом в принципе невозможным. Иван IV искал способы вытолкнуть протестантов из соседствующей Литвы и построже осудить русских протестантствующих еретиков, что уж тут своих-то протестантов заводить?!
Вторым важным источником по истории раннего книгопечатания в России является так называемый Тотемский летописец, или, иначе, «Русский летописец» из Тотьмы. Краткое, но весьма ценное известие из него опубликовал академик М. Н. Тихомиров: «1553. Начатся печатание книг в Москве, при митрополите московском Макарии».
Наконец, третий и самый важный источник по истории судеб русских первопечатников и их дела«Сказание известно о воображении книг печатного дела и о его пресечении». В нем сконцентрированы сведения, изложенные в послесловии к печатному «Апостолу» Ивана Федорова (1564 года), с некоторыми интересными добавлениями. Послесловие излагает, пусть и весьма кратко, историю рождения первой российской типографии, а «Сказание», полностью приводя это повествование, дополняет его ссылками на устные рассказы неких знатоков, возможно очевидцев. Таким образом, два памятника фактически сливаются в единый источник.
Итак, источник этот сообщает, что первый русский царь Иван IV проявил в этом благом начинании инициативу. Сам Господь Бог, по мнению средневековых русских книжников, вложил в царский ум мысль «произвести от письменных книг печатные книги» с целью духовного просвещения. С опытом кириллического книгопечатания в Москве были хорошо знакомы, поэтому речь шла о том, чтобы воспроизвести этот опыт в Москве: «Благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси и повеле святая книги на торжищах куповати и в святых церквах полагати псалтыри, и евангелии, и апостолы, и прочая святыя книги. В них же мали обретошася потребни, прочии же вси растлени от преписующих ненаученых сущих и неискусных в разуме, овоже и неисправлением пищущих. И сие доиде и царю в слух, он же начат помышляти, како бы изложити печатныя книги, якоже в грекех, и в Венецыи, и во Фригии, и в прочих языцех, дабы впредь святыя книги изложилися праведно» Или в ином месте: «Тако бы во всей России царствующем граде Москве учинити, яко же в грецехи в Виниции и во Фригии и в прочих языцех».
Царь получил поддержку и благословение митрополита Макария, занимавшего тогда московскую кафедру, то есть возглавлявшего Русскую церковь и слывшего одним из величайших книжников своей эпохи. По словам историка М. Н. Тихомирова, «летописец не случайно связывает начало книгопечатания в Москве с Макарием. В деятельности этого митрополита особенно заметны стремление к централизации и унификации церковной деятельности, решительная борьба с местными церковными традициями, выходящими за пределы московской церковной практики. Его инициативе принадлежат соборы, канонизировавшие русских святых, ему принадлежит создание великих Четьих-Миней, включивших в свой состав основные церковные сочинения, жития, поучения, слова, признанные Русской церковью».
С этого момента Церковь и государство общими усилиями поднимали в России дело книгопечатания. И почти на каждую книгу (за редкими исключениями), выходившую в Москве с середины XVI века по конец XVII, глава Церкви давал благословение. Притом благословение это получали только те печатные издания, которые прошли неформальный (порой очень придирчивый) церковный контроль, были вычитаны и выправлены учеными представителями духовенства. А править иногда приходилось многое
Прежде всего отыскали мастеров: Ивана Федорова сынадьякона церкви Николы Гостунского, стоявшей в Московском Кремле, и его «клеврета» (помощника) Петра Тимофеева сына Мстиславца, которые, как уже говорилось выше, переняли ремесло от итальянцев. Стоит уточнить: Федоров и Тимофееввовсе не фамилии, это всего лишь патронимы, то есть почтительное упоминание имени отца. В сущности, Иван Федоров был Иваном Федоровичем, а Петр Тимофеев МстиславецПетром Тимофеевичем, приехавшим из города Мстиславля, расположенного на землях Литовской Руси. Что же касается происхождения его старшего товарища, то оно раскрывается в послесловии к Псалтыри, отпечатанной в Заблудове (на территории Литовской Руси) гораздо позднее, уже в 1570-м. Здесь первопечатник Ивана Грозного называет себя «Иван Федорович Москвитин». Иначе говоря, он родился в Московском государствеРоссии.
Затем началось строительство особой палаты для книгопечатного дела и обеспечение ее всем необходимым: «И тако повелением благочестиваго царя и великаго князя Ивана Васильевича всея Русии и благословением преосвященнаго Макария митрополита начаша изыскивати мастерства печатных книг в лето 61-е осмыя тысящи. В 30-е лето государьства его благоверный же царь повеле устроити дом от своея царская казны, иде же печатному делу строитися. И нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем Николы чюдотворца Гостунского диакону Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу на составление печатному делу и к их упокоению дондеже и на совершение дело их изыде».
Дата, приведенная, как было в обычае до Петра I, от Сотворения мира, при переводе в современное летосчисление (от Рождества Христова) дает противоречивую картину. 7061 год от Сотворения мира выпадает на последние четыре месяца 1552-го или же на первые восемь месяцев 1553 года. А 30-й год правления Ивана IVэто 1563-й. Похоже на то, что составители источника слили в одно событие два разных факта, и на этом ниже придется остановиться особо.
Далее читаем: «И первое начата печатати сия святыя книги деяния апостольска и послания соборная и святаго апостола Павла послания в лето 7071 априля в 19 на память преподобнаго отца Иоана Палеврета, сиречь ветхия лавры, совершени же быша в лето 7072 марта в 1 день, при архиепископе Афанасие митрополите всея Росия в первое лето святительства его в славу всемогущия и живоначалныя троица отца и сына и святаго духа. Аминь». Здесь две даты прочитываются без проблем: 19 апреля 7071 года от Сотворения мира выпадает на 1563 год, а 1 марта 7072 годана 1564-й. До того времени, когда вышла первая книга Московского печатного двора, митрополит Макарий, один из зачинателей книгопечатания, не дожил. На московской кафедре его сменил митрополит Афанасий, бывший царский духовник.
А теперь стоит вернуться к 1553 годуэта дата вовсе не представляет собой какого-то «фальстарта», ошибки или заблуждения. Составитель «Сказания» проговаривается: прежде создания царско-митрополичьей «штаньбы» некие печатники (автор в недоумении: то ли те же Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец, то ли еще кто-то, ему неведомо) «малыми и неискусными начертаниями печатываху книги», а потом два царевых избранника получили науку «от фряг» и сделались в своем деле совершенны.
И действительно, как уже говорилось выше, до Московского печатного двора где-то в России существовала иная типография.
О месторасположении первого здания Московского печатного двора сообщает немец-опричник Генрих Штаден, служивший тогда Ивану IV. По его словам, Печатный двор стоял неподалеку от Никольских ворот Кремля: «Затем идут другие, Никольские ворота из Кремля в город. Городские и кремлевские стены выстроены все из красного обожженного кирпича и по всему кругу снабжены бойницами. Ворота эти двойные. Во рву под стенами находились львы: их прислала великому князю английская королева. У этих же ворот стоял слон, прибывший из Аравии. Дальше общий судный двор, или Земский двор, и цейхгауз; за ним друкарня, или Печатный двор».
А вот где располагалась печатня, предшествовавшая этому знаменитому предприятию, определить невозможно.
Подавляющее большинство специалистов являются сторонниками того, что первая российская печатня находилась в Москве. Некоторые исследователи связывают ее устроение с политической и просветительской деятельностью большого вельможи Алексея Адашева и особенно его соратника, священника Сильвестра (имевшего на протяжении многих лет сильное влияние на царя Ивана IV). Называют в связи с появлением печатного дела в России также сына Сильвестра, книжника Анфима. Иные историки «размещают» древнейшую печатню на митрополичьем дворе или при кремлевском храме Николы Гостунского. Но все это теории, их ни доказать с подобающей твердостью, ни отвергнуть вчистую невозможно.
Иные историки ранней печати уверены: типографию завели прежде всего в Казани. В 1552 году, как раз накануне появления первой печатни, государь Иван Васильевич во главе православного воинства взял Казань, присоединил землю Казанскую к России и освободил десятки тысяч русских православных пленников, томившихся там в рабстве. Конечно, христианское просвещение новообретенной земли, где доселе господствовал ислам, требовало колоссального количества богослужебных, агиографических книг, текстов Священного Писания, христианской полемической литературы. Но прежде всегоименно книг литургических. И вроде бы логично открыть в Казани типографию, которая послужит этой благородной цели. Везти книги из Москвыдолго, дорого, да и в самой Москве они нужны. Но упоминаний об открытии в Казани типографии в письменных источниках нет.
Твердо известно вот что: позднее, при митрополите Казанском Гермогене (на митрополичьей кафедре с 1589 по 1606 год), в Казани типография работала. Гермоген активно пользовался услугами печатников. Например, вышла в свет как минимум двумя изданиями созданная им служба Казанской иконы Божией Матери. Любопытно, что шрифт, которым она отпечатана, имеет явное сходство со шрифтом одного из дофедоровских изданий без выходных данных«Триоди цветной».
Неясно, то ли казанская печатня возникла после того, как Москва обзавелась большим и благоустроенным Печатным двором и смогла «поделиться» оборудованием, то ли, напротив, первой родилась типография на территории Казани. Как уже говорилось выше, последнее выглядит не столь уж невозможным делом: «крещаемая» область требовала сотни и тысячи церковных книг, прежде всего богослужебных; отчего же не решить эту проблему, основав типографию? Россия знает несколько изданий без выходных данных (так называемых анонимных). Речь о них пойдет ниже. Коротко говоря, все они относятся к 1550-м или 1560-м годам. Казанские книжки печатались тем же шрифтом, что и некоторые из анонимных. Кроме того, по документам 1560-х годов твердо установлено, что анонимные изданияЕвангелия и Псалтырииспользовались русским духовенством на Казанской земле.
Так где же располагалась анонимная типографияв Москве или Казани? И кто ее основал? Нет четкого ответа на эти вопросы. Версия, провозглашающая, что русские первопечатники Ивана Грозного и митрополита Макария открыли свое дело в Казани, всего лишь гипотеза. И ее невозможно ни до конца подтвердить, ни до конца опровергнуть: не хватает сведений. К настоящему моменту она не устраивает почти всех историков ранней печати в России, но все еще не отвергнута окончательно.