Рейд к крепости Дейдади - Гусев Анатолий Алексеевич


К фельдшерскому пункту 1-го Таманского полка Закаспийской области подъехали на жеребцах алха-текинцах пятеро туркмен. Они одеты в синие полосатые халаты, на головах чёрные курчавые папахи, на поясе клыч (кривая сабля), за кушаком нож-бичак, за плечами кавалерийский карабин, на плечах погоны. Это воины Туркменского первого дивизиона вернулись из разведки. У одного, маленького невзрачного туркмена левая рука чуть ниже плеча перебинтована какими-то тряпками, пятно засохшей крови на них. Он лихо спрыгнул с коня и весело крикнул младшему фельдшеру Ивану Сорокину:
 Эй, фельдшер, найдётся, чем помазать и замотать получше. Зацепило вот малость.
Иван узнал в этом туркмене подполковника Лавра Георгиевича Корнилова.
 Конечно, найдём.
Корнилов что-то сказал по-туркменски своим спутникам и те ускакали.
Сорокин спустился в погреб, взял оттуда всё необходимое для обработки раны и кружку холодной воды.
Полковник с удовольствием выпил холодной воды.
 Хорошо. В июне здесь всегда пекло,  сказал Корнилов.
Сорокин кивнул, соглашаясь, и умело и ловко перебинтовал раненную руку подполковника. Корнилов оделся.
 Температуру померить надо, ваше высокоблагородие.
 Зачем?  удивился Корнилов.
 Так положено.
 Ну, если положено Мы люди военные, придётся подчиниться. Только какое я «высокоблагородие?» Мы с тобой одного поля ягода, фельдшер. Ты линеец?
 Так точно, казак Линейного Кубанского войска, станицы Петропавловской.
 Вот. А я казак Сибирского линейного войска, станица Каркаларинская. Только я там жил до одиннадцати лет, потом мы в Зайсан перебрались. Каркаларинскую плохо помню: с трёх сторон горы, с четвёртойстепь, жара, пыль, нищета. Ты, говорят, в шахматы весь полк переиграл?
 Ну, не весь,  улыбнулся Иван,  а рядовые больше шашки любят.
 А ты?
 Не знаю. И то и то, но шахматы больше.
 Так давай сыграем в шахматы, пока ты мне температуру мерить будешь.
 Как прикажете,  согласился Сорокин.
 Тебе сколько лет, казак?
 Восемнадцать. Девятнадцать в декабре будет.
 А мне тридцать три в августе. Не велика разница. Как звать?
 Иван.
 А меняЛавр. Называй меня на «ты». Мы с тобой ро́вня, одного казацкого сословия. Неси, Ваня, шахматы и градусник.
Сорокин принёс градусник и шахматы. Корнилов засунул градусник подмышку, расставили фигурки на шахматной доске. Иван взял в ладони две пешкибелую и чёрную. Руки спрятал за спину. Подполковник дотронулся до правой руки, ему выпало играть чёрными.
 Ходи,  сказал Корнилов,  а я в девятнадцать лет поступил в Михайловское артиллерийское училище.
Сорокин сделал ход, Корнилов тоже.
 Ты хорошо учился, Ваня?
 Хорошо.
 Я тоже. Я эти погоны своим умом добыл. Нас в школе в Каркаларинской было всего двадцать три человека учеников разновозрастных, а учили нас старые казаки. Чего сами знали, тому и учили. Потом в Зайсан мы переехали, отцу жалование повысили, земельный надел побольше дали. У твоей семьи, Иван, много земли-то?
 Много, хозяйство большое. Мельницу имеем. Лошади, коровы овцы, свиньи, куры, гусивсё как положено.
 О, да ты из зажиточных. А ты высокоблагородие. А я голь перекатная. Будешь учиться, Ваня, тоже высокоблагородием будешь. Я всю жизнь учусь. Шах? О, ты какой! А я так. Учиться надо, Ваня. В тринадцать лет в Сибирский кадетский корпус поступил. Учился хорошо, потому и в Михайловское артиллерийское училище приняли. Отучился, и меня сюда направили, в Туркестан, в Ташкент, на Туркестанскую артиллерийскую батарею. Репетиторством подрабатывал, семье помогал и самообразованием занимался, языки учил. У меня мать киргиз-кайсачка, а зная один тюркский язык, другие выучить не так сложно, но фарси, персидский, то есть, дался тяжело, ноосилил.
Корнилов продекламировал что-то ритмичное на незнакомом языке.
 Красиво?  спросил.
Сорокин неопределённо пожал плечами:
 И что это?
 Стихи. Персидский поэт Фердоуси:
Все в мире покроется пылью забвенья,
Лишь двое не знают ни смерти, ни тленья:
Лишь дело героя да речь мудреца -
Проходят столетья, не зная конца.
О том поразмыслив, что ждет впереди,
Цель, выбрав благую, к ней прямо иди.
 Потом Академия Генерального штаба,  продолжил Корнилов,  и через три года, в ноябре 98 капитан Корнилов прибыл в кишлак Патта-Гиссар, что рядом с Термесом, там находиться Амударьинская пограничная бригада. Шах. На твой градусник, надоел он мне, нормальная у меня температура.
 Да, действительно. Я вот так пойду.
 Иди.
 И через пять лет подполковником стали? Стал,  поправил себя Иван.  Без войны, безо всего?
 Да. Ходи. А что война? Всегда между государствами имеется какое-то напряжение. Англичане из Индии на север лезут, мы из Туркестана на юг. Мы, думаешь, зачем здесь под Ашхабадом стоим? Потому, что англичане там, в Персии и Афганистане, инородцев на нас науськивают. Плохие, мол, русские, кровь вам несут. А знаешь, почему мой отец в Зайсан переселился? Нет? Я расскажу. Договор мы заключили с Китаем и часть Илийской долины им отошла. А мусульмане не захотели жить под китайцами, побежали под защиту русских штыков, спрятались за спины плохих русских. Резали их китайцы. Вот и пришлось там укрепления возводить и сибирских казаков на юг переселять. Китайцы России за те земли девять миллионов рублей дали, так сказать за наведение порядка в крае. Но не в этом дело. Англичане копошились там, в Афганистане и здесь в Персии. Там для афганцев они крепость построили по последнему слову европейской инженерной мысли. А мы не знали ни как к ней подобраться, ни что она из себя представляет. Мне дали негласное поручение в генеральном штабе узнать у местных что, где, чего. Да у них разве узнаешь? Туркмены только смеются, говорят: «Таксыр, съезди, узнай».
 Таксырэто что?
 Господин. Пришлось ехать. За это мне дали выговор, а моему командиру, генералу Ионовустрогий выговор.
 За что, Лавр Георгиевич?
 Как за что, Ваня? Если бы меня поймали, то меня бы афганцы лишили головы, в лучшем случаи, а между Россией и Англией разразился бы дипломатический скандал, хотя Афганистан и не был колонией Англии, но был от неё очень сильно зависим. А где ты так в шахматы научился играть?
 Да был у нас в станице один грамотный хохол, Василий Степанович Пустовойт, учёный, всё пшеницей нашей интересовался. Вот он и научил.
 Ты хороший ученик, Иван, даже я вспотел, с тобой играя. Мат.
Сорокин сделал удивлённое лицо:
 Как?
 Вот так.
 Ловко.
 А ты думал.
 А отыграться?
 Ягши. Расставляй.
На этот раз Корнилов играл белыми.
 А как же ты, Лавр, за подвиг, как я понял, умудрился выговор получить?
 Ха, Иван! Так это же Россия, тут всё возможно. Наказать-то наказали, да потом поручения стали давать. Я же до самого Индийского океана добрался. Отсюда и подполковник.
 Как та крепость называлась?
 Дейдади. Она и сейчас так называется. Ты что окончил, Иван.
 Екатеринодарскую военно-фельдшерскую школу. С отличием.
 Здесь отслужишь, иди дальше учись.
 Подумаю.
 И думать нечего. Ваше высокоблагородием станешь.
 Подумаю. Так рассказывай про крепость, ваше высокоблагородие.
 Там ничего интересного. Без приключений. Англичане, думаю, до сих пор не знают, что я там был
Корнилов засмеялся.
 Ладно, Лавр, рассказывай. Шах. Опыта я должен набираться у старших по званию?
 Ну, хорошо, ягши. Слушай. Прибыл я в Патта-Гиссар в ноябре 98 года. А в разведку пошёл в середине января уже следующего года. Генерал Ионов постоянно жаловался, что крепость Дейдади в пятидесяти верстах от нашего берега, а добраться до неё нет никакой возможности, и поэтому никаких сведений об укреплении на границе мы не имеем. Дейдади не одна крепость, просто она построена англичанами, но были и другие крепости, построенные афганцами. А про Дейдади слухи ходили разные. Кто говорил, что это обычная азиатская кала́ с глинобитными стенами, а кто говорил, что она построена по последнему слову фортификационного искусства. Короче надо было проверить. Я подумал, что самый простой способ раздобыть сведения об афганских укреплениях, это пойти и съездить туда, всё зарисовать, а ещё лучшесфотографировать.

 А до вас, подполковник, никто не догадался съездить и посмотреть?

 А как? Посмотри вокруг: ни одного кустика до самого горизонта. Там такая же местность, такие же горы, только напротив Афганистан, а не Персия. Тайно никак не проскочишь, надо притвориться местным инородцем, а это кроме меня никто не может сделать. Я тебе говорил, что зная один тюркский язык, легко выучить другой. Через месяц я говорил по-туркменски, так же как и сами туркмены. Изучил их повадки, жесты. И сдружился с местными. Туркмены мне нравятся: гордые, смелые. Особенно я сошёлся с двумя братьями: Бекдурдыстарший брат и Амандурдымладший, он был с той, другой стороны. Вот с ними я и договорился, что они будут у меня проводниками, но с условием, что в плен я не сдамся. Я им пообещал, что если чтоя застрелюсь.

 И вы бы сдержали слово, Лавр?

 Конечно. А как иначе? Туркмены народ дикий, не цивилизованный, если они дали слово, то обязательно его выполнят. Что ж, по-твоему, я буду срамиться перед инородцами? К тому же, попав в плен, если мне повезёт, то мне просто отрубят голову, а если не повезёт, то снимут кожу с живого или на кол посадят. Лучше пуля в лоб. Да и подвёл бы я своих провожатых. И будут обо мне туркмены-эрсары сказки рассказывать, что, мол, был тут один русский трус, даже застрелиться испугался. Зачем мне такой позор?

 Это верно и здесь не так инородцев, как своих подведёшь.

 Правильно. Честь офицерская не должна быть пустым звуком. В общем, собрались мы. У Ионова я взял отпуск на три дня, он отпустил, даже не спросил: где я тут отдыхать буду? Я наголо побрился, усы подстриг, как подобает истинному мусульманину, надел халат, такой же, как этот, папаху. Поздно вечером подхожу к месту встречи, туркмены стоят, трёх жеребцов под уздцы держат. Ты же знаешь, Иван, что джигитам сесть на кобылу или мерина позор из позоров?

 Знаю.

 Я подхожу, поздоровался, а Амандурды отвечает: «Иди, путник, не останавливайся». Я говорю: «Кого ждёте?» А Бекдурды нагло так отвечает: «Кого надо, того и ждём, иди путник». Я говорю: «Куда идти? Я с вами собрался. Какой мой жеребец?» Они чуть не на колени падают: «Таксыр! Ты?» «Ну,  говорю,  похож я на туркмена?» «Истинный эрсары,  отвечают». Ну, поехали. Аму-Дарья река быстрая, так просто не переправишься, верстах в сорока есть место, где можно переправиться на другой берег и то не вброд. Одежду на бурдюки, надутые воздухом и вплавь. Вода холодная. Это как раз напротив городка Чушка-Гузарь. Там передохнули, поменяли коней и вперёд. Январь-месяц, погода не жаркая, можно и днём ехать. Ехали по пустыне, которая была мертвее мёртвой.

 Это как понимать?  удивился Сорокин.

 А так. Повсюду были видны развалины кишлаков, недавно брошенных, стены, минареты. Амандурды с горечью мне сказал: «Видишь, таксыр, это земля моего народа. Ещё недавно здесь была жизньцвели сады, в арыках журчала вода. Но вот пришли пуштуны и посмотри, что стало». Пуштуныэто афганцы. Рядом с Чушка-Гузарь расположены укрепления, обычная тюркская кала, но не брошенная, за ней ухаживали, займи её гарнизон в случаи войны и она будет твердыней. На ней решил попрактиковаться в фотографировании. Мне Генеральный штаб выделил фотографический аппарат, новая американская разработка. Это не такой ящик на ножках, перед которым стоишь полчаса, а такая деревянная коробка с объективом, внутри плёнка на сто кадров. Они бы, какой прицел, что ли придумали бы, эти американцы, а то непонятно, что фотографируешь. Ладно бы результат сразу бы виден был, а то плёнку надо проявить, фотографии напечатать. Фотографировали, не слезая с седла, под шеей лошади. Нижняя челюсть и губа жеребца получились великолепно, а вот всё остальное

Младшей фельдшер засмеялся и, улыбаясь, произнёс:

 Мат.

 Эк, я заболтался. Ладно, давай ещё.

И Корнилов принялся расставлять фигуры.

 Дальше-то, что было, Лавр Георгиевич?

 Дальше? Ехали полдня и всю ночь. Я не просто так ехал, съёмку местности делал в масштабе шесть вёрст в дюйме. Ещё одна крепостьШор-Тепе, город Балх в развалинах. Такой край сгубили! А рано утром к Дейдади подъехали. Туман с гор спустился. И так не понятно, что снимаем. Здорово было бы: раз нажал на кнопку и из ящика фотография выползла. И сразу понятно, что снимал.

 Может быть, когда и придумают,  сказал Сорокин.  Хотя не понятно: как это можно сделать.

 Но этот фотоаппаратнастоящее чудо техникикак-то сделали. Ладно, идём дальше Я вот так пошёл. Топчемся мы на лошадях возле крепости, внимания привлекаем, фотографировать нельзя. «Что в таком случае делают туземцы?  спросил я своих проводников». «Идут в чайхану,  последовал ответ». «Ягши,  сказал я,  идём». «Ты не совсем туркмен, таксыр,  сказал Бекдурды». «Я не совсем и русский,  ответил я,  пошли». Зашли в чайхану, попросили лепёшки, чай. Мы спокойно разговаривали, сидя по-восточному на ковре, наслаждаясь едой и чаем после дороги. Вокруг пуштуны, видимо, солдаты гарнизона крепости. Никто ничего не заподозрил, не узнал во мне не туркмена. Вскоре туман рассеялся, и мы поехали фотографировать крепость.

 Шах, господин полковник.

 Здорово ты меня поймал. Тогда я сюда.

 И проститесь со своей королевой.

 Ферзём.

 Какая разница, всё равно проститесь.

 Можно и возродить.

 Вы хотите пешку провести в ферзи?

 Почему бы и нет?

 Вряд ли получиться.

 А я попробую.

 Пробуйте. Так что было дальше?

 Туман рассеялся, и мы поехали фотографировать и снимать размеры крепости. Европейская работа, англичанка постаралась.

 Так вот просто взяли и поехали?

 А как ещё, Иван? Взяли и поехали.

 И вас не заподозрили?

 Почему? Заподозрили. Из крепости выехал офицер-афганец с солдатами и спросил, что тут делают три туркмена. Я поклонился и ответил ему на фарси: «Эмир Афганистана, Великий Абдурахман, собирает воинов. Мы едем к нему на службу». «Да будет благословенно имя эмира Абдурахмана,  воскликнул офицер». А мы дружно ответили: «Да благословит его Аллах!»

 А вы, полковник, нательный крестик снимали, когда туда поехали?

 Нет, а зачем? Это большой грех, а я верующий. Я когда часть своего офицерского жалования отправляю туда, к своим в Зайсан, я всегда прошу сестру, что бы она отнесла немного денег в наш храм, может быть, поэтому мне и везёт.

 А нашли бы?

 Нашли бы на мёртвом теле. А тому офицеру я, видно, понравился. Он сказал: «Ты не богатырского сложения, джигит, но чувствую, что ты будешь великим воином. Дарю тебе Великую Книгу, написанную нашим эмиром Абдурахманом, да благословит Аллах его имя, называется она «Джихад». Читай её и перечитывай, и ты станешь великим воином». С этими словами он достал из чересседельной сумы книгу и протянул её мне. Я с почтением её взял и подумал: «Знал бы этот офицер, кому он передаёт книгу». И сразу же у меня в голове всплыли строчки бессмертного «Шах-наме»:

Скажи, ты правдивым был в жизни всегда?

Тебя обману я, ответившида».

 Вас мучает совесть, подполковник?  удивился Иван.

 Да. Не люблю людей обманывать, хотя и приходиться. Честь офицера ложь не предполагает.

 Так они же враги.

 Враги,  согласился Корнилов.  Книга эта «Джихад» очень ценная: надо знать мысли своих врагов, её, наверное, в Петербурге до сих пор изучают. Джихадэто война с неверными.

 Так англичане тоже не мусульмане?

 Но мы более неверные, чем они. В общем, набросал я план Дейдади, сфотографировал саму крепость, дорогу к ней и дорогу от неё. После чего двинулись назад. Прошли мимо города Мазари-Шариф, осмотрели крепость Тахтапуль. За Сиягыртом начались пески. Мы ехали по ним долго, петляя между барханами. И Бекдурды вдруг сказал: «Брат Амандурды, ты хорошо знаешь дорогу?» «Я знаю дорогу,  ответил Амандурды». «Тогда смотри, брат: вон та башня, когда мы вошли в пески, была у нас слева, а теперь она справа». «Да, мы петляем среди барханов,  сказал Амандурды». «Что-то мы далеко не ушли, нам надо на север, небо заволокло тучами, куда идём не понятно. Таксыр, у тебя есть компас?» «Компас?  я удивился.  Я подумал, что туркмен с компасом вызовет подозрение». Бекдурды засмеялся и сказал: «А туркмен с этой коробкой подозрений не вызовет? Да ещё что-то карябаешь на бумаге». Я вёл записи в блокноте, писал я на фарси и подумал: «Действительно глупо: записи, фотоаппарат. Всё это выдаёт в нас шпионов». «Можно налить в плошку немного воды, опустить туда бумажку, на бумажку положить иголку, предварительно натерев её о шерсть, и она покажет юг». Бекдурды посмотрел на меня как на сумасшедшего: «Юг, таксыр, там,  он указал на башню,  а нам надо на север к реке, но в этих барханах, мы немного заблудились. А воду на всякую ерунду не расходуют, это большой грех». «Ничего мы не заблудились,  возразил ему Амандурды,  здесь где-то есть тропа контрабандистов, просто её надо найти». Поплутав ещё немного, мы нашли эту тропу. Туземцы с нашей стороны, снабжают оружием своих соплеменников на другой стороне. Пограничная стража смотрит на это сквозь пальцы, так как это оружие в основном используется против наших потенциальных враговпуштунов. К вечеру мы вышли к Аму-Дарье, прямо к острову Арал-Пайгамбару, где в это время охотились казаки тринадцатого батальона. Они перевезли нас на лодках на нашу сторону. А на следующий день я докладывал генералу Ионову о своём отпуске. То, что он был удивлён, это мягко сказано. Он-то думал, что я с молодой женой три дня отдыхаю. Да, я сильно рисковал, но оно того стоило. И вот моя пешка становиться ферзём.

Дальше