Братство охотников за книгами - Рафаэль Жерусальми

Рафаэль ЖерусальмиБратство охотников за книгами

Raphaёl Jerusalmy La confrérie des chasseurs de livres Roman Actes Sud Arles 2015

Франсуа Вийон, родившийся на закате Средневековья,  первый поэт Нового времени. Он автор знаменитой «Баллады повешенных» и «Баллады о дамах былых времен». А еще Вийонизвестный разбойник и вор. В 1462 году в возрасте тридцати одного года он был арестован, подвергнут пыткам и приговорен к повешению. 5 января 1463 года парламент отменил судебное решение и изгнал Вийона из Парижа. Что с ним стало впоследствии, никому не известно

В слуховом окне появилась красная физиономия стражника. Прищуренные глаза вглядывались в темноту. Даже через дверь было слышно, как позвякивают ключи. Франсуа затаил дыхание. Дверь внезапно распахнулась, впустив в камеру слепящий свет факела. Франсуа свернулся клубком у влажной стены, а на пороге уже вырос сутулый тюремщик с болтающимся на поясе хлыстом. Затем в камеру вошли два лакея в ливреях, поставили небольшой столик с витыми ножками. Пока один с нескрываемым отвращением на лице сметал веником в угол солому и экскременты, второй внес два обитых тканью стула и большую вышитую скатерть. Очень ловко, не делая ни единого лишнего жеста, он аккуратно разместил на столике фаянсовые тарелки и блюда, серебряные приборы, корзинки с печеньем и фруктами, поставил два медных подсвечника, стеклянный графин и глиняный кувшин. Слуги ни единым взглядом не удостоили заключенного, который растерянно наблюдал за их действиями. Закончив работу, они удалились, так и не вымолвив ни слова. Тюрьму окутала ночная тишина. Даже крысы прекратили свою возню в щелях толстых стен.

Тьму дверного проема внезапно озарил силуэт, закутанный в белый льняной стихарь. В одной руке человек держал самшитовые четки, в другойфонарь, в лучах которого ярко алел вышитый на груди крест.

 Гийом Шартье, епископ Парижский,  представился посетитель, жестом приказывая охраннику снять с заключенного кандалы.

Его преосвященство сел и налил вина. Ничуть, казалось, не обескураженный вонью и грязью, он учтиво предложил гостю присоединиться. Франсуа с трудом поднялся, одернул рубаху, пытаясь спрятать рубцы от ран, неловко пригладил волосы, расправил плечи, ему даже удалось изобразить нечто вроде улыбки. Епископ протянул ему жареную индюшачью ножку. Франсуа жадно схватил ее и, пока Гийом Шартье излагал цель своего визита, обглодал до костей.

Каждое слово прелат выговаривал очень мягко, со спокойной невозмутимостью, свойственной служителям Церкви. В затхлом воздухе камеры сладкий голос разливался, как ладан. Франсуа с трудом заставлял себя слушать епископа. Винные испарения щекотали ему ноздри. Между большими кусками мяса и жадными глотками бургундского он едва улавливал обрывки слов. Следовало, однако, проявить больше внимания, поскольку Шартье, подчеркнув, что обладает всеми полномочиями посланника короля, заговорил о возможности избежать виселицы.

Потянувшись к отбивной из молодого кабана, Франсуа опрокинул полный кувшин соуса из трюфелей. Глуповато посмеиваясь над собственной неловкостью, он искоса взглянул на прелата. Сейчас был самый подходящий момент всадить вилку в сердце нежданного гостя.

* * *

Гийом Шартье ожидал более теплого приема, он рассчитывал, что благодарная аудитория станет ловить каждое его слово. А перед ним сидел прожорливый мужлан с грубыми руками и, почти засунув физиономию в миску, жадно поглощал еду. Поручение, которое собирался доверить ему Людовик XI, требовало ловкости и сноровки. Малейшая оплошностьи разразится серьезный политический кризис, а то и вооруженный конфликт. А у этого заключенного репутация строптивца и бунтовщика. Впрочем, мятежный духкак раз то, что надо епископу Парижскому, не зря он сделал ставку на этого человека.

Пока Вийон расправлялся с огромной порцией козьего сыра, Шартье достал из-под плаща книжный томгрубый переплет из свиной кожи безо всякого орнамента, на корешке жирными буквами выведено заглавие: Res Publica.

 Папский престол любой ценой хочет помешать публикации этого труда.

Шартье не без удовлетворения заметил, что Вийон оторвался от еды. При мерцающем свете свечи два человека переглянулись, словно заговорщики. Но не полумрак камеры способствовал их внезапному единению, такое родство душ возникает, если есть общая страсть, и епископ отбросил сомнения, он понял, почему удостоил смертника визитом: их роднила любовь к книгам, ко всему, что связано с книгами.

Франсуа выпрямился, вытер руки и взял фолиант, положенный Шартье на скатерть. Осторожно погладил обложку, осязая ее, как слепой, пробуя на ощупь текстуру, провел пальцами по обрезу, по складкам кожаного переплета. Когда он открыл книгу, его глаза засияли. Он бережно перелистал страницы. Прожорливый мужлан исчез словно по волшебству. Человек, который сидел сейчас перед епископом, держался уверенно и явно знал толк в книжном деле.

Забыв о знатном посетителе, Франсуа внимательно изучал качество бумаги, чернил. Страницы были заполнены латинским текстом, иногда встречались греческие термины. Строчки плотные и тесные, лишь небольшие интервалы между параграфами. В сплошном потоке словробкие знаки препинания. Грубая, некрасивая работа, книга словно сделана наспех. Это не манускрипт переписчикашедевр каллиграфии, а какое-то нагромождение неуклюжих букв, неаккуратные строчки вкривь и вкось разбегаются на странице. Франсуа доводилось видеть такие тома в университетских библиотеках. Эти изготовленные на машине книги он находил довольно уродливыми.

Епископ кашлянул, чтобы отвлечь Франсуа от размышлений.

 Этот экземпляр продается из-под полы. Он сделан на станке некоего Иоганна Фуста, печатника из Майнца.

Франсуа положил книгу на стол и схватил зеленое яблоко. Он почти не слышал Шартье, чей монотонный голос не мог заглушить чавканья и хруста. Кислый сок щипал разъеденную нарывами слизистую, тюремная диета никому не идет на пользу. С отвращением он выплюнул все на пол. Шартье с сожалением понял, что перед ним неотесанный хам. Вийон, казалось, слушал вполуха, всем своим видом демонстрируя скуку. Епископ вновь принялся излагать суть возложенного на него поручения, все больше убеждаясь в бесполезности своего визита. Впрочем, он не мог вернуться ни с чем. Король по-прежнему был уверен, что Вийонидеальный кандидат, хотя советники и пытались его разубедить.

Деятельность Иоганна Фуста давно возбуждала любопытство двора. Этот немецкий печатник открыл много мастерских в небольших городках в Баварии, Фландрии, на севере Италии. Похоже, печатные станки не приносили ему никакой прибыли. Однако их количество увеличивалось в пугающей прогрессии, словно войска захватывали все новые и новые территории. Какова же его цель? Согласно полученным сведениям, Фуст ежедневно терял деньги. В Майнце он брал заказы на Библии и религиозные труды, но в других городах его печатные станки производили книги совсем иного рода: сочинения древних греческих и римских авторов, современные трактаты по медицине и астрономии, которые, похоже, он один и мог раздобывать, причем источники их происхождения были неизвестны. Откуда он их берет? В сочинении «Государство», которое Вийон только что держал в руках, Платон излагает свое видение того, как дóлжно управлять городом. Этот текст укрепляет Людовика XI в его политических замыслах. Он также упрочивает статус французской Церкви, желающей освободиться от гнета Ватикана. Отсюда и оппозиция Риму. Отчего Фуст так упорствует в стремлении публиковать подобного рода сочинения, рискуя вызвать гнев инквизиции?

Франсуа склонился над фолиантом, оценивая, достаточно ли он тяжел, чтобы оглушить епископа. Потом он выразительно ткнул пальцем в мокрую стену камеры.

 Неужели в королевстве не хватает шпиков?

 Обличать этого печатника не надо, отнюдь, мэтр Вийон, нам необходимо с ним объединиться.

Франсуа, успокоенный, улыбнулся. Нелепо было бы нанимать его в качестве доносчика. Будучи не раз заключен в тюрьму и подвергнут пыткам, он не выдал ни одного из своих сообщников. Доносительство не входило в число его многочисленных пороков. Словно извиняясь за подобное подозрение, Шартье налил ему полный стакан виноградной водки.

* * *

Король Франции стремился ослабить власть Ватикана, дабы упрочить свою собственную. А книгопечатание, возникшее совсем недавно, подтачивало могущество папы. В отличие от монахов-переписчиков печатники Церкви не повиновались. Печатный станок мог бы упрочить господство того, кто будет его контролировать. К большому сожалению, во Франции таковых не было.

Епископ не отводил взгляда от Вийона, пытаясь полностью завладеть его вниманием. Он говорил тихо, почти шепотом. Бандиты и книготорговцы использовали одни и те же незаконные каналы для распространения своих товаров, подальше от глаз жандармов (конной королевской стражи) и цензоров. Одному разбойнику по имени Колен де Кайе из банды кокийяров было доверено следить за деятельностью Иоганна Фуста. Вот уже несколько месяцев он шпионил за ним. Фуст открыл много типографий в соседних странах, но ни однойво Франции. Колен де Кайе и порекомендовал своего доброго приятеля Вийона, тоже из кокийяров; он, как никто другой, смог бы убедить немецкого книгопечатника обосноваться в Париже.

 Выходит, его величеству нужны негодяи, так, монсеньор?

 Да, но негодяи образованные.

Франсуа кивнул головой, благодаря за комплимент. Он вернул экземпляр Res Publica Шартье, умолчав о том, что хорошо знаком с этим текстом и осознает его политическое значение не хуже, чем Людовик XI. В своем сочинении Платон описывает народ, которым во имя «всеобщего блага» правит монарх, имеющий больше власти и влияния, чем жрецы и богатые землевладельцы.

Вийон задумался. Амбиции молодого короля, стремящегося укрепить королевство, понять легко. Но какие цели преследует Фуст, обычный книгопечатник и книготорговец?

Епископ принялся барабанить по столу кончиками пальцев, на лице появилась недовольная гримаса. В растаявшем воске плавали свечные фитили. Их тонкие отблески плясали на прозрачной поверхности графина. Франсуа поднял голову, с дерзкой усмешкой покусывая губы.

 Скажите Людовику Благоразумному, что его верный слуга Вийон, хотя и очень занят, будет счастлив оказать ему услугу и отказывается от всякого вознаграждения.

Шартье тут же прекратил барабанить по столу, а недовольную гримасу сменила отеческая улыбка.

 Фуст и его зять собираются принять участие в большой ярмарке в Лионе. Твой приятель Колен будет ходить за ними по пятам. Как только король подпишет приказ о смягчении наказания, ты к ним присоединишься. Моя епархия даст тебе все необходимое, чтобы приманить этого книгопечатника. Еще вина?

Франсуа протянул стакан, напиток приятно зажурчал. Прелат и заключенный чокнулись с видом заговорщиков.

Опьяневший Франсуа с трудом сдерживался, чтобы не вскочить со стула и не пуститься в пляс. Опустив глаза, он всем своим видом изображал смирение и признательность, поглядывая на вышитую скатерть, остывшие блюда на подносах и на грудь священникапри каждом вдохе на ней вздымался ярко-алый крест. Он понимал, до какой степени Гийом Шартье его ненавидит. И завидует ему. Потому что из них двоих, сидящих сейчас в этой камере, по-настоящему свободным, безо всяких цепей и оков, был как раз Франсуа, он всегда был свободным.

Шартье резко поставил стакан и распрощался. Белый стихарь на мгновение застыл в дверном проеме, прежде чем прелата поглотили сумерки. А вдруг Вийону все это приснилось? Удастся ли ему обмануть виселицу? Стоит ли доверять словам этого чертова интригана? Все равно он останется под охраной. Впрочем, ради такого ужина можно заключить сделку с самим дьяволом.

В соусе еще плавало немного холодного мяса. Погасли свечи, и в камере стало совсем темно. Это было на руку Франсуа: нож для хлеба и две серебряные ложки можно было незаметно спрятать под лохмотьями.

По-прежнему стоя на пороге, тюремщик зевал от усталости. За стенами тюрьмы расползался ленивый туман, медленно перебираясь через крепостные валы. Наверху уже ясно можно было разглядеть вытянувшиеся в линию бойницы, подернутые ночным инеем. Над крышей донжона раздавались первые крики ворон. Вдалеке колокол звал к заутрене.

Франсуа Вийон еще не написал своей последней баллады.

Под напором ветра резко распахнулась дверь таверны. Водяные брызги и крупные градины намочили опилки и солому, которыми был устлан каменный пол. Заворчали собаки, взревели пьяницы, попрятались под столы кошки. Вдруг разгорелся огонь в очаге, и в красном отсвете заколыхались нечеткие тени. Раздались угрозы и проклятия. В дверях появился человек, с него стекала вода, а на шляпе и на плечах лежали градины, грубо обрисовывая их контуры. На какое-то мгновение он застыл неподвижно, не обращая внимания на царившее вокруг возбуждение, словно портрет во весь рост, вставленный в раму двери. Полы черного бархатного плаща развевались за спиной, как большие крылья. Два штриха словно прорезали этот бесцветный силуэт-призрак, столь неуместный здесь: тусклая безжизненная улыбка и чуть нижемолочно-белый отблеск лезвия кинжала.

Человек в глубине зала улыбнулся: даже стоя спиной к двери, он понял, кто вошел. В руках он держал кувшин и стакан. Из фаянсового носика полилось темное, почти чернильного цвета вино с резким запахом.

 Добрый вечер, мэтр Колен.

Колен де Кайе уселся напротив приятеля. С широкого плаща стекала ледяная вода. Вийон схватил стакан, одним глотком опорожнил его, распрямил спину и чуть отступил, давая как следует себя разглядеть. После стольких месяцев одиночества так приятно почувствовать внимание старого товарища. Осторожно поставив стакан на стол, Франсуа молча наслаждался этим моментом дружбы. Прожилки на деревянном столе, от которых Вийон не отрывал взгляда, походили на реки, нарисованные на карте незнакомой страны. Еще на этой карте он различал дороги, где они с Коленом устраивали ловушки, леса, где они скрывались, когда жандармы гнались за ними по пятам, деревушки, где их дожидались Марион, Марго, Кюнегонда. Каждое жирное пятнышкоэто остров, каждая капля винапруд, на берегу которого стоит замок. Такие столы в тавернахсловно верные спутники Вийона в его странствиях. Сколько он их перевидал! Они утешали его, давали силы, принимали на себя его радости и боль, выслушивали сетования, молча терпели насечки, которые он любил делать ножом. Кракелюрынекий тайный язык, ведомый лишь посвященным. Они незаметно подсказывают вам слова и фразы. Не говоря уже о том, что крепкая текстура столов являет собой прекрасную поверхность для письма.

Колен молча смотрел на старого друга. Он давно привык к таким моментам молчания, когда Франсуа покидает его, уносясь в какие-то дали, похоже, общается с ангелами. Или со своим демоном. Колен не сердился на него за это, душа Франсуастранница.

Буря снаружи стихла. В полной темноте возобновилась работа. Колен слышал глухие удары молотка, хриплый скрежет механизмов, приглушенные приказы бригадиров, крики ослов, которых освобождали от ноши, вопли коммивояжеров на венецианском, немецком, арабском языках. Завтра на заре во что бы то ни стало начнется Лионская ярмарка.

 Ты беспокоишь меня, Франсуа. Я думал, ты угостишь публику какими-нибудь ловкими куплетами. Школяры тоже удивлены твоим молчанием. Они надеялись услышать новые вирши, сочиненные в тюрьме, мятежные песни. А ты ни мычишь, ни телишься.

 У школяров давно уже другие песни. Книготорговцы списали меня со счетов.

 Ошибаешься, Вийон. Твои песни распевают во всех кабаках. Стихи продаются повсюду из-под полы. Их передают друг другу придворные, декламируют в салонах. И даже судейские не отказывают себе в удовольствии!

Колен открыл котомку, достал оттуда кусок сухой колбасы, нарезал тонкими кружочками. Франсуа жевал, следя взглядом за снующей туда-сюда служанкой,  видимо, размышлял о том, как проведет ночь. Над заляпанным фартуком женщины свисала морщинистая грудь.

 Мне стукнуло тридцать два, мой славный Колен. От дуэлей и любовных историй остались одни шрамы. А от моих воровских трофеевни единого экю

Колен слишком хорошо знал друга, чтобы попасться на эту удочку.

 Зато у меня теперь есть вот это!

Вийон протянул список отобранных Шартье произведений, которые должны были соблазнить Иоганна Фуста и побудить его поставить свои печатные машины на службу французскому двору. Это были тома из королевских архивов, а также из тайных собраний Парижской епархии. Каждому произведению сопутствовало описание, причем весьма лаконичное, так что лишь посвященный понимал, какую ценность представляют собой эти труды. Колен быстро просмотрел скучный перечень, решительно не понимая, что могло вызвать такой восторг.