В то время как он тихо проходил через двор, он увидел свет в окнах второго этажа.
- Вот как! - сказал он.- Бедный Арман все еще сидит за работой. О, примерный филантроп!
Вместо того, чтобы украдкой пройти в свою комнату, баронет принял опять тот, смиренный и добрый вид, с которым всегда являлся к своему брату, и постучался в дверь кабинета господина Де Кергац.
- Войдите, - сказал удивленный Арман.
Граф провел всю ночь за письменным столом.
- Как! - воскликнул он, увидев брата,- ты до сих пор еще не ложился, мой милый Андреа.
- Я только сейчас возвратился домой, брат.
- Неужели?
- Да, я провел ночь в городе, так как вы сделали меня начальником вашей полиции, милый брат, - сказал он улыбаясь,- то я должен же был исполнить свой долг.
- Уже?
- Уже. Я напал на след. Червонные валеты попались мне в руки.
- Как? - сказал г-н де Кергац.- У вас уже есть улики?
- Тише! - отвечал Андреа.- Улики еще так слабы, что я пока ничего не скажу вам. Прощайте, брат.
И он ушел точно так же, как пришел, повесив голову, потупив глаза: как ходят великие преступники.
«Бедный брат!» - подумал де Кергац.- «Какое раскаяние!»
Баронет поднялся в свою комнату, находившуюся под самой крышей, и заперся в ней; после этого он сел к столу, отворил ящик, запертый на ключ, и достал из него толстую рукопись, которую и разложил перед собой.
На первой странице тетради было написано: Журнал моей второй жизни.
Андреа раскаявшийся, Андреа святой, облеченный в власяницу, вписывал каждый день несколько строк в этой тетради.
- Вот, однако,- проговорил он со своей адской улыбкой,- довольно толстый памятник терпения. Ежедневно тридцать строк, тридцать строк, выражающих мое раскаяние и тайную любовь, которая сжигает меня!.. Честное слово, это я славно придумал: я поместил в главе первой страницы: «Книга моей жизни, никто не будет читать ее - я пишу для самого себя». Из этого выйдет то, что однажды нечаянно я забуду ключ в ящике, который будет заперт так неплотно, что в нем будет видна эта тетрадь. Арман прочитает ее и когда увидит фразу, вроде этой.
Баронет открыл тетрадь и стал читать:
3 декабря.
«Ах, как я страдал сегодня вечером!.. Как Жанна была хороша!.. Жанна, которую я люблю в своей мрачной жизни, как ночная птица любит свет, как заключенный - свободу. Боже мой! Простишь ки Ты меня когда-нибудь и разве Ты не видишь, что их ласки, их поцелуи в моем присутствии О, Боже! Я сам сделал орудие моей пытки в тот день, когда похитил Жанну для удовлетворения своей мести, я полюбил ее с того дня, когда мой нечестивый поступок вырыл пропасть между нею и мной».
- И так далее! - проговорил баронет, захохотав, как демон.- В тот день, как Арман прочтет это, он будет в состоянии умертвить себя чисто из братской любви для того, чтобы предоставить мне трогательное право жениться на его вдове.
Сэр Вильямс взял перо, чтобы написать ежедневные тридцать строчек, думая о Фернане Рошэ, которого он хотел погубить раньше других.
VII.
На улице Бюси-Сен-Жермен, почти на углу улицы Сены, существовал в ту эпоху, когда происходило описываемое нами событие, старый дом полуаристократической наружности, принадлежавший столетием раньше какому-нибудь председателю или прокурору.
Он не походил на жилище буржуа, но нельзя было назвать его также замком дворянина. Он напоминал чиновничество - эту младшую отрасль французской аристократии.
Ворота с улицы вели в узкий двор, на котором стоял дом, позади которого находился мрачный сад с запущенными цветниками и дурно подстриженными деревьями, свидетельствовавшими о небрежности владельца.
Этот дом, долго принадлежавший провинциальному семейству, которое не отдавало его никому внаймы, был продан за шесть месяцев перед тем молодой женщине, одетой в черное платье, которая заплатила все деньги сполна и в тот же день переехала в него с двумя слугами.
Эта дама, походившая на вдову по своему траурному костюму и по глубокой печали, изображенной на ее лице, назвалась по переезде на улицу Бюси госпожою Шармэ.
Несмотря на то, что в Париже вообще мало занимаются другими, приезд г-жи Шармэ на улицу Бюси произвел некоторое впечатление: во-первых, потому, что даже старожилы не помнили, чтобы в этом доме кто-нибудь жил, а во-вторых, по оригинальности, которою, казалось, отличалась новая жилица.
Г-же Шармэ было около двадцати шести лет. Она была еще дивно хороша собой, хотя была немного худа и одевалась до крайности просто. С первых дней водворения на улице Бюси образ жизни ее казался таинственным.
Она выезжала каждый день в семь часов утра в наемной карете и возвращалась домой в два. С этого времени к ней начинали приезжать один за другим, вплоть до ночи, разные почтенные особы, как-то: священники и пожилые дамы.
Потом узнали, что г-жа Шармэ - дама-благотворительница, попечительница многих благотворительных учреждений, и что ей было поручено раздавать бедным доходы с огромного капитала.
После этого узнали еще, но очень неопределенно, что молодая женщина искупает беспорочной жизнью большие грехи, и что она отдалась в руки Божии, пострадав от ужасного зла, называемого мирскою любовью.
Женщина же эта была никто иная, как героиня первого эпизода этой истории, Магдалина, называвшаяся прежде Баккара. Как известно, Баккара в тот самый день, когда Фернан Рошэ, человек, которого она так сильно любила, женился на девице Бопрео, облеклась в скромную одежду послушниц сестер милосердия и произнесла временный обет, от которого могла отказаться.
Однако в тот день, когда она вступила в монашество под именем сестры Луизы, она была уверена, что умрет в монашеском платье.
Она выехала из своего небольшого отеля улицы Монсей, отослала барону дО своему другу, купчую крепость на этот отель, присоединив к ней ренту, драгоценные вещи и все, что получила от него. Напрасно барон, страстно любивший ее, уговаривал- отказаться от этого решения: он даже предложил ей жениться на ней и дать ей, таким образом, возможность жить честной женщиной, но она осталась непоколебимой. Тяжело было барону дО отказаться от своей любовницы и видеть ее, веселую, живую львицу, облеченную в платье Сестер Милосердия.
Баккара пробыла полтора года в монастыре и хотела уже постричься, как вдруг непредвиденное происшествие остановило ее;
Однажды поутру она получила записку следующего содержания:
«Я дрался сегодня на дуэли, Пуля попала мне в грудь и доктор А.., которого вы знаете, утверждает, что мне остается жить несколько часов. Не придете ли вы проститься в последний раз со мною?»
Эта записка была от барона дО
Баккара поспешила к нему и застала его умирающим, но еще в полной памяти.
- Дитя мое,- сказал он Баккара, плакавшей на коленях у изголовья постели человека, любившего й погубившего ее.- Позволь мне загладить мою вину перед тобою и попросить у тебя прощения. Ты была честной и чистой девушкой, но моя любовь довела тебя до порока; моя же любовь даст тебе средства загладить мою вину и сделать несколько добрых дел.
Затем умирающий достал из-под подушки запечатанный пакет и подал его молодой женщине.
- Вот мое духовное завещание. Я последний в роду; я имею только дальних родственников, которые богаче меня; я оставляю тебе мое состояние, чтобы ты сделала из него полезное употребление, раздавая бедным доходы с него.
Барон поцеловал прекрасную руку Баккара и умер.
Раскаявшаяся грешница не могла отказаться от состояния, назначенного для помощи бедным; сестра Луиза поняла, что она могла с пользою распорядиться им.
Тогда она вспомнила- свою прежнюю жизнь - жизнь., покрытую золотом нищеты; она вспомнила бедных безрассудных девушек, в кругу которых она жила, бывших сперва жертвами, а потом сделавшихся палачами; существ, бывших сначала честными, но которых леность и головокружительное стремление к роскоши вызвали из скромной жизни рабочего сословия и толкнули в бездну бесчисленных бедствий и осудили на беспрерывные переходы от роскоши к бедности и от веселья к горю.
И та, которая называлась некогда Баккара, поняла, что только она одна сумеет приносить утешение в мире грешниц и извлечь некоторых из них, самых молодых и менее испорченных или все они погибают. Сестра Луиза покинула свой монастырь и сделалась госпожою Шармэ.
С этой минуты она поселилась на улице Б юс и, я холодном и мрачном доме, в котором все напоминало прошедшие столетия и ничто не говорило о настоящем.
Входить в дом надо было через крыльцо, которое вело в темные сени, устланные черным и белым мрамором, и из которых был вход в обширный зал, меблированный во вкусе империи, украшенный резьбою и обитый темно-зелеными обоями; вид этого зала производил печальное и леденящее душу впечатление; возле него была маленькая комната, которую г-жа Шармэ превратила в свой кабинет и в молельню; в этой комнате она занималась своей огромной корреспонденцией.
Тем, которые видели раньше кокетливый будуар Баккара, располагающий к сладострастью, эта комната дала бы понятие о силе раскаяния грешницы. Можно было подумать, что это - келья монахини: там было так голо, холодно и печально на вид.
На стенах не было картин, стулья были камышовые, в камине не было огня, несмотря на то, что была глубокая зима.
Когда кто-нибудь приезжал к г-же Шармэ, она выходила в зал, где был огонь; когда же она была одна, она не выходила из своего рабочего кабинета.
Однако в этом кабинете была потайная дверь, скрывающая тайну. Г-жа Шармэ хотела сохранить воспоминание о Баккара.
Часто вечером, в то время, когда она уже никого не ждала к себе, когда занятия попечительницы были окончены, когда ее слуги, или лучше сказать слуги бедных, уже спали, когда Глубокое молчание водворялось в этом обширном и холодном жилище, молодая женщина брала в руки свечу, дотрагивалась до пружины потайной двери и переносилась как во сне из своего рабочего кабинета в комнату, так же мало походившую на него, как рай на ад.
Это был будуар или, лучше сказать, спальня Баккара, точь в точь такая же, какой она была у нее на улице Монсей. Те же серые обои, те же занавеси с полосами фиолетового бархата, те же картины и портрет грешницы во весь рост, произведение знаменитого художника. Тут были ее часы, ковер и мягкие комфортабельные стулья; одним словом, вся кокетливая мебель той комнаты, в которой она однажды целую ночь любовалась на ее милого Фернана, лежавшего без сознания; на камине лежал медальон и кинжал.
Медальон она сняла с шеи Фернана в ту ночь, после которой его увели от нее, как вора, и этот предмет, так много говоривший ей, не допустил ее до сумасшествия.
Кинжал был тот самый, который она приставила к горлу Фанни, ее вероломной- служанки, в тот вечер, когда она ушла из лечебницы.
Когда Баккара входила в эту таинственную комнату, она крепко запиралась, зажигала свечи на камине, потом раздвигала ' альков кровати, за которым была видна большая продолговатая картина, изображающая Фернана Рошэ, лежащего закутанным в большую английскую шаль; юта шаль была та самая, которую она набросила ему на плечи на улице Сен-Луи, откуда его перенесли к ней, без чувств, на улицу Монсей.
Каким образом она достала ату картину?
Однажды вечером она отправилась подать помощь бедному художнику, гениальному молодому человеку, умиравшему с голоду в ожидании славы и известности. Бедный артист жил на шестом этаже в истопленной комнате. Там на кровати, у изголовья которой горели две погребальные свечи, лежало тело молодой женщины, которая была прекрасна и после смерти. Несчастный молодой человек, со слезами на глазах, снимал портрет с милого лица той, которую вскоре должны были унести от него навсегда; а так как в торжественные минуты жизни талант проявляется сильнее, разбитый горем любовник сделался великим художником, и покойница была воспроизведена на холсте с ужасающей и изумительной верностью.
Г-жа Шармэ вошла и сказала:
- Не спрашивайте, кто я, и позвольте мне поплакать вместе с вами и помолиться у ее изголовья, пока вы будете работать.
Она встала на колени и начала молиться; когда же пурпурные лучи восходящего солнца проникли в окна мастерской, мебель которой была продана для уплаты за лекарство умершей, живописец-закончил свое произведение, луч гения потух, душевная боль одолела его и он зарыдал.
Тогда молодая женщина взяла его за обе руки и сказала:
- Надо иметь возможность посещать могилу людей, Которых мы любили; не надо, чтобы та, которой через десять лет, вы воздвигли бы неразрушимый памятник своей известностью, была похоронена в общей могиле Я любила, я страдала, как и вы; а все те, которые любили и страдали - братья между собой Примите это, брат мой, от вашей сестры
И она протянула ему квитанцию от администрации кладбища, с распиской в получении тысячи франков за дозволение на вечное Место. Таким образом молодая покойница была похоронена приличий;
Спустя, два дня человек этот, будущий гениальный художник, стоял на коленях перед госпожой Шармэ и спрашивал, чем он может отблагодарить ее за то добро, которое она ему сделала.
- Послушайте,- сказала она,- сделайте для меня то, что вы сделали для себя. Существует человек, который умер для меня точно так же, как для вас умерла та, которую вы оплакиваете; однако он жив и счастлив Этот человек однажды без чувств провел у меня ночь на моей постели, завернутый в шаль, которую я сохраняю, как святыню. Если бы вы видели его в продолжение часа, могли бы вы нарисовать его в той позе, как я вам описываю?
- Да, - отвечал художник с убеждением, свойственным таланту.
Через два дня после этого, вечером, в то время, когда Фернан Рошэ отправлялся со двора, за ним следом ехала карета; в этой карете сидел молодой живописец и его таинственная покровительница.
- Вот он! - сказала она.
Живописец, охватив его ясным, глубоким взглядом, внимательно всмотрелся в него и отвечал:
- Его черты никогда не изгладятся из моей памяти.
Два месяца спустя, Баккара явилась к живописцу и вскрикнула, взглянув на картину.
Она увидела своего возлюбленного Фернана, навеки потерянного для нее, лежащего под большой клетчатой шалью. Иллюзия была полнейшая, и ей казалось, что он совершенно отделился от темного фона полотна и рельефно выдвинулся вперед.
- Ах,- сказала она,- итак, я буду постоянно видеть его!
На другой день после этого живописец нашел у себя вместо картины небольшой сверток бумаг; в этом свертке находилось двадцать билетов по тысяче франков и записка без подписи: «Те, которые любят умерших - братья Прощайте».
Итак, для того, чтобы видеть портреты, для того, чтоб посвящать хоть час в день на воспоминание дорогого и печального прошлого, строгая госпожа Шармэ каждый вечер отправлялась в свое тайное убежище.
Она отодвигала занавеси, скрывавшие спящего Фернана, зажигала свечи и стояла по несколько часов перед портретом того, кто был ее единственной любовью.
Однако она встречалась иногда с Фернаном у графа де Кергац и у своей сестры Вишни; но там он был для нее счастливым супругом Эрмины, человеком, на которого она никогда не поднимала глаз; между тем как на картине был изображен тот, которого она любила и любит, тот, которого губы соединялись с ее губами.
Часто бедная раскаявшаяся Магдалина делалась игрушкой иллюзии; она забывала настоящее и помнила только прошедшее; ей казалось, что все случившееся - сон и что эта картина - сам Фернан, который спит и которого она боится разбудить.
Она стояла таким образом иногда очень долго, окружив себя дорогими воспоминаниями, забывая усталость и труды строгой жизни. Иногда это продолжалось до рассвета. Тогда грешница утирала свои слезы и поспешно удалялась из комнаты, в которой слишком сильно билось ее сердце.
Баккара превращалась снова в госпожу Шармэ, в святую женщину, посвятившую себя Богу. Она возвращалась в свою нетопленную комнату и ложилась спать на железную кровать.
Однажды вечером, спустя дня два после свидания сэра Вильямса с Женни, то есть в среду и, следовательно, в день бала у маркизы Ван-Гоп, звонок, возвещавший приход посетителя, заставил вздрогнуть госпожу Шармэ, занятую запечатыванием писем.
Было около пяти часов.
Госпожа Шармэ вышла в зал и в то же о приезде маркизы Ван-Гоп.
Грешница вздрогнула при этом имени, уже не в первый раз.
Она знала, что маркиза очень хороша и неприступно добродетельна. Она испытала чувство смирения, смешанного с раскаянием, подумав, что она, потерянная женщина, бывшая Баккара, удостоена посещением женщины, справедливо уважаемой за чистоту нрава.
Зачем блистательная и добродетельная маркиза Ван-Гоп посетила бедную кающуюся, это мы расскажем в нескольких словах.