Осторожно, стараясь не напугать осу, издали следую за нею. Она иногда бросает свою ношу и, совершив небольшой круговой облет, возвращается обратно. По-видимому, ищет свою, заранее выкопанную норку. Но на почти голой земле нигде не видно норки.
В очередной облет я успеваю примоститься с фотоаппаратом возле охотничьего трофея осы, готовясь к съемке. Но выйдет ли снимок: оса так подвижна и быстра.
Оса неожиданно приземляется в стороне от гусеницы, хватает кусочек земли, отбрасывает его в сторону, и под ним открывается норка. Затем она, не медля, скрывается с гусеницей в свое подземелье.
Никогда не видел, чтобы осы-аммофилы так ловко маскировали свою норку от возможных посягательств на готовое жилище. Может быть, кроме того, скрывая норку, оса еще обманывала возможную преследовательницумушку, подбрасывающую на добычу свои яички?
Кто же эта оса? То ли особенный вид, в поведении которого укоренилась эта замечательная черта, то ли, может быть, особенная изобретательница или потомок родительницы изобретательницы, вида, члены которого еще не переняли эту особенность маскировки. Непросто ответить на этот вопрос без длительных наблюдений и экспериментов.
Отчаянные воришки
На земляном холмике вокруг входа в муравейник бегунков мечутся в беспокойстве его жители. Что-то там произошло, что-то случилось. Крупные рослые солдаты несутся в сторону от гнезда. Последую за ними. В нескольких шагах оказывается настоящая свалка. Кучка муравьев копошится возле большой зеленой кобылки, с неимоверной суетой волокут ее в свое жилище. Но отчего такая спешка и возбуждение?
Вблизи от места происшествия небольшой, гладкий как стол, отороченный низенькими солянками, такыр. Над ним гудит и беснуется рой насекомых. Кого только тут нет: и пчелы-мегахилы, и заклятые их враги пчелы-кукушки, и множество ос-аммофил. Все очень заняты, каждый разогретый жарким солнцем пустыни, занят своим делом. Счастливые насекомые! Нестерпимая жара для нас делает их такими оживленными. Они радуются теплу, их чувства обострены, зрение, обоняние, слух работают отлично. Мне же от горячего солнца тяжело и, чтобы перенести долгий и трудный летний день, приходится двигаться как можно медленней.
Осы-аммофилы замечательные охотники, одна за другой по воздуху переносят парализованных ударом жала кобылок. Бросив добычу возле норки, поспешно забираются в приготовленное для детки жилище, как бы намереваясь убедиться, что туда никто не забрался. Выскочив наружу, тотчас же спешат обратно уже с добычей.
Но все ведут себя по-разному. Некоторые, оставив свою добычу, отправляются на поиски заранее выкопанной норки. Вот таких разинь и наказывают вездесущие муравьи-бегунки и крадут парализованную кобылку. Поэтому, совершая грабеж, торопятся, подняв панику, стараются как можно скорее упрятать чужое добро. У них тоже горячее время. Носятся по всему голому и бескормному такыру.
Вот оса только что запрятала в норку кобылку и замуровывает хоромы своей детки. К осе подбегает бегунок, ударяет осу по голове своею головою. С громким жужжанием встревоженная оса гонится за муравьем, пикирует сверху на него, пытается стукнуть нарушителя покоя своей головой-колотушкой. Но бегунок изворотлив. Его трудно поймать, и удары осы приходятся по твердому такыру. Да и недосуг осе гоняться за муравьем. Она возвращается к прерванной работе. А бегунок снова тут как тут. И опять повторяется погоня.
Одному муравью-воришке достается. Оса изловчилась и так его ударила, что он даже в воздух взлетел. Несколько секунд лежал комочком, очнулся и снова помчался к осе. Никакой осторожности, полное пренебрежение к жизни!
В другом месте на оставленную без присмотра кобылку бросается бегунок и, торопясь, тащит ее в сторону. Оса замечает грабителя, бросается на него. Но куда там! Ее уже атакует десяток муравьев, подоспели, терзают бедняжку со всех сторон. Хозяйка обескуражена, мечется, а у входа в муравейник снова тревога, и на помощь грабителям несется целая лавина помощников.
И таквсюду. Очень мешают осам бегунки. И кто знает, что будет, когда пройдохи-муравьи освоят свое новое ремесло и, уж конечно, примутся за разбойничий промысел с большим умением и ловкостью.
Замечательный такыр
Знаменитый французский энтомолог-натуралист Ж. А. Фабр, чьи книги ранее переводились много раз на русский язык, доказал, что насекомые ведут себя в соответствии со строгим трафаретом инстинктов, а сложные формы их поведения объясняются следующими друг за другом инстинктивными актами. Талантливый наблюдатель и даровитый писатель надолго покорил энтомологов. Но Фабр увлекался и в определенной мере преувеличил значение своих выводов, что было простительно, так как его учение противопоставлялось господствующему в то время антропоморфизму в объяснении поведения животных вообще и насекомых в частности. После Фабра все казалось просто, а сложные факты поведения насекомых объяснялись просто наследственной памятью-инстинктами и более ничем.
Изучая насекомых, я вскоре убедился, что поведение их очень сильно варьирует и далеко не столь трафаретно, как это кажется. И, наконец, в ряде случаев оно настолько сложно, что позволяет думать о существовании особой формы инстинктивной деятельности, названной мною высшей. Но рассказать об этом было нелегко. Все попытки усомниться в универсальности инстинктов карались и обрекались ставшим едва ли не бранным словом антропоморфизм. В поведении насекомых я обратил внимание на ос-аммофил. Они удивительно разнообразны по своим индивидуальным наклонностям, их действия далеко не так стандартны, как полагалось считать до сего времени, и в ряде случаев поражали своей изобретательностью, если только можно употребить это слово, чтобы не попасть в разряд столь порицаемых антропоморфистов.
Недавно мне повстречалась такая оса-аммофила на такыре между грядой песчаных барханов. Она быстро-быстро проскочила мимо меня с небольшой кобылкой в челюстях. Норка сверчка, возле которой я караулил ее хозяина, была брошена. Оса ярко-оранжевая, с небольшим темным пятном на брюшке сверху, тонкая, стройная и не в меру энергичная отвлекла мое внимание. Ее путь был недолог: она остановилась возле небольшой свежевырытой норки, положила на землю добычу, скользнула в свое подземное строение, приготовленное для детки, выскочила обратно, скрылась снова туда же, но уже с кобылкой, и вскоре занялась закупоркой помещения.
Оса таскала мелкие частицы земли. Их было рядом достаточно. Потом сверху засыпала ход мелкими пылинками и сравняла его с окружающей поверхностью. Возле норки все же осталась кучка свеженарытой земли. Как всегда, не теряя ни секунды времени, оса быстро сгребла их, но не просто в сторону, а строго в старую соседнюю норку, так что не осталось никаких следов ее деятельности. Не думаю, что все это объяснялось случайностью. Свежая земля была намеренно спрятана в норку. Быть может, эта норка была своя и не случайно обоснована с теперь закопанной.
Вот от свежей норки не осталось никаких следов. Но работа, оказывается, на этом не закончилась. Оса схватила кусочек земли и, вибрируя головой и жужжа крыльями, стала утрамбовывать наружную пробку. Чем-то один кусочек земли вскоре ей показался плохим, и она, бросив его в ту же старую норку, нашла другой и уже им закончила свою работу. Теперь пробка сверху была плотной. И это, видимо, имело какое-то значение: если выпадут дожди, комочек размокнет и станет маленьким бугорком, вода не просочится в норку и детке не будет грозить излишняя сырость.
Оса очень торопилась. У нее, примерной матери, видимо, где-то еще были детки. Даже не почистила свой изящный костюм и не отдохнула, как обычно, а, взлетев, стремглав унеслась к песчаным барханам. Осторожно я вскрыл норку. В ней оказалось шесть небольших кобылок, и одну из них аппетитно высасывала большая серая личинка. Оказывается, пока личинка молода, оса приносит ей пищу, а потом заготавливает впрок еду и навсегда прощается со своим детищем.
Как бы хотелось еще раз посмотреть на работу оранжевой осы-аммофилы. Но как ее найдешь, такую маленькую, в большой пустыне!
И все же с такой же осой удалось повстречаться через год на том же большом такыре, расположенном между тугаями и грядой песчаных барханов. Солнце уже склонилось к западу, пора было готовить бивак. На такыре удобно устраивать ночлег. Он ровен, как стол, и ни камешек или кустик не будут торчать всю ночь под боком в постели. Но белые кучевые облака все росли и росли, превратились в громады. Чего доброго, думалось, ночью польет дождь, и тогда на голый такыр начнут сбегаться ручейки воды с окружающих холмов. Пришлось ставить бивак на холме.
Рано утром на белом такыре я увидел рой насекомых. Здесь оказалось шумное общество пчел-мегахил, их заклятых врагов пчел-кукушек, мух-тахин и, главное, всюду больше всех летали изящные оранжевые осы-аммофилы, потребительницы кобылок. Я обрадовался: замечательный такыр, да еще и близко от бивака. Такое случается редко. Здесь можно вдоволь понаблюдать за насекомыми, лишь бы перетерпеть предстоящую жару да сухость.
На такыре царило величайшее оживление. Его поверхность пестрела от множества норок. Как и полагалось, все осы были заняты, носились над землей или рыли норки. Землекопов хватало. Среди норок выделялись с круглыми аккуратными входами без следов земли. И еще одна особенность. Норки располагались по несколько штук рядом. Одна из норок была закрыта, одна или две полностью открыты, остальные прикрыты пробками. Отчего существовал такой порядок? Пришлось садиться на разогретую землю, вооружаться терпением и смотреть. Вот, пожалуй, стоит выбрать одну из ос. Она такая быстрая. Ежесекундно выбирается из норки с комочком земли в челюстях и, не мешкая, отлетев в сторону, бросает его и опять обратно скрывается. Видимо, так полагается не оставлять следы своей работы возле жилища детки. Работа идет оживленная. Со всех сторон несутся дребезжащие звуки вибрационного аппарата.
Вот одна норка осою выкопана. Ее хозяйка исчезла, наверное, умчалась за добычей. Ей, ловкой охотнице, не приходится долго искать добычу и ударом жала ее парализовать. Вскоре оса показывается с зеленой личинкой кобылки. Кладет ее у самого входа в норку и скрывается в подземелье, проведывает, все ли там в порядке, не забрался ли кто в ее строение. В это мгновение к кобылке поспешно подлетает другая оса, на лету хватает чужую добычу и летит прочь. Хозяйка не успевает заметить тень удаляющейся коварной воровки, недовольно покружившись, улетает.
Оса-воровка меня озадачила. Неужели ей трудно самой найти пропитание для детки, стоило ли рисковать попасться хозяйке, выследить и обездолить ее. Но моя оса, видимо, отличная охотница. Не проходит двух-трех минут, как она, такая же поспешная, неожиданно падает сверху с другой добычей. На этот раз ее охотничий трофей такого же зеленого цвета, но не кобылка, а молодой богомол.
Вот это неожиданность, разрушающая существующие представления об осах-парализаторах! Все они охотятся только на строго определенную добычу хотя бы потому, что искусство парализации требует необыкновенной точности действий, удара жала в соответствии со строением нервных узлов добычи. Убежден, энтомологи-скептики мне не поверят. Мне и самому увиденное кажется невероятным. Но факт упрям, и никуда от него не денешься. Богомол уложен рядом с норкой, и оса вновь скользнула в жилище. На этот раз ее короткая отлучка закончилась удачно. Воровок поблизости не оказалось, и богомол был занесен в норку. Теперь личинка обеспечена едой, осталось закрыть и запереть дверь жилища. И оса поспешно принялась носить комочки земли, потом, встав вертикально, долго утрамбовывала своей головой, как колотушкой, земляную пробку. Несколько минут поработала над ней крыльями, беззвучно, как вентилятором, сдувая в стороны пыль. Потом нашла комочек земли, попыталась его приладить над пробкой, но он, шероховатый снизу, оказался неподходящим, и оса отлетела с ним в сторону, позванивая своим чудесным вибратором, потерла его о землю, сгладила, уложила над пробкой, умчалась, наведалась несколько раз, еще притащила комочек земли.
На гладком такыре добыть материал для пробки непросто. Земля, выброшенная наружу прежде, пригодилась для закупорки ранее вырытой норки. Так вот почему встречаются вместе две-три и более норок. Одна из них делается про запас. Все равно придется готовить новое жилище для очередной детки.
Теперь оса улетает надолго. А мне придется, скрепя сердце, приниматься за раскопки. Почва такыра влажна и мягка. Рыть ее легко, и лопаточка свободно погружается в землю. Вот разрушена пробка, она небольшая. За нею идет длинный ход. Он заканчивается большим просторным залом. В нем лежит зеленый богомол и на нем крупное блестящее, продолговатое оранжевое яичко. Богомол мал, и личинке не хватит его, чтобы стать такой же большой, как мать. Уж не виновата ли воровка? Оса-мать, повинуясь слепому инстинкту, ограничилась этой второй добычей. Если бы не воровство, две добычи хватило бы для пропитания ее потомству. Неужели из-за коварной воровки недоразовьется бедная личинка?
Тогда я принимаюсь раскапывать другие норки и выбираю те из них, над входом которых лежат камешки или комочки землипечать как будто законченной работы. В одной я вижу тоже крохотную личинку кобылки и маленькую личиночку осы. Она уже принялась лакомиться. Во второй лежат две кобылки, в третьей снова одна, тоже маленькая, чтобы прокормить личинку. Всюду пищи мало, ее не хватит для полного развития.
Еще одна находка разрешает мои сомнения. Оса только что приделала к норке камешек. В ней уже хорошо сформированная личинка, она отлично попировала! В камере возле нее валяются ноги кобылок, и еще лежит только что принесенная и довольно крупная кобылка.
Приложенный камешек к норке оказывается вовсе не признаком законченной работы, онзамок против домогателей чужого добра. Воровки оказываются не при чем. Они как паразиты общества пользуются трудами своих сотоварок, но не нарушают установленного режима кормления потомства, осызаботливые матери, они помнят о своих детках, регулярно посещают их, носят им добычу до тех пор, пока детке не приходит пора становиться куколкой. Еще другие раскопки убеждают меня в этом порядке жизни ос-аммофил.
Закончив работу, спешу на бивак и продолжаю раздумывать об увиденным. Поведение ос далеко не трафаретно, и каждая из них проявляет свои индивидуальные особенности. Одна оса притащила своей детке одну за другой сразу четыре кобылки. Только одна оса использовала крылья как вентилятор, сдувая ими пыль возле входа. И с камешками поступает каждая по-своему. Кому достаточен только один камешек, а кому-то необходимо несколько. Иногда почему-то камешек или комочек земли после нескольких попыток поставить его на место оказывается непригодным, его бракуют и используют другой, а иногда его специально подгоняют так, чтобы он пришелся впору.
Думаю, что, затратив время, можно было бы подметить еще многое другое, подтверждающее, что не так уж и стандартно поведение насекомых, и не столь трафаретен инстинкт.
И еще всплывает одно недоумение: почему в этом слаженном обществе трудолюбивых и таких энергичных ос оказываются воровки? Их присутствие кажется несуразным и неоправданным хотя бы еще и потому, что в природе достаточно пищи. Впрочем, и здесь сказывается вездесущая и могучая органическая целесообразность. Как я убедился много раз, в жизни насекомых всегда существует запасный вариант на крайний случай обстановки жизни. В годы, когда по какой-либо причине очень мало добычи, не все осы-аммофилы могут разыскать еду для потомства, и выживают те, кто успевает своровать ее, обеспечив выживание детки. Выходит так, что воровки за счет воровства сохраняют выживаемость вида. Кажущееся нелепым воровство при обилии пищи, как мне удалось убедиться, особенно развито после засушливого и неурожайного года. Тогда процветают остатки воровства. Эта вариация инстинкта, закрепившись, проявляется на следующий год, несмотря на свою нелепость. Потом, если трудные времена жизни пустыни исчезают, постепенно исчезает и воровство, как временная вариация инстинкта.
Как сложно построена инстинктивная жизнь животных!
За наблюдениями быстро летит время. Солнце поднимается еще выше над горизонтом, в тени уже 38. Осам жара нравится. Они еще более оживлены, будто наслаждаются жизнью, все слетелись на солончак, отовсюду слышатся звуки отбойных молотков, одна за другой летят охотницы с парализованными кобылками. И в этой кутерьме, как в шумном городе, я снова вижу воровок. Они подсматривают за труженицами и, когда беспечная хозяйка отлучается на несколько секунд или забирается в норку, крадут лежащую кобылку. Иногда воровка попадается на месте преступления. Какую тогда взбучку устраивает ей хозяйка! Клубок дерущихся ос, как мячик, катается по земле. Но, правда вскоре торжествует, порок жестоко наказывается, хозяйка обязательно побеждает, чувство правоты, по-видимому, придает ей силу и уверенность. И еще находятся любительницы чужого добра. Только их, пожалуй, нельзя назвать воровками. Это те, кто, пролетая мимо и увидев лежащую кобылку, приземляются и, вот диво, пытаются закончить дело, начатое другой охотницей. Они сперва забираются в норку и, убедившись, что помещение не занято, затаскивают в нее чужой трофей. Их действие оправдано: зачем пропадать добру попусту! Быть может, хозяйка погибла или с нею что-либо случилось. У ос, оказывается, существует что-то вроде общественного долга, сочетающегося с личным интересом, особенно, если на добычу удастся отложить собственное яичко.