Так что, если я ощущаю нечто, когда накладываю тфилот, то в Храме я буду чувствовать то же самое?
Только намного сильнее!
Ну так когда же я смогу войти в Храм? Ведь теперь мне можно, верно?
Ты там непременно будешь, дай время, но сейчас ты нужен здесь. Вернемся к твоим тфилот Нужен ли тебе свой маленький храм?
Видимо нуженосторожно ответил Натанэль.
Плохо! выпалил Симон.
Нет, напрасно Натанэль думал, что хорошо знает своего учителя. Тому неоднократно удавалось удивить его, удалось ему это и сейчас.
Эти два маленьких футлярчика для тебяСимон задумался и добавилВпрочем, как и для многих других Что они для вас?
Опять? засмеялся НатанэльТак храм или не храм?
Храм, конечно храм. Но и не только А ещеэто костыли для хромого. Да, да Именно костыли. Потому что Храм должен быть у еврея в сердце. Именно в сердце В сердце у каждого еврея, да и не только у еврея. Ну а если его там еще нет, то будем пока пользоваться футлярчиками.
Ты же тоже накладываешь тфилот, я же видел! возмутился Натанэль.
Все верно Значит и мне пока еще нужны костыли.
Они помолчали. Как всегда, после разговора с учителем, гудела голова, раздираемая вопросами, на которые не было ответа.
Ты, разумеется, помнишь историю выхода евреев из Та-Кемт? снова начал Симон.
Натанэль третий год жил в Иудее, но лишь один раз отмечал Песах вместе с семьей Симона.
Это был отважный эксперимент нетерпеливого Моисея. Не слишком удачный эксперимент, как мне кажется.
Но ты же сам говорил
Все верно, уйти надо было, а то нам бы все равно не дали бы там жить. Вот только возможно ли сделать свободными всех сразу? Как ты думаешь?
Симон ждал от него ответа и Натанэль не мог его подвести:
Наверное, еще не все были готовы.
Верно. Как заманчиво сделать свободными всех разом, одним ударом меча решить все проблемы, как Александр в Гордионе. К сожалению, не получается. Осознав свою ошибку, Моисей на протяжении жизни целого поколения водил народ по пустыне, но и это не до конца помогло. Многие принесли свой Египет с собой и произвели потомство, а их потомствосвое потомство. Вот так появились наши эллинисты.
Натанэль улыбнулся, ни Симон не улыбнулся в ответ, наверное не считая это шуткой.
Так что же делать? Неужели ничего не получится?
Ну что ты! вот теперь маккавей улыбнулсяКонечно получится, ведь таков замысел Всевышнего. Вот только займет это немного больше времени.
Немного?
Немного с точки зрения Творца и Ойкумены Нашей жизни вряд ли хватит. Да что там наша жизнь, может не хватить и сотни поколений
И что же надо делать?
Искать и лелеять искру.
Искру?
Всевышний дал нам заданиепостроить новый мир, правильную Ойкумену. Но мы еще не умеем, мы только учимся. И все же в некоторых из нас уже появляется малая частичка этого нового мираэтакий зародыш. Я называю его "искра". Иногда удается увидеть ее в ком-то, но этого недостаточно. Надо еще эту искру сохранить и взрастить, а то ведь она и умереть может.
Искразадумчиво повторил Натанэль.
Может быть то, что так привлекало его в маккавеях, в Сефи, в Ниттае и было такой искрой?
И такую искру я заметил в тебедобавил СимонНадеюсь, я не ошибся.
Но я не был тогда евреем!
А кто тебе сказал, что искру можно найти только у евреев? Правда, нам легчеу нас есть Книга. Но не всем это помогает, как ты не раз видел. А некоторые, наоборот, и без Книги справляются. Кстати, ты читать умеешь? Нет? Я так и думал. Плохой ты еврей, Натанэль. Я дам тебе Книгу
Ну что ж, требование учителязакон и Натанэль начал учиться читать и писать на иврите. Мастерская отнимала много времени, на учебу его почти не оставалось. но он взял за правило прочесть хотя бы пару строчек каждый день. Некоторые буквы были ему уже знакомы по греческому алфавиту, а так как в понтификате их учили писать бустрофедоном, то и направление текста его не смущало. Постепенно, незнакомые поначалу буквы начали складываться в слова и предложения.
Снова объявился исчезнувший ненадолго Агенор. Согласно его сведениям, Лисий пока не покушался на Храм, но зато в районе Модиина снова начали заявлять о себе исчезнувшие было филоэллины. Поддерживаемые оккупационной армией, они, вначале осторожно, а потом все более и более нагло, начали насаждать греческие порядки. Осторожный Лисий не прибегал пока к карательным мерам, хотя его к этому настоятельно подталкивали эллинизированные иудеи во главе с первосвященником Менелаем. Стратиг вообще начал проявлять несвойственную ему прежде мягкость. Защитникам Бет Цура, которые вынуждены были сдать город, он позволил беспрепятственно уйти на север, несмотря на то, что те, как и следовало ожидать, присоединились к Иуде. Все то же самое Натанэль услышал и от Йешуа, приведшего гарнизон Бет Цура.
Похоже, что Лисий, избавившись от Антиоха-папы, пытается проводить более разумную политикурассказывал АгенорГоворят, что ему в этом помогает стратиг Птоломей.
Натанэль вспомнил рассуждения Птоломея насчет сжатой пружины и понял, откуда ветер дует.
И все же на Храм они рано или поздно нападутзакончил лазутчик свой рассказ.
Хотя ему часто приходилось ночевать в мастерской, Натанэль любил иногда оставаться на ночь в ущелье. Там с отвесной стены падал небольшой поток, под которым было так приятно постоять. А еще там была довольно большая пещера, в которой хватало места для всего отряда. Но сегодня он застал всех воинов снаружи, готовящихся ко сну близ водопада. На его недоуменные вопросы они отвечали лишь ухмылками и кивками в сторону пещеры. Догадываясь уже, кого он там увидит, он долго колебался не решаясь войти. Чем дольше он стоял там, тем сильнее билось сердце и ему даже пришлось прижать руку, чтобы оно не разорвало грудную клетку. По прежнему медля, он обернулся на воинов, которые старательно пытались не смотреть в его сторону. Дальнейшее промедление становилось смешным, следовало войти и узнать то, что он боялся и хотел узнать. И он вошел.
Я ждала тебя, Публийсказала Шуламит.
Ее глаз не было видно в темноте, а голос звучал странно. Сейчас он и боялся и ждал того, что скрывалось в этой темноте, да еще вот этот ее изменившийся голос Он опасался спугнуть то новое, что прозвучало сейчас под сводами пещеры. А может быть ему показалось?
Пожалуйста, зови меня Натанэлемосторожно попросил он.
Я ждала тебя, Натанэльповторила она.
И тут на них навалилась тишина. Долго они оба молчали, ведя странный, беззвучный и не совсем ясный им разговор. Над их головой зажигались и гасли звезды. Какие звезды, подумал он? Там же свод пещеры? И все же звезды были, он ясно их видел, только видел не глазами, иначе. Женщина первой нарушила молчание.
Это правда, что ты принял договор и стал евреем? ее глаза смотрели на него странно
Да, правдаответил он, не понимая, что происходит.
Ты сделал это для меня? спросила она, придвинувшись ближе.
Нетпоколебавшись, ответил онНе для тебя.
Как ни странно, это оказался правильный ответ, потому что она придвинулась еще ближе. Теперь он мог видеть блеск луны в ее широко открытых глазах.
Ты меня не обманываешь? тихо спросила она.
Тебе придется поверить мне на словосказал он и, криво усмехнувшись, добавилНадеюсь ты не заставишь меня предъявить доказательство?
Наверное, его голос дрогнул, потому что женщина удивленно посмотрела на него, а потом, придвинувшись еще ближе, ласково дотронулась ладонью до его груди. Теперь она была так близко, что ее глаза заслонили весь мир, поэтому он услышал, когда она уже совсем тихо прошептала, срывая с него тунику:
Заставлю
Утром, когда Натанэль стоял под струей водопада, воины беззлобно посмеивались, глядя на его исцарапанную спину.
Потом, долгими жаркими ночами, она рассказывала не раз, что полюбила его еще тогда, на поле битвы при Эммауме, где даровала ему себя и жизнь, и лишь очень долго не решалась навсегда отдаться чужаку и рабу. Было неимоверно приятно слушать этот повторяющийся рассказ, и было совершенно неважно, правда это или ложь женщины, оправдывающая ее внезапную страсть. Они проводили вместе столько времени, сколько Натанэлю удавалось выкроить. Ему доставляло удовольствие все, что было связано с ней: целовать ей ноги, любоваться отражением луны в любимых глазах, смотреть на солнце через ее темно-медные волосы, любить ее то осторожно и нежно, то страстно и бурно. Ему нравилось ее мягко шелестящее имя, но он часто придумывал ей другие ласковые имена и даже порой называл "моей эринией", хотя она и не любила вспоминать ту давнюю историю их знакомства. Обычно же он звал ее на латинский манер, "моя Шуля", и она довольно щурилась, услышав это ласковое прозвище.
Теперь в ее глазах всегда отражались звезды. Ему казалось, что они были там в любое время, даже когда небо затягивали тучи, даже, когда светило солнце. Эти глаза цвета мокрого песка были несомненно колдовскими, а онаколдуньей, но он и сам хотел быть зачарованным и собирался прожить так всю жизнь, а может и две жизникак получится. И только иногда в эти глаза возвращалось отчаяние, тогда он начинал их целовать и не прекращал, пока отчаяние не отступало.
Первое время люди сторонились их, старались обходить стороной, наверное боясь спугнуть их хрупкое счастье. Иногда заходили маккавеи: гордый Йонатан и немного угрюмый Иоханан, режеИуда. Они рассказывали, что происходит в Иудее, про пограничные стычки, набеги обеих сторон, урожай и многое другое. Он ничего не запоминал, поглощенный своей любовью. Вроде бы днем он строил что-то, то ли многозарядные стрелометы, то ли колесные катапульты, это лишь смутно сохранилось в его памяти. Приходил и Симон. Однажды, когда они сидели за кувшином вина, принесенном Шуламит, он спросил маккавея:
Скажи мне, старый интриган, ты все это планировал с самого начала? Еще тогда после битвы при Эммауме?
Симон усмехнулся и ничего не ответил. Натанэль подозревал, что никогда не узнает правду, но это его не расстраивало.
Как и все хорошее, их бурная любовь продолжалась недолго. Внизу, в городе, его нашел Иуда
Публий.. то есть НатанэльИуда улыбнулсяТы нужен нам в Ершалаиме.
Нет, подумал он, я же не могу ее оставить. А что, если отчаяние вернется? Иуда старательно отводил взглядон тоже понимал. Задача, однако, разрешилась весьма просто.
Вот и хорошо. Я буду там с тобой! услышал он, вернувшись вечером в их пещеру.
Это было сказано каким-то особенным голосом, а в глазах ее и в помине не было никакого отчаяния, лишь твердая решимость. Теперь, перед ним была новая, еще незнакомая Шуламит и ее он, оказывается тоже любил. Всю нашу долгую жизнь она будет меняться, подумал он, и эти перемены всегда будут к лучшему, если я об этом позабочусь, конечно. Оказывается, у него была не одна, а множество любимых женщин, вот только глаза всегда были те же самыеяркий мокрый песок.
Лисий нападет на Храм, это лишь вопрос времениобъяснил Иуда на следующе утро.
Он весьма хитердобавил СимонСейчас он ищет повод и непременно найдет. Менелай ест у него с рук, но ему этого мало. Поэтому Лисий заигрывает с филоэллинами и начнет захват Храма якобы уступив их давлению. Некоторых он купил, некоторые же настолько глупы, что сами роют себе яму.
Поэтому, поторописьэто снова был МаккабаС тобой отправится Сефи, если не возражаешь.
Натанэль не только не возражал, но даже был рад снова увидеть рядом с собой бывшего хиллиарха.
Можешь рассчитывать на меня, Натанэльусмехнулся СефиВраги побегут в страхе при первом же взгляде на мое лицо.
Сефи будет отвечать за оборону, а твоей задачей будет забота о стенахснова вмешался Иуда.
И о машинахдобавил Натанэль.
Каких машинах? Там же нет никаких машин.
Нет, так будутнагло заявил инженер.
Теперь, после решения Шуламит, он уже не боялся ничего и был уверен в себе, как три римских сенатора вместе взятых. Оба маккавея привычно обменялись взглядами и промолчали, причем Симон выглядел довольным, а Иудавстревоженным.
Ну все! Выступайте! сказал ИудаВозьмите двух мулов.
Трех муловпоправил его Натанэль.
На лице Иуды изумление сменилось пониманием и он согласно кивнул. Их вышла провожать Дикла, причем оказалось, что они с Шуламит подруги. Она отозвала Натанэля в сторону и осторожно пыталась убедить его бережно относиться к жене, быстро поняла, что в этом нет необходимости и отошла с улыбкой. На Сефи она старалась не глядеть.
Да, на такую рожу посмотришь, потом всю ночь кошмары будут снитьсяуныло проворчал хиллиарх и пришпорил своего мула.
Когда он скрылся за поворотом, Шуламит сказала:
Ну почему, почему вы все такие дураки?!
Я тоже? улыбаясь спросил Натанэль.
Ты в особенности Но ты мой дурак и, поэтому, ты лучше всех.
Интересно, почему мне приятно, когда меня называют дураком? Да потому что ты дурак и есть! Натанэль ехал и улыбался. Но Шуламит не позволила ему предаваться приятным мыслям:
Он наверное думает, что Дикла не смотрит на него из за его уродства.
А разве это не так?
Ты просто слеп!
Но ведь Дикла любит Иуду, разве нет?
Она преклоняется перед ним, она его боготворит и считает, что должна быть с ним, что это ее долг Но любит ли?
Она не закончила фразу, а он счел за лучшее не расспрашивать.
Путешествовать с Шуламит было новым, неимоверно приятным ощущением. Теперь он видел, чувствовал, что эта страна на самом деле течет молоком и медом. Пологие безлесые холмы изумляли изяществом форм и уже не раздражала бурая выгоревшая трава, которая, теперь он знал это, зазеленеет после первых обильных дождей. Дубовые рощи встречали их прохладной тенью, а незаметные ущелья могла одарить и чистыми, прохладными потоками, неизвестно откуда берущими воду в летних зной. Что произошло с Иудеей? Что происходило с ним? Наверное, причиной всему была женщина, сидящая боком на своем муле и посматривающий на него когда со смущенной, а когда и с лукавой улыбкой. Всего лишь второй раз он видел Шуламит в одежде при свете дня и восхищался тем, как геометрически точно лежат складки ее хитона, как подходит ей головная повязка, не скрывающая темные вьющиеся волосы, то и дело проблескивающие медью, как изящна ее ножка в маленькой сандалии с тонкими ремешками.
Сефи не мешал им, лишь порой Натанэль ловил его грустный взглядхиллиарх завидовал их счастью. По мере приближения к Городу стали попадаться сирийские патрули. Боевое оружие они не взяли, опасаясь проверок, но безоружными не были. У обоих мужчин были с собой композитные луки, собранные из дерева акации и рогов серн, и по колчану охотничьих стрел, которыми при случае можно было поразить и воина в легких доспехах. Они рассчитывали на то, что сирийцы не слишком удивятся, встретив охотящихся евреев, и их ожидания оправдались. Кроме того, у Сефи был с собой топор, правда на короткой, рабочей рукоятке, которым все же при случае можно было и повоевать. Длинные ножи для разделки мяса тоже можно было в случае надобности использовать как кинжалы. К счастью, патрули их не трогали, вероятно послушные указам Лисия. Лишь однажды в горном проходе их остановили трое пельтастов и, нагло ухмыляясь, потребовали оставить им Шуламит на ночь. Ножи сработали быстро и двое селевкидов повалились на землю, а третьего догнали две стрелы, выпущенные Сефи. Наконец, с высокого холма они увидел под собой Давидово Городище на склоне, стену Хакры, прямоугольник храмовых построек, нависающий над ними и дома Ершалаима, прилипающие снаружи к стенам Храма.
Жители Ершалаима давно покинули свои жилища, напуганные набегами из Хакры. Некоторые из них ушли в более спокойные места, но немалая их часть искала защиты за высокими стенами храмового комплекса. Храмовые священники поначалу приняли Сефи неприветливо, недовольные тем, что там где всегда властвовали священнослужители, теперь будет заправлять делами военный. В отличие от них, укрывшиеся за стенами ершалаимцы восторженно приняли хиллиарха, известного им своими подвигами при Бейт Цуре и Явниэле. Тогда служители, доверие к которым сильно подорвало предательство Менелая, вынуждены были смириться, чему весьма способствовало скромное и осторожное поведение Сефи. Постепенно они убедились, что новый командир гарнизона не покушается на их власть и воспряли духом. Натанэль только посмеивался над их наивностью, зная по опыту, что когда дело дойдет до боя, вся мягкость и покладистость его друга немедленно исчезнет, уступив место твердости и бескомпромиссности. На них с Шуламит никто не обратил внимания и его это устраивало.
Оставив жену в "женском дворе" он вошел во внутренний двор. Грандиозное здание Храма почистили, привели в порядок, хотя следы разрушения еще были заметны. Немного колеблясь, он вошел внутрь и задрал голову любуясь невозможным куполом. Я же уже был здесь раньше, что же изменилось? Конечно, тогда Храм не был освящен Ну и что с того? Тогда я не был евреем Ну и что с того? Что изменилось в тебе кроме небольшого кусочка крайней плоти, которым ты пожертвовал? Я ищу ответы, ведь именно для этого евреи приходят в Храм, не так ли? Он по прежнему глядел на потолок, высоко задрав голову, и поэтому оступился, сделал шаг назад и, чтобы не упасть, коснулся рукой колонны светло-розового мрамора. Внезапно он ощутил легкое покалывание в руке, опирающейся на колонну. Ощущение было странным и, в то же время, знакомым. Именно такое легкое покалывание он ощущал в пещере над Потоком Серн когда передвигал Ковчег. Тогда он не обратил на это внимания, загнал непонятный сигнал обратно в подсознание, а сейчас вспомнил. Так вот оно что! Здесь тоже находится та же самая таинственная сила, способная не только создавать страшные лиловые молнии, но, как он понял сейчас, и созидать. Надо лишь научиться видеть ее, эту силу. Я буду учиться, сказал Натанэль, я обязательно научусь. И тогда я смогу творить, творить, а не разрушать. Наверное, в Ковчеге эта сила собрана, сконцентрирована в страшных крыльях. Ну и пусть Ковчег остается, там, где ему пока место. Мы будем черпать силу понемногу, по чуть-чуть. Мы будем находить ее в Храма, в поле, в лесу, в любимых глазах и нам этого пока хватит. А когда люди научатся правильно пользоваться силой, то можно будет и открыть им Ковчег. Хотя нет, тогда он уже не будет им нужен. Пусть лучше лежит себе в той пещере. Никому не расскажу, подумал он, даже Шуламит.