Рад лицезреть тебя живым, юношаприветствовал его легат.
Не уверен, что я столь же радхмуро ответил Публий.
Ничего не хочешь спросить? поинтересовался его собеседник, не утаив иронииТеперь можно.
Хочутвердо заявил понтификХотелось бы понять, чего вы добивались, натравливая меня на Лукреция и чего добились?
Перво-наперво тебе следует определиться с понятием "вы".
И кто же это?
Рим!
Это, обычно такое мягкое слово прозвучало сейчас резко, как удар бича. Видя замешательство юноши, легат усмехнулся и продолжил:
Забудь, что ты самнит, молодой Аврунк. Ты сейчас римский гражданин, и величие Рима для тебя не пустой звук. По-крайней мере так должно быть. Власть Республики не должна подвергаться сомнению! Никогда! Там, куда единажды ступила нога латинянина, всегда будет Рим! Навечно! А все эти кавдины, гирпины, карацены и прочие полузабытые народы, могут забыть про свою независимость. Ну, а если кто-то из их патрициев еще помнит Гавия Понтия, то мы примем соответствующие меры, чтобы им было не до того. Пусть заботятся о своих посевах, и даже не грезят о своих легионах!
Теперь легат снова был величествен и грозен, он почти выкрикивал свои торжественные слова. Внезапно, Публий почувствовал позывы тошноты и ему не удалось удержать содержимое желудка.
Интересная у тебя реакция на мою пламенную речьсаркастически заметил легат, но чуткому уху Публия на секунду почудилась горечь в его словах.
Итак, у нас теперь всюду будет Рим. Я, конечно, гражданин Республикисаркастически заметил немного оправившийся понтификНо что же будет с другими народами? С племенами Самнитской Федерации, например?
Они исчезнутспокойно сказал легат, и, посмотрев на помертвевшее лицо Публия, спросилКак твое имя, юноша?
А твое? вызывающе воскликнул понтифик.
Меня зовут Луций Перпернаголос легата был ужасающе бесстрастенТак все же?
Ты же знаешь, кто я.
Знаю. Публий Коминий Аврунк. Из семьи Аврунков и рода Коминиев. Это ведь латинские имена, не находишь? Твоего отца, помнится, звали Марк, следовательно твои братья должны быть Гай и Луций. Знакомый римский обычай не допускать разнообразия в именах, не правда ли? Около очага у вас стояли два пената, а в углу был алтарь для ларов. Я все верно сказал?
Мерзкий Перперна говорил правду. Но признать это Публий отказывался.
Ну и что? беспомощно пробормотал он.
А то, что вы уже давно латиняне, только не хотите это признать. А латинянами вы стали потому, что римляне сильнее. Погоди, не вскидывайся так. Я даже допускаю, что оружием самниты владеют лучше. Но что с того? Пусть даже разобьют они римлян в еще одном Кавдинском ущелье. Пусть мы опять пройдём под игом, но потом вернемся и возьмем свое. Знаешь, в чем наша истинная сила?
Он сделал внушительную паузу, но молодой инженер угрюмо молчал, и Перперна продолжил:
Нет, это вовсе не религия. Наши боги ничем не лучше ваших, да теперь уже и не отличаются. Зато наши традиции крепче, наши обычаи сложнее, наши жизни более упорядочены и наша экономика крепче. А все это вместебудет наш, римский, образ жизни, единственно правильный и жизнеспособный. И многие народы его уже приняли, а остальные примут, никуда не денутся! Когда-нибудь, через много лет уже никто не будет помнить, что Коминии были самнитами, а Перперныэтрусками. И те и другие будут просто римскими именами. В конце концов весь мир станет латинским! Так будет!
Так может и будет какое-то времявскричал ПублийНо потом придет другой народ, с еще более крепким и привлекательным образом жизни, и все эти Лукреции, Антонии, Сервилии и Рутилии снова поменяют национальность.
Не думаю, что такое возможнорассудительно произнес легатНесомненно, наш образ жизниединственно верный. Но если что-то подобное и произойдет, то что жетакова судьба.
На это, по правде сказать, Публию было нечего возразить. К тому же, его снова начало мутить, и он поспешил сменить тему.
Итак, Лукреция вы приручили и теперь будете держать на коротком поводкеконстатировал понтификА как же с городами? Что будет с Помпеей и Геркуланумом?
Кто мы, чтобы идти против воли богов? насмешливо спросил легат.
Значит жизнями сотен людей можно пожертвовать во имя великой цели, во имя величия Рима?
И не только сотен, но и тысяч.
А ведь в Помпеях живет немало латинян
Ну и что? Перперна пожал плечамиЗабудь ты про города, все равно ничего изменить не сможешь. Лучше бы поинтересовался своим будущим.
С удивлением и брезгливостью Публий осознал, что свое будущее действительно волнует его больше, чем судьба самнитских городов.
Как ты понимаешь, юношаначал сидящий в креслеТы теперь мешаешь всем: и Лукрецию, и Верховному Понтифику, и всей Республике. Боюсь, что тебе придется бежать.
Бежать? Куда?
Как можно дальше! Туда, куда пока не достает рука Рима.
Легат протянул Публию увесистый мешочек и связку небольших свитков.
Возьми немного денег на дорогу и рекомендательные письма. Последние используй с умом. Никто не сможет тебе гарантировать, что те, кому ты их вручишь, не успели уже получить письмо из Сената с совсем другими рекомендациями.
Публий с горечью принял дары, но не удержался и саркастически заметил:
Воистину, Луций Перперна, ты был верным другом моему отцу.
Лицо его собеседника исказилось неясной гримасой, но он промолчал. И лишь когда Публий повернулся было, чтобы покинуть навсегда и этот подозрительный дом и весь негостеприимный Рим, Перперна поднялся с кресла и достал еще что-то из наплечной сумки.
Я действительно знал твоего отца, и это именно он, в сражении под Каннами, оттащил меня, бесчувственного, с пути по которому бежали слоны Ганнибала, сметая все на своем пути. Поэтому, хотя я и действовал во имя великой цели, моя вина велика, загладить ее невозможно, можно лишь немного уменьшить.
С этими словами легат протянул ему старый легионерский шлем.
Этот шлем я пронес через все пунические войны, так пусть теперь он послужит тебе. Прими его, как мой искупительный дарон криво усмехнулсяЭто, конечно, безделица, которая не спасет тебя от предательского удара кинжалом, но зато дается от чистого сердца.
Поколебавшись мгновение, Публий неохотно принял шлем, не догадываясь, что однажды тот спасет ему жизнь. Но это случится через много, много лет в далекой стране, про которую он пока еще даже и не слышал.
Беглец
Через два года после своего исчезновения из Рима, Публий Коминий Аврунк с изрядной горечью, но и с некоторой долей гордости, считал себя профессиональным беглецом. Что главное для беглеца, думал он иногда? Наверноенигде не задерживаться надолго. Ведь стоит только остановиться, завести дом, хозяйство, друзей, жену (храни Юнона от такой напасти), и ты сразу становишься беззащитным. Дом и жена (а то и дети) крепко-накрепко привяжут тебя к какому-нибудь городу или поселку, ну а там тебя без труда найдет умелец с железным штырем или шилом. Потом найдут твой хладный труп с раной, соответственно, в голове или в печени, а убийца получит свои два кувшина фалернского.
Рекомендательные письма, врученные ему в подозрительном доме на Кверкветулане, Публий, поначалу, использовал весьма осторожно. Помня предостережения Перперны, он долго и основательно наводил справки, прежде чем явится перед очи того или иного правителя. А являться приходилось, так как денарии и сестерции из заветного мешочка имели тенденцию заканчиваться. И тогда приходилось наниматься архитектором, строителем мостов или консультантом по ритуалам. Впрочем, последнее требовалось все меньше и меньше по мере продвижения на восток, к границам Республики, на которых влияние римских обычаев ослаблялось и размывалось, а варварские обычаи преобладали. Публий помнил мерзопакостные наставления легата, но, похоже, тот не учел, что с размыванием географических границ, размывается и нравственность. Бариум, Корфу, Эдесса и прочие римские, а затем македонские и греческие города отмечали вехи на пути его бегства на восток. Более крупных городов он избегал, опасаясь неофитского рвения местных правителей в совсем недавно покоренной Македонии. Публию повезло, и его ни разу не продали в рабство, хотя две таких попытки случились, но первый раз инженеру удалось отбиться, а второй разубежать. Рекомендации делали свое дело, и порой ему удавалось отдохнуть на одном месте по нескольку месяцев, перезимовать в теплом доме. Постепенно, он начал думать, что Республика про него забыла. Но расслабился он напрасно
Деметриада считалась городом, но ее быстрая слава давно прошла и теперь, после высадки и разгрома под Фермопилами отчаянного десанта Антиоха Великого, город больше напоминал деревню, с козами, жующими травку на немощеных, заваленных навозом улицах. Здесь, на окраине Республики, говорили по-гречески, еще со времен Александра Великого перейдя с разнообразных диалектов на единый язык Элладыкойне. Публий и раньше неплохо изъяснялся на этом языке, который частенько звучал в его родном Геркулануме, а уж в соседнем Неаполисе был слышен на каждом углу. Теперь же, после года скитаний по римской Элладе, его койне достиг совершенства. Может поэтому, а может и в силу стечения обстоятельств, в Деметриаде ему даже не понадобились рекомендации. Дело в том, что как раз в это время, местный правитель, в силу каких-то соглашений с Римом именовавшийся "царем", получил из метрополии указание привести в порядок дороги и мосты. Как понял Публий, Республика подтягивала силы к восточным границам, то ли готовя вторжение, то ли для демонстрации силы. Как бы то ни было, но от дорог и мостов теперь требовалось выдерживать не только груженые повозки легионерских обозов, но и тяжелые карробаллисты, катапульты и стрелометы. Магистратура провинции расщедрилась даже на довольно значительные средства в виде золотых денариев, уже привезенных в Деметриаду под охраной. Для выполнения таких сложных работ правителю понадобился инженер, своего у него не было, выписывать специалиста из Афин было и дорого и долго, поэтому инженером стал удачно подвернувшийся Публий. В дополнение к своим прямым обязанностям, бывший понтифик помогал правителю в совсем иных делах, негласно деля с ним одну из его наложниц. То ли правитель был уже слишком стар, то ли Ларисса была ненасытна, но их связь возникла по инициативе прекрасной фракийки. И она же предупредила Публия о надвигающейся беде
Возможно "царь" был уже стар для ложа, но из ума еще не выжил, хотя ум он имел явно извращеный. Поэтому, получив из канцелярии наместника ориентировку на Публия, он не заключил его под стражу, а задумал нечто более утонченное. Правитель был не только хитер, но и жаден, и решил присвоить казенные средства пользуясь опалой экс-понтифика. Но для этого надо было хотя бы начать работы и передать Публию часть, разумеется весьма малую, от привезенных денариев. После этого его можно будет обвинить в растрате, и вряд ли кто-нибудь будет прислушиваться к оправданиям разыскиваемого Республикой негодяя, ну а вовремя пресеченная попытка к бегству может оставить по себе удобно безмолвное тело. Весь этот хитроумный план он изложил доверенному рабу, а Ларисса, в свою очередь, подслушала и не утаила от своего любовника. Тогда Публий разработал свой план, несколько более успешный, чем царский. Получив первую и, как предполагалось, последнюю толику золота, он поцеловал зареванную Лариссу и немедленно поспешил в порт, где его ждала заранее зафрахтованная фелука. На этом он распрощался с подвластными Республике территориями и продолжил свой путь, а вернеебег, на восток.
Годы бегства, а сколько именно, Публию вспоминать не хотелось, запомнились ему чередой царей, строительных площадок, временных жилищ, столь же временных женщин, и местных богов, имена которых не запоминались. На Родосе, куда доставила его фелука, инженеры и архитекторы не требовались. Потерпев поражение в недавней войне и потеряв все свои территории на материке, остров постепенно приходил в упадок, a упавший во время давнего землетрясения знаменитый Колосс так и лежал поверженный и бесполезный, уже давно заросший патиной. Поэтому Публий охотно откликнулся на предложение египетского посланника и нанялся городским архитектором Александрии Египетской. Поначалу, еще сохранив остатки наивностим, он строил грандиозные планы создания шедевров архитектуры в богатом и культурном городе. Однако, прибыв на место, Публий обнаружил, что со времен Сострата Книдского в Александрии не строят ничего, кроме типовых дворцов знати и армейских казарм.
Египет произвел на него странное впечатление. Рутинная работа на Птолемеев не слишком утомляла инженера и оставляла достаточно времени для раздумий. При этом он не раз вспоминал пламенные речи Перперны о поглощение одних народов другими. Хотя легат имел ввиду исключительно латинян, Публию хватило ума сообразить, что не одни только римляне подавляют и поглощают другие народы. Но здесь, в Эйгюптосе, как называли эту страну пришельцы, подавления не произошло, здесь столкнулись две одинаково сильные и такие разные культуры. Итак, пришельцы из далекой Эллады принесли свой радостный, немного беззаботный образ жизни. И действительно, о чем заботится, если все равно все решает воля богов? Можно жить и радоваться жизни, оставив более серьезные заботы многочисленным богам и немногочисленным философам, которые и в богов-то не верят. А после смерти, если, конечно, найдется чем заплатить Харону, будешь вечно бродить в Аиде бесплотной тенью, не знающей ни боли, ни страданий. Египтяне же жили в своей черной стране, которую называли Та-Кемт, лишь с одной цельюподготовить себя к смерти, после которой только и начнется истинное существование. Если жители Та-Кемт были куколками, то эллиныяркими бабочками. Настолько различны были эти культуры, что столкнувшись, не смешались, а образовали слои, подобно несмешивающимся жидкостям, которые демонстрировали жрецы будущим понтификам в Регии. Выражалось это буквально во всем, и в одеждах и в культе богов и, особенно, в архитектуре. Удивительно было видеть как массивные, странных пропорций египетские дворцы и храмы, соседствовали в Александрии с изящными, стройными и совершенно отрешенными от людей колоннами эллинских построек, а над всем этим возвышалась огромная башня маяка. И все же взаимопроникновение культур происходило, но происходило весьма медленно, принимая при этом такие причудливые формы, что Публий порой лишь диву давался.
Вскоре Птолемеи отказались от услуг городского архитектора, однако, без дела он не остался. В канцелярии ему предложили организовать строительство боевых машин, а потом и сопровождать их к Мемфису, для отражения вторжения селевкидов. К счастью воевать ему не пришлось, так как армию Антиоха остановили не боевые машины и не армия Птолемеев, а римские угрозы. Зато Публию довелось увидеть пирамиды Хафры и Хеопса, третье из герадотовых чудес света, после поверженного Колосса и александрийского маяка. Восхищенный инженер сел на песок, взял палочку и попробовал набросать примерную смету работ. Результаты поразили его: получалось, что строительство этих двух пирамид требовало ресурсов всего царства, не оставляя почти ничего на остальную инфраструктуру страны: дороги, общественные здания и армию. Впрочем, дорог в Египте тогда почти не былопередвигались в основном по Нилу. С ужасом думал он о том, что творилось в той, древней Та-Кемт, заточенной исключительно под строительство колоссальных гробниц. Количество рабов потребное для таких огромных работ тоже должно было быть неимоверным, не говоря уж о надсмотрщиках и охране, не позволяющей рабам разбегаться. Впрочем, подумал он, пустыня охраняет эту страну получше всякой стражи и вряд ли кто осмелится пересечь ее даже в поисках свободы, не имея с собой запасов воды и фуража. Но вскоре он узнал историю, поколебавшую его уверенность.
Тем же вечером в небольшой харчевне на берегу Нила он обратил внимание на пожилого жреца, чей статус легко узнавался по обритой голове. Публию было скучно, старик чем-то привлек его внимание, и он молча поставил на его стол дорогое угощениекувшинчик пальмового вина, приглашая к знакомству. Вино сделало свое дело, оказалось что новый знакомец был жрецом Птаха, недовольным буквально всем, но, в первую очередь, политикой Петубастиса, верховного жреца его бога. В чем именно провинился глава культа, старик не объяснял, но ругал его непрерывно. Прервав его ворчание, Публий поинтересовался процессом строительства пирамид.
Это дело давнеепроворчал жрецТеперь такого не строят, и слава могучему Ра, что не строят.
Что так? осторожно заметил ПублийВроде бы внушительные сооружения, прекрасное место захоронения живого бога.
Захоронение? саркастически переспросил жрецСкорее кенотафон употребил новомодное греческое словоНикто не знает, где именно захоронен великий фараон Хуфу, похоже, это судьба наших живых богов.