Опять ты меня позоришь, сколько можно твоё буйство терпеть? Уже и государь тебя не хочет обратно принять. Христом Богом прошу, Михаил, возьмись за ум.
А я вас, батюшка, Христом Богом прошу: покайтесь. Ведь вы намедни чуть не триста человек запороли. А они опять ко мне придут и станут рассказывать, каково подыхать-то под палками. Я могу вам всё описать. На двенадцатом ударе лопается кожа. По мясу терпеть легче. Но на тридцатом оно начинает отслаиваться с костей. А когда бьют по костям, то внутри человека такой звон, до самых кончиков пальцев. Кости, они ведь полые, как дудки.
Замолчи! Ты не в своём уме.
Должно быть, так. Но молчать не стану. Уговорите матушку покаяться. Она с девками очень дурно поступает. Они мне всё показывали. Нельзя прислуге бритвой грудь резать и косы огнём палить.
Ты сумасшедший пьяница! Не желаю тебя слушать. Завтра же выгоню за ворота.
Выгоните, батюшка, выгоните. Не то я у вас под окном повешусь. Погублю душу, но и вам покоя не дам.
Не сказав больше ни слова, Аракчеев двинулся в обратный путь. Шаг его был неровен и по-стариковски тяжёл. Заноза, которую он нёс в сердце, не вызывала к нему сочувствия. Беспутство сына, вместо того чтобы вразумлять, кажется, только ещё больше злобило графа.
Оба офицера, сидя в углу, подавленно молчали.
Помнишь, Саша, как раньше жили?шёпотом протянул Фабр.Михаил Семёнович сам был человек, и возле него вселюди.
Казначеев положил Алексу длинную руку на плечо и горестно вздохнул:
Где-то теперь наш граф?
Глава 13ВОЗВРАЩЕНИЕ
Декабрь 1819 года. Петербург
Воронцов уже на стену лез от безделья. И как люди живут, не служа? Ещё год такой лени, и он станет ни на что не годен. Неужели во всей империи для него нет занятия?! Страна в руинах, городаголовешки, дорогилучше не ездить. Чиновникитолько мух в чернильницах разводят. А ему, именно ему отказано в высочайшем благоволении. Бог с ним, с благоволением! Но дайте хоть что-нибудь делать!
Он уже попадал в опалу и знал, чем пахнет императорская перчатка. Ничего. Пережил. В 1807-м в корпусе Беннигсена Михаил двигался к Варшаве. 14 декабря дрались у реки Наревы, по пояс в снегу. Потом уже в мае при Гутштате, двое суток кряду. Но перевес остался на стороне французов. В том, что войска не одержали решительных побед, Беннигсен обвинил одного из генераловСакена, который ни ухом, ни рылом не был причастен к провалу операции. Тем не менее Сакена арестовали и предали суду. Все понимали, что нашли козла отпущения.
Двенадцать генералов подписали приговор. Один настырный полковник Воронцов составил особое мнение, в котором утверждал, что Сакен не виноват. Михаилу, как самому бестолковому, негласно передали: государь не намерен сейчас смещать Беннигсена и хочет замять дело, сосредоточив недовольство света на фигуре поменьше. А то Воронцов без глаз! Ни братом, ни сватом ему Сакен не был, но дело в принципе. Граф подал рапорт на августейшее имя. Александр Павлович только улыбнулся и назначил более высокую судейскую коллегию, куда упрямые полковники не входили. Она-то и отправила Сакена в отставку. Пять лет тот влачил в Петербурге жалкое существование, нуждаясь даже в хлебе. В двенадцатом году, когда вдруг понадобились все, ему разрешили вернуться на службу. Сакен показал себя блестяще и получил Андреевскую ленту. Дело против него было прекращено, государь принёс извинения. В этот момент Беннигсена как раз задвигали в угол, и очень к месту оказался честный генерал, пострадавший от его коварных происков.
Что же касается Воронцова, то перед ним никто и не думал извиняться, хотя было за что. После отпуска по болезни Михаил в сентябре 1809 года не был возвращён в гвардию. Его назначили командиром Нарвского пехотного полка. Это была увесистая пощёчина, потому что нарвцы опозорились под Аустерлицем, потеряв знамёнастрашное преступление против боевого духа. Воронцов смолчал: государева служба, идёт, куда приказывают. Но офицерам при первой встрече сказал:
Лучше бы вы, ребята, потеряли штаны. Меньше сраму. Теперь на вас всякая мразь, не нюхавшая пороху, может пальцем показывать.
О горестности своего положения нарвцы и так знали. Половинное жалованье, попрёки при каждом случае. Народ ходил унылый и злой. Воронцов начал с того, что запретил мордобой нижних чинов, а офицерам приказом объявил, что «ставит честь и храбрость выше всего», скоро война в Молдавии, есть шанс вернуть утерянное достоинство.
Отличная речь,сказал ему Шурка, когда они сидели вдвоём в маленькой кофейне на Невском.
Хочешь знать, что я действительно думаю?мрачно отозвался Михаил.Тряпка, даже весьма почтенная, дешевле солдатской жизни. Полк хороший. Никто не удосужился разобраться, из какой передряги они вылезли. Неужели трудно было подойти по-человечески?
Ну, с такими понятиями ты дисциплину вообще угробишь,возразил Бенкендорф.
Спорим, с такими понятиями мы в Молдавии добудем Георгиевские знамёна?
Ага,хмыкнул Христофорыч.И золотые трубы.
Шурка проиграл. Отправляясь из столицы, Нарвский чуть не лишился половины офицеровиздержавшись на скудных выплатах, они не могли ни купить необходимую обмундировку, ни оставить семьям денег. Граф обеспечил их на свои и выдал жёнам пансион. Над ними продолжали смеяться до самого Дуная. А там 22 мая десятого года нарвцы со злости смели крепость Базарджикгромкое дело. Полком против десятитысячного гарнизона. Ничего, сдались турки. Правда, для начала Михаил угостил их как следует артиллерией и только потом повёл людей на штурм. Офицеры получили золотые кресты, солдаты серебряные медали на Георгиевских ленточках, полкГеоргиевские знамёна. Воронцов стал генерал-майором. Так-то, не зарекайся с ним спорить!
Варна, Шумла, Рущукпобеды в Дунайской армии сделали его известным. Опала забылась как-то сама собой, засыпанная наградами и новыми производствами. Но тогда у него было дело. Он мог противопоставить неблаговолению государя свою службу. Теперьтолько пустоту. Что ему оставалось? Тихие сельские радости?
Впрочем, и последние иногда бывали весьма забавны. В конце осени Воронцовы вернулись домой. Михаил намеревался объехать ближние владения, потратив на это около месяца. Уже встали снега, когда они с Лизой проезжали через одну из своих подмосковныхпо Владимирке. Деревня как деревня, только барина встречать вышли одни бабы с ребятишками.
А где ваши мужички?осведомился Воронцов, оглядываясь по сторонам.
Тётки горестно заныли: дескать всех война побрала. Между тем дома не выглядели неухоженными, заборыпокосившимися, риги пустыми, да и сами бабы имели исключительно довольный вид.
А чего дети-то у вас грудные?с усмешкой осведомился граф.Война, чай, шесть лет как кончилась.
Крестьянки прикусили языки. В это время один из чернявых малышей вынул палец изо рта и спросил, показывая им на Воронцова:
Quand at homme quittra nous?
Граф хмыкнул и повернулся к жене. Та перегнулась через бортик саней и ласково обратилась к крестьянкам:
Не бойтесь, бабочки, барин добрый. Скажите как есть.
Тётки понурились, пошептались между собой и решили-таки звать мужиков. Зрелище было колоритным. Французы в снегах Подмосковья через шесть лет после войны. Остатки Великой армии, брошенные на произвол судьбы. Кто выжил, был подобран сердобольными вдовами, пригрет на печи и остался, не зная, куда идти. У иных не хватало пальцев, у иных руки или ноги, были и безносые, и совсем целые. Они хмуро смотрели на графа.
Кто у вас старший?спросил он по-французски.
Вперёд вышел невысокий широкоплечий малый лет тридцати. Судя по роже, провансалец.
Гренадер его императорского величества третьего Лионского полка Перье Лерон.
Будем знакомы,вздохнул граф.Вас как тут силой удерживают или по доброй воле?
Все, кто хотел, давно ушли,мрачно ответил Перье.А у нас дети. Привыкли мы. Дома, небось, жрать нечего?
Да нет,покачал головой Воронцов.Выправляется помаленьку. Правда, вашего брата много, на всех работы нет, вот и шляются по дорогам шайками.
Провансалец со вздохом кинул взгляд на кучку баб и ребятишек.
Вот и я говорю, куда деваться?
Всем, кто пожелает вернуться в отечество, я помогу выехать из России,сказал Михаил.
Его слова были встречены недовольным молчанием. По всему видно, новые хозяева обзавелись добром и с места двигаться не намеревались.
Миша, пожалей ты их,зашептала графиня.Посмотри, вон бабы скоро в голос заревут. Мало им одних мужей хоронить? Ты ещё и вторых отнимаешь. Думаешь, легко было этих иродов выхаживать?
Воронцов с минуту молчал.
Ладно,бросил он.Оставайтесь. Но с условием: всем венчаться. Дети ваши, так и быть, получат вольную. А за жён устанавливаю цену по пятидесяти рублей, со следующего оброка отдадите.
Народец зашевелился. Предложение было приемлемое, хотя лучше бы, конечно, барин к ним и вовсе не заезжал. Зато теперь не надо прятаться. И ясно, что будет завтра. Поговорили ещё немного, и Михаил уехал. Сидел в санях, долго молчал, глядел на снег, потом обернулся к Лизе, которой произошедшее казалось забавным.
Странно всё-таки,сказал он.Их мужья погибли, а они, вместо ненависти, жили с французами, лечили их, рожали детей... Это как?
Не суди,мигом перестав улыбаться, отозвалась графиня.Разве тебе чужое счастье глаза колет? Довольно им горя. Хлебнули уже.
Ты бы могла?
Она покачала головой.
Никто из нас не знает, что мы можем, чего нет. Год назад я не думала, что выйду замуж. А сейчас не представляю дня без тебя. Ты их помиловал, и Господь с ними.
Воронцов обнял жену за плечи.
Лиза, ты и вообразить не можешь, сколько в этих снегах я видел голых замерзших людей. И не было жалко. А теперь пожалел.
Сердце устаёт от ненависти,она вздохнула и положила голову ему на плечо.Эти бабы поняли раньше, тысейчас. Надо жить.
Граф остался при своём мнении насчёт непатриотичных крестьянок, но наказывать их у него не было желания. Деревня не вымерла, приносит доход, и слава Богу. Мало ли какие ещё несообразности он встретит в своих безразмерных владениях, полтора десятка лет живших без хозяйского глаза. Хорошо, если слонов не развели вместо кур! Не ударились в бега. И не впали в ересь.
Александра Васильевна плавно прохаживалась по зелёной гостиной петербургского дворца зятя, небрежно скользя глазами мимо портретов ненавистных ей когда-то людей. Канцлер Михаил Илларионович. Его жена Анна Карловна, урождённая Скавронская, двоюродная сестра императрицы Елизаветы. Их рано умершая дочь баронесса Строгановапервая любовь графа Семёна. Роман Большой Карман, дед нынешнего владельца. Княгиня Дашковапервая и последняя женщина-президент Академии наук. Канцлер Александр Романовичзлейший враг Потёмкина. Его братец Семён Романович в младые годы. Несчастная Катя Синявина, мать Михаила... Все они когда-то населяли этот дом. А теперь здесь живёт её девочка. И собирается подарить миру нового Воронцова. От этого можно было сойти с ума!
Молодые прибыли в Петербург за месяц до родин Лизы. Задержались дольше намеченного, объезжая имения Михаила, и везти жену на юг граф не решился. Мало ли что? Трясанёт дорогой. Нет, лучше поберечься. Александра Васильевна сама спешила к ним, предупредив письмом, чтобы не рвали душу и оставались на месте, она скоро будет. Лизу очень ободрило присутствие матери. Она ничего не рассказала ей о произошедшем в Венеции, щадя мужа, и старая графиня была уверена, что вояж удался на славу. Одобрила все покупки, надавала кучу советов, наводнила комнаты шелестом раскраиваемого на распашонки батиста, сама вязала крючком кружева и расшивала чепчики.
Лизу не тревожили, давали много спать, говорили тихо, поили тысячелистником против отёков, водили на пешие прогулки в Летний сад и вывозили за город дышать воздухом. Привычный дом наполнился изнутри какой-то новой, непонятной жизньювернее, её предвкушением. Он существовал в светлом ожидании завтрашнего дня, когда некто важный, ради кого всё и делалось, закричит и заплачет здесь во всё горло, заставляя остальных то бегать, то ходить на цыпочках.
По настоянию матери молодая графиня ложилась рано, и вечером в гостиной оставались только Александра Васильевна с зятем. Старуха не мешала Воронцову. Не донимала его разговорами о прошлом. Вязала себе или, водрузив на нос очки, читала Святцы. Но сегодня она побывала при дворе у вдовствующей императрицы и вернулась в сдержанном волнении. Чуть только дочь легла, Браницкая сделала Михаилу знак следовать за ней.
Нам надо поговорить,сказала она, оставшись с ним наедине под портретами.Я толковала сегодня с её величеством. Новости любопытны для вас. Граф Ланжерон подал в отставку с поста генерал-губернатора Новороссии и Тавриды. Место вакантно. Мария Фёдоровна считает, что государь не против отдать его вам. Надо только написать прошение.
Михаил болезненно поморщился.
Но ведь это статская должность. А я вовсе не уволен из армии. Просто в бессрочном отпуске.
Вы собираетесь пребывать в нём без срока?насмешливо осведомилась старуха. Всю жизнь проведя подле деловых мужчин, она тотчас угадывала в людях эту складку и была готова заключить пари, что её зять с трудом переносит вынужденное безделье.Скоро, друг мой, вы взбеситесь и изведёте Лизу хандрой. Довольно. Вам пора служить.
Но я вовсе не питаю пристрастия к администрации,возразил Воронцов.И зачем мне Таврида?
Там тёплый климат,нашлась Александра Васильевна.Как раз го, что вам надо, если вы не хотите по полгода сидеть дома у печки и дышать дымом.
Михаил задумался.
Но...
Умоляю, соглашайтесь!старая графиня сложила руки у груди.Вы не можете вообразить, что там за беда от чужих рук! Я недавно была в Одессе. Всё запущено. Людям нет ни суда, ни расправы. Разбойники в горах. Контрабанда на побережье. Дороги ужасные. Корабли гниют. Всё, что сделал мой дядявиноградарство, овцеводство, верфи, фабрики,в полном упадке. А это цветущий край. Очень богатый. Можете мне поверить, я сколотила там состояние своих детей. Вы утроите богатства вашей семьи. И, в конце концов,ведь это ваше наследство!
С какого бока?враждебно осведомился Воронцов. Ему неприятны были намёки тёщи.
Послушайте меня, молодой человек,с достоинством сказала она.Вы родились в семьсот восемьдесят третьем. Вскоре после того, как ваша матушка рассталась с моим дядей. Он любил её очень, я не знала, как мне это и пережить. Но ей надобно было выходить замуж, а он не мог на ней жениться. Если бы судьба распорядилась иначе, вы носили бы другую фамилию и другое отчество.
Граф уже несколько свыкся с бреднями Александры Васильевны, считавшей своего дядю величайшим из смертных.
Если вы говорите правду,холодно сказал он,то почему светлейший князь не женился на моей матери?
Да потому что он уже был женат!воскликнула Браницкая, поражаясь непонятливости зятя.
На ком?опешил Михаил.
А вы не догадываетесь?Александра Васильевна воздела глада к портрету императрицы Екатерины в рост кисти Левицкого, украшавшему противоположную от камина стену.
«Час от часу не легче!подумал граф.Всем старушка хороша. Только любит приврать».
Вы сомневаетесь,констатировала Браницкая.Ничего другого я и не ожидала. Поэтому принесла сюда вот это,она положила на стол большой плотный лист с золотым обрезом.Выписка из церковной книги о венчании. Всего их три. Ещё по одной у графа Самойлова и графа Черткова. Они, как и я, присутствовали на церемонии в качестве свидетелей.
Михаил взял бумагу, и через секунду строчки поплыли у него перед глазами от волнения. Имена венчавшихсяГригорий Александров сын Потёмкин и Екатерина Алексеева вдова Романоваговорили сами за себя. Старая графиня забрала документ у него из рук.
Это вам для того, чтобы верили наперёд моим словам. Я ещё из ума не выжила,наставительно сказала она.И для того, чтобы не пытались осудить ни моего дядю, ни свою матушку. Что было, то было.
Воронцов потрясённо молчал. Потом собрался с мыслями.
Я всё-таки прошу вас, графиня, иметь уважение к моему отцу Семёну Романовичу,с нажимом проговорил он.Что бы там ни происходило между моей матерью и светлейшим князем до встречи с батюшкой, я считаю себя его сыном...
Это как угодно,вздохнула Александра Васильевна.Но по прямой ли линии, через Лизу ли, внучатую племянницу князя Потёмкина, вынаследник Тавриды и отказаться от неё не имеете права.