Наконец все сели за стол. Себастьяна забросали вопросами. Он астролог? Правда ли, что он может превращать свинец в золото? Способен ли он предсказывать будущее? Где он приобрел такие познания? Правда ли, что тайны Древнего мира он изучал на Востоке? И тому подобное. Прежде такая дешевая популярность, даже при том, что он прекрасно понимал ее природу, польстила бы Себастьяну, теперь же скорее обеспокоила.
Граф прибыл в Вену, желая узнать настроения при дворе. Похоже было, что столица пребывала в растерянности. Семь лет войны истощили финансы империи, а возможный альянс Пруссии с Россией пугал всех без исключения. Особенно очевидным это стало после угрожающих писем царя императрице Марии-Терезии: австрийцы ожидали, что эта парочка кровожадных людоедов, Фридрих II и Петр III, сожрет их живьем. Вопрос о союзе с Францией, тоже изможденной и обескровленной войнами на континенте, а также войной, которую она вела за морем против англичан, больше не стоял.
Чтобы избежать катастрофы, действовать нужно было быстро. Нет, не просто быстро, а буквально молниеносно. Хватит менуэтов и ригодонов.
Трех дней в Вене оказалось достаточно, чтобы оценить ситуацию. Не успел особняк на Херренгассе достаточно протопиться, как Себастьян уже отдавал Францу приказ вновь паковать вещи и запирать все двери. Только он собрался послать слугу отнести ключи мажордому графа Банати, как явился посыльный; он передал письмо Банати, который час назад вернулся из путешествия и, узнав о пребывании графа в Вене, непременно желал его видеть.
Себастьян отправился к сардинцу. Не успел он переступить порог дома, как появился Банати собственной персоной.
Граф, как я рад вас видеть!
Могу ответить вам тем же, сударь, не остался в долгу Себастьян. Я собирался уже уезжать, как вдруг узнал о вашем прибытии.
Банати пригласил графа проследовать за ним в гостиную.
10. ГОСПОДИН ФРАНЦ МЕСМЕР, АПОСТОЛ ПРИРОДНОГО МАГНЕТИЗМА
Возможно, именно из-за усталости, вызванной долгим путешествием, черты сардинского дипломата так вытянулись и заострились. Себастьяна поразили черные круги под его глазами. Банати силился улыбнуться, но это у него получалось плохо. Что сделало его похожим на человека, потерпевшего сокрушительное поражение?
Банати указал Себастьяну на кресло и, встряхнув колокольчиком, приказал слугам принести кофе; ему самому он был нужнее, чем гостю.
Каким ветром занесло вас в Вену?
Боюсь, граф, ответил Себастьян, что злой ветер заставляет меня уехать отсюда.
Куда же?
В Россию. Великая шахматная доска, о которой вы мне говорили, опрокинута.
Банати вздохнул. Слуга подал кофе.
Порой нужно несколько жизней, дабы убедиться, что цель, которой мы посвятили свою жизнь, наконец достигнута. К тому же оказывается, что она достигнута другими.
Произнеся эту сентенцию, выражающую смирение и покорность судьбе, дипломат сделал большой глоток кофе.
Положение вокруг русского трона и в самом деле хуже некуда, вновь заговорил он. Но придется принять все как есть. Петр Третий проживет еще лет двадцать, не меньше. За это время они с Фридрихом завоюют Европу, по крайней мере до Рейна. Гармония, о которой мы с вами говорили, воцарится, дай бог, через два-три поколения, заключил Банати.
Порой, граф, возразил Себастьян, решимость помогает сэкономить время. Камень, пущенный сильной рукой, несется быстрее, чем тот, что сам по себе катится с горы.
Увы, времена Давида и Голиафа прошли.
Эта история о противостоянии пастуха и великанапритча, а притчи бессмертны.
От неожиданности Банати пролил на себя кофе.
Что вы этим хотите сказать? встревожился он.
Что камень Давида должен быть пущен.
Кем? В кого?
Себастьян, не отвечая, внимательно посмотрел на собеседника.
Вы отдаете себе отчет, какой хаос за этим последует? вскричал обеспокоенный Банати, едва понимая намерения Сен-Жермена.
А вы сами, граф, думали о том, какой хаос нам всем угрожает?
В гостиной повисло тягостное молчание.
Разве вы не помните, что было темой наших первых переговоров? Освобождение Греции! заговорил наконец Себастьян. Потом со временем появились и другие темы. Греция оказалась забыта. Сейчас совершенно очевидно, что русского царя она не интересует вовсе. Люди, чьих советов он придерживается, хотят возвести Москву в ранг новой Византии. Они заинтересованы в том, чтобы Афины оставались в зависимости у Оттоманской империи. Людовик Четырнадцатый и пальцем не пошевелит, чтобы освободить Грецию, поскольку опасается обидеть Высокую Порту, которая в один прекрасный день могла бы стать его союзницей против России.
Банати налил себе еще однууже третью по счетучашку кофе.
Если король Пруссии и русский царь сейчас вознамерятся бросить вызов остальному миру, продолжал Себастьян, им никто и ничто не сможет помешать. Они получат свою добычу. Австрия и Франция обескровлены. Этого нельзя допустить.
Вижу, вы хорошо запомнили мои слова о Великой шахматной доске, заметил Банати усталым, безжизненным голосом.
Казалось, силы окончательно оставили его. Если только он не придет в себя, Засыпкин при первой же представившейся возможности займет его место.
И вы, и я, мы всего лишь слуги, сказал сардинец.
Себастьян не оценил этого призыва к порядку. До сего момента его отношения с Банати были отмечены искренней дружбой, они казались больше чем друзьямисоюзниками. Но пессимизм удрученного заботами дипломата испортил Сен-Жермену настроение. Он заставил себя улыбнуться.
Конечно, слуги, граф. Вот только чьи?
Себастьян поднялся со своего места. Больше ничего говорить не хотелось. Банати может предать. У дверей мужчины пожали друг другу руки. Ладонь сардинца оказалась влажной. Себастьян забыл потереть свою руку о деревянную дверь, как он делал обычно. На удивленный возглас Банати он ответил вызывающим и чуть ироничным взглядом.
Боже мой, граф, вы живая иллюстрация лекций, которые читает сейчас в Вене некий Франц Месмер.
Кто такой? удивился Себастьян.
Один молодой человек, который изо всех сил старается доказать существование животных флюидов.
Я с ним не знаком.
Возможно, он вызовет у вас определенный интерес. Что касается меня, я от подобных вещей ничего не жду, вздохнул Банати.
Себастьян покачал головой. Больше говорить было не о чем. Он испросил позволения откланяться и уже собирался выйти за порог, когда Банати вдруг окликнул его:
Да, чуть не забыл, граф, сказал он, протягивая Себастьяну какую-то шкатулку. Это вам на расходы.
Себастьян остановился в нерешительности. Он знал, что эти деньги выплачены Петром III, человеком, которого он решил уничтожить, и Банати прекрасно было известно настроение Себастьяна. Неужели же он нарочно протягивал Сен-Жермену пресловутые тридцать сребреников? Или этот жест свидетельствовал о том, что Банати благословлял Себастьяна на мятеж? Так прошло несколько долгих секунд. Сен-Жермен с Банати обменялись взглядами. Граф взял наконец шкатулку из рук сардинца.
Эти деньги могут вам пригодиться, произнес хозяин дома.
Мужчины раскланялись. Себастьян вышел.
Возвратившись на Херренгассе, Себастьян увидел, что перед воротами томится в ожидании раздосадованный почтмейстер. Непредвиденные задержки, замена лошадей, колеса, которые не починили вовремя, еще бог знает какие обстоятельствавсе вместе заставило перенести отъезд в Россию назавтра. Возмущаться было бесполезно. Себастьян вновь послал Франца к Банати за ключом. Значит, ему придется остаться у себя еще на один день. Не было и речи о том, чтобы вновь открывать ставни, распаковывать вещи и разводить огонь. Хозяину и слуге придется перехватить что-нибудь на скорую руку или отправляться в ближайший трактир.
Они поднимались по лестнице, когда раздался громкий стук дверной колотушки. Франц спустился, чтобы открыть. Стоя на верхней ступени лестницы, Себастьян разглядывал нежданного посетителя: молодой человек среднего роста, одетый в черное, просил позволения увидеться с графом де Сен-Жерменом. Франц спросил, как представить гостя:
Франц Антон Месмер.
Попроси господина войти, приказал Себастьян.
Молодой человек поднял глаза. Хозяин дома взмахом руки пригласил его: поднимайтесь. Они пожали друг другу руки, и у обоих на лицах появилось удивление. Затем они одновременно улыбнулись. Трудно сказать, кто из них был поражен больше.
Сен-Жермен и нежданный гость устроились в правой гостиной. Франц зажег канделябры и отправился готовить кофе. Месмер заговорил первым.
Я мечтал с вами встретиться с тех пор, как, еще будучи подростком, услышал рассказ о демонстрации опытов, которые вы проводили в этом самом доме много лет назад. Вы тогда продемонстрировали магнетизм, заставив летать листок бумаги. В ту пору мне был еще неизвестен данный феномен. Когда же я повзрослел настолько, чтобы оценить по достоинству это явление, вы уже уехали из Вены. Много позже, во время своих занятий теологией, мне случилось заинтересоваться трудами Парацельса и искусством лечения болезней.
Так вы теолог?
Я должен был бы им стать, ответил Месмер, сокрушенно улыбнувшись, но боюсь, как бы мой интерес к явлению гипноза не направил меня на другой путь. Однако, если сослаться опять-таки на Парацельса, теология необходима, чтобы воздействовать на божественное дуновение, которое есть в каждом из нас.
Я слышал, вы занимаетесь гипнозом. Почему?
Потому что я один из избранных, так же как и вы, граф. Мне было семнадцать лет, когда один из моих приятелей по школе подхватил сильнейшую лихорадку. Он очень страдал. Чтобы хоть как-то его утешить, я положил ему руку на грудь, и по прошествии нескольких мгновений он воскликнул, что ему гораздо лучше. Он попросил меня не убирать руку. Я стал делать ему массаж, надавливать обеими руками на живот и на спину. Сам я был истощен. А он прошептал, что чувствует себя намного лучше, и уснул. После трех дней такого лечения, при том что никакого другого лекарства он не принимал, температура упала, лихорадка ушла, и он выздоровел. Обо мне заговорили как о целителе. Но мне этого было мало. Я хотел знать тайну своих способностей
Он прервался, чтобы сделать глоток кофе. Себастьян не отрывал взгляда от своего гостя. Молодой человек казался искренним и, похоже, испытывал такую же жажду знаний, как и он сам много лет тому назад. Без сомнения, Месмер тоже полагал, что в природе существуют тайны, которые в принципе доступны пониманию человека. Но если таковая тайна существует и достойна называться тайной, значит, осознать ее невозможно.
Мои исследования и размышления на эту тему Простите, сударь, должно быть, я кажусь вам излишне высокопарным. В общем, скажу только, я полагаю, что существует животный магнетизм, точно так же, как существует магнетизм минеральный.
Возможно, это два аспекта вселенской гармонии, согласился Себастьян.
Не правда ли? возбужденно воскликнул Месмер. Но людей, обладающих этим даром, вроде нас с вами, увы, очень немного, они не в состоянии помочь себе подобным. Я думаю, что существует возможность стимулировать эти силы, то есть животный магнетизм, с помощью магнетизма физического
Себастьян оставался невозмутим.
Чем могу я вам помочь? спросил он.
Сударь, человек, обладающий вашей репутацией, вашими способностями Я всего лишь никому не известный студент
Неизвестный? Ну уж, не прибедняйтесь. Но если вы нашли способ усилить ослабленный животный магнетизм с помощью физического, вы, без сомнения, совершили великое открытие. Мне бы даже хотелось вас предостеречь: боюсь, вы наживете себе много врагов. Вас будут обвинять в том, что вы не профессиональный врач, что вы злоупотребляете доверием людей
Месмер жалобно взглянул на него.
Найдутся и такие, кто станет утверждать, что вы опасны, а если вам удастся вылечивать людей, вас, хуже того, обвинят в колдовстве, станут кричать, что вы служите темным силам.
И что же мне делать?
Есть единственный город на свете, где вас примут без боязни и недоверия. Это Париж.
А вы?..
Я намереваюсь завтра уехать из Вены. Если вы обратили внимание, дом уже заперт. Возможно, мы увидимся в Париже.
Месмер, казалось, был разочарован. Он поднялся.
Последний вопрос, если позволите, сказал посетитель. Вам приписывают поразительные познания и огромную ученость. Вы, случайно, не знаете, от какого заболевания страдают тирольские шахтеры?
Нет. А к чему вдруг этот вопрос?
Парацельс описывал таинственную и неизлечимую болезнь, которая настигает шахтеров. Я подумал, что если кто на свете и мог бы мне ответить, так это, без сомнения, только вы.
Увы, мне очень жаль.
Они раскланялись, и Месмер ушел.
Себастьян задумался. Тироль находился далеко от Богемии и, следовательно, Иоахимшталя. Странно было бы, окажись там одна и та же руда. Но все же любопытно: от какой болезни страдали шахтеры? Себастьян пообещал себе, что отыщет ответ.
Но сейчас мыслями он был уже в России.
11. МЫШИ, ПОВЕРЖЕННЫЕ В СТРАХ КОТОМ
Путешествие из Вены в Москву оказалось просто невыносимым. Поначалу Себастьян планировал поменять карету десять раз за время пути, а получилось чуть ли не в два раза чаще. Каждый раз он обещал кучеру значительную надбавку, если тот прибавит ходу. Но, увы, семь военных лет, а также дороги, разбитые кавалерией и военными обозами, оказались непомерным испытанием для карет, которые использовали на износ и к тому же не успевали приводить в порядок.
Каждый раз, когда путешественники садились в карету, они держали пари, на которую сторону она наклонится в этот раз. В трех лье от Кракова на горной дороге треснула ось, пришлось выйти, разгрузить карету и прождать несколько часов под проливным дождем, пока кучер чинил сломанную деталь. При въезде в Варшаву заржавленные рессоры не выдержали тряски, и попутчики, двое торговцев в меховых шубах, повалились на Себастьяна и Франца, издавая чудовищные крики. Сколько раз пассажиры, измученные дорожной тряской, прибывали на очередную станцию полумертвыми от усталости.
Даже Франц, человек спокойный и благодушный, начинал терять терпение. Так, несмотря на крайнюю спешку, Себастьяну за один день пришлось остановиться трижды, в последний раз в Минске. Он не стал рассказывать своему слуге, что сам князь Лихтенштейнский дважды оказывался жертвой несчастных случаев на дороге и дважды чуть не расстался с жизнью.
Несмотря на то что дороги были абсолютно непроезжими, это отнюдь не избавляло путешественников от неприятной необходимости в обязательном порядке останавливаться на таможенных пунктах, когда чиновникиСебастьян невольно задавал себе вопрос, а умеют ли они вообще читать, проверяли их паспорта и досматривали вещи. Зачастую то же самое происходило и при въезде в города. Что касается паспортов, у Себастьяна их имелось даже несколько: одинСоединенных провинций, поскольку у него была там собственность, второйкняжества Гессен и, наконец, еще один английский, выданный в Гааге послом Йорком. Сен-Жермен показывал один, другой или третий в зависимости от того, какое проезжал государство и в каком отношении находилось оно со странами, выдавшими ему эти паспорта. Впрочем, порой государства были такими маленькими, что путешественники пересекали их за полдня.
Здесь подстерегала особая порода хищниковменялы. Оснащенные своими расчетными таблицами и весами, они обменивали золотые марки на талеры, флорины на дукаты, пфенниги на крейцеры, каролины на соверены и гинеи на франки, рейхталеры, рубли и все, что вашей душе угодно. Конца этому не предвиделось, потому что менялы отчаянно капризничали из-за вышедших из употребления монет, сомнительного вида золотых или слишком ветхих банкнот. Себастьян невольно возвращался мыслями к той главе из Писания, где говорилось о Христе, отхлеставшем их давних предшественников, дабы изгнать из Храма.
Эти торги могли продолжаться очень и очень долго, пока путешественники, прибегнувшие к услугам менял, не достигали цели, но когда они могли продолжить путь, другим пассажирам приходилось дожидаться окончания сделки. Что касается Себастьяна, то он для крупных сумм использовал переводные векселя, кроме того, у него, как правило, оставались наличные после предыдущих путешествий.
Еда и ночлег никак не могли компенсировать дорожных мучений. Для Себастьяна, который путешествовал очень много и повидал всякое, это не было открытием, но следовало признать, что постоялые дворы и гостиницы на Востоке, особенно в сельской местности на почтовых станциях, где меняли лошадей, были куда неприятнее и грязнее, чем на Западе. Так, осматривая кухню в Торне, в Польше, он обратил внимание, что неряшливого вида кухарка, хлопочущая возле кастрюль, льет в рагу какую-то мутную воду, набранную бог весть где. В ответ на его замечание женщина сказала, что это придает блюду особый вкус. Себастьян был озадачен, зато тотчас же догадался о причине расстройства желудка, которое случилось у них обоих, у него и Франца, дня за три до этого и с которым ему удалось справиться лишь с помощью предусмотрительно захваченных лекарств. Мало того, эти люди практически не мыли овощи, которые клали в кастрюли, а если и мыли, то такой же грязной водой.
Ничего удивительного, что эпидемии холеры и брюшного тифа случались одна за другой и за несколько дней буквально выкашивали целые деревни.
Сделав соответствующий вывод, Себастьян во время путешествия стал воздерживаться есть что-либо, кроме хлеба и колбасы, и велел Францу следовать его примеру, если тот не хочет подхватить дизентерию или еще что похуже. Что же до напитков, оба они довольствовались флягами колодезной воды, которые наполнялись под их наблюдением и которые Франц дезинфицировал водкой. Потому что обычно просьба путешественников подать чистую воду воспринималась как каприз.
Комнаты были не лучше. Ни один опытный путешественник не был вправе рассчитывать, что ради него хозяин станет менять белье, но порой постель была настолько грязной и зловонной, что граф и его слуга предпочитали растянуться прямо на одеялахпричем своих собственных, которые предусмотрительный Себастьян захватил с собой, чем провести ночь в компании паразитов.
Среди путешественников встречались не только люди благородных сословий или торговцы; на постоялых дворах останавливались все, кто путешествовал на лошадях, помещики, дезертиры, поскольку военные действия велись по всей Европе, всякого рода проходимцы, рассказывающие о себе бог знает что. Если по прибытии они и были еще трезвы, то оставались таковыми недолго; приходилось слушать, как они горланят песни до поздней ночи, пока какой-нибудь постоялец, желающий уснуть, не призывал их к порядку, зачастую силой. Себастьян не имел никакого желания вступать в пререкания с пьяницами, и все неудобства переносил стоически, стараясь по возможности возместить часы недосыпания на следующий день, во время пути. Но Франц, куда менее терпеливый, к тому же сильный и широкоплечий, не раз и не два выходил призвать пьяного крикуна к порядку, обычно с помощью кулаков.
Пробуждение тоже было малоприятным. Отхожее место, если таковое вообще существовало, представляло собой дыру в земле под навесом или в сколоченном из досок домике. А рассмотрев воду в кувшине для умывания, путешественник приходил к выводу, что его лицо и руки останутся чище, если он не станет умываться вовсе. Себастьян растирал лицо и грудь салфеткой, смоченной в настойке своего собственного изготовления из лавра и можжевельника. Он и Франца убедил следовать своему примеру. Наконец они прибыли в Москву.
В особняке Орловых Себастьяна ожидали три новости.
Во-первых, на крыльце появился Эймерик де Барбере. Он помог графу выйти из кареты. Как уверял шевалье, само провидение позаботилось о том, чтобы до него дошел призыв Себастьяна, и он поспешил ему навстречу.
Ни за что на свете, сударь, я бы не хотел обмануть ваши ожидания.
Барбере прибыл за три дня до Себастьяна. Братья Орловы оказали ему самый радушный прием.
Второй неожиданностью стало письмо от сына Александра.
«Дорогой отец!
Уж сам и не знаю что, без сомнения, непредвиденный характер вашего призыва внушил мне мысль не останавливаться в доме ваших друзей Орловых. Я поселился у посла Соединенных провинций, проживающего в этом же городе, и готов поступить в ваше распоряжение. Мне не терпится заключить вас в свои объятия. Вчера на улице какой-то человек, по виду дворянин, остановил и сердечно поприветствовал меня, между тем как я его не узнал. Он смутился и спросил меня, не граф ли я Сен-Жермен. Когда я уверил его, что нет, он извинился и пошел дальше.
Ваш любящий сын Александр».
Себастьян не мог не одобрить проницательности сына. В самом деле было бы лучше, если бы он не показывался в особняке Орловых. Все правильно, он достойный сын своего отца.
Третьим сюрпризом стало письмо от баронессы Вестерхоф, с пометкой «Прочесть сразу же по получении».
«Дорогой друг!
Не задерживайтесь ни у Орловых, ни вообще в Москве. Приезжайте к нам в Петербург как можно скорее. Мы с принцессой проживаем в Зимнем дворце. Граф Ротари, живущий в особняке в Графском переулке, возле Невского проспекта, был бы счастлив предложить вам свое гостеприимство. Как только вы прибудете, он мне сообщит.
Остаюсь верная вам госпожа де Суверби».
Граф Григорий Орлов еще не вернулся из казарм гвардейского полка, чтобы прояснить ситуацию. Но вскоре Себастьян понял, что имела в виду баронесса, когда советовала ему не задерживаться в Москве. Во дворе крепостные слуги ликвидировали следы пожара, заново белили стены, восстанавливали лепнину и меняли окна на фасадах.
Неделю назад какие-то неизвестные попытались поджечь особняк, объяснил Барбере. Похоже, у наших друзей Орловых в Москве имеются непримиримые враги. Вы именно поэтому меня сюда позвали?
Не совсем, хотя нечто такое я предполагал. Я вам сейчас все объясню.
Вещи графа были уже выгружены и сложены в вестибюле. Однако по причинам, которые становились все более очевидны, Себастьян не захотел поселиться в тех же апартаментах, которые были ему предоставлены несколько месяцев назад братьями Орловыми, и теперь он не знал, куда ему направиться. Он ожидал в гостиной, потягивая чай, предложенный ему дворецким, когда Григорий Орлов появился в сопровождении человека, которого Себастьяну никогда видеть не приходилось и который был представлен как князь Федор Барятинский. Темноволосый и серьезный, с лицом волевым и решительным, он неотрывно смотрел на Себастьяна. После первых приветствий, которые оказались необычайно сердечными и еще раз продемонстрировали, что чувства Григория к нему нисколько не изменились, Себастьян поблагодарил Орлова за гостеприимство, которое братья оказали шевалье де Барбере, затем попросил дозволения побеседовать наедине.
Мы вполне можем разговаривать в присутствии князя, заявил Григорий. Он наш верный друг. Должен предупредить, что вы оказались точнехонько в пороховом погребе. Поскольку немец, Себастьян догадался, что речь шла о царе, упразднил государственную службу и дворянство получило возможность служить за границей, крестьяне воображают себе, что он их тоже освободит и они смогут покидать земли своих хозяев. То тут, то там вспыхивают мятежи. Мало этого, Петр конфисковал земли церкви, и опять-таки тысячи крестьян готовы восстать. После того как он велел публично выпороть священника за то, что тот раскритиковал религиозную политику царя, нет ни одного попа, который бы не предал немца анафеме. Сенат не знает, что и думать, а Священный синод вне себя от ярости. Что же касается армии, он навязал нам немецкие мундиры и командиров, которые только и мечтают разрушить русские традиции. Можно подумать, что все мы теперь находимся на службе у прусского короля.
Себастьян слушал, пораженный.
И при дворе не лучше, продолжал Григорий, царь вопит направо и налево, что собирается развестись с императрицей и отнять у своего сына Павла титул наследника трона.
Почему?
Он вообразил, что Павелэто сын бывшего любовника императрицы Салтыкова.
И кого он собирается поставить на его место?
Ивана Шестого Антоновича.
Это еще кто такой?
Немец, разумеется. Принц Брауншвейг-Вольфенбрюттель, сын Анны Леопольдовны.
Сколько ему?
Двадцать лет. А канцлер Воронцов поддерживает его планы.
Почему?
Да потому что у Петра связь с его дочерью Елизаветой, если вообще он может иметь связь с женщиной. Он и не скрывает своей мечты: стереть прошлое, как если бы его не было вовсе. Если бы царь развелся, эта Елизавета, вероятно, стала бы императрицей.
Но что же настоящая императрица?
А что она может? пожимая плечами, ответил Григорий Орлов. Ничего. Вся власть в руках царя, которого она теперь и не видит. В ее непосредственном окружении есть лишь несколько человек, на которых она может положиться: ее мать, которую вы знаете, воспитатель ее сына Никита Панин и две-три фрейлины. Даже мне запрещен к ней доступ.
Себастьян молчал, обдумывая услышанное. В самом деле, с минуты на минуту пороховой погреб должен взлететь на воздух. Петр III мог развестись, упрочить свое положение и заключить еще более тесный альянс с Фридрихом. Но скандал, вызванный указами, и намерения царя могли спровоцировать настоящий бунт. И тогда никто не сможет вмешаться. Тем временем в помещение вошел Алексей Орлов, вид у него был подавленный.
У императрицы и в самом деле нет никакой поддержки? спросил Себастьян.
У нее есть гвардейские полки, ответил князь Барятинский. Но что, по-вашему, нам делать? Все не так, как было двадцать лет назад!
Вы могли бы вознести ее к власти.
Да. Как Елизавету. Григорий Орлов покачал головой. Но у Екатерины нет никакого политического опыта.
Сейчас это не имеет значения. Иначе бедствие, катастрофа! воскликнул Себастьян. Неужели вы этого не понимаете? Это будет всемирная катастрофа!
Воцарилось молчание.
Мы были бы счастливы, если бы вы высказали свое мнение, произнес наконец Григорий Орлов.
Оно вам хорошо известно. Впрочем, мне нужно принять одно важное решение. Баронесса Вестерхоф в своем письме настоятельно советует мне не задерживаться в Москве, а выезжать в Санкт-Петербург.
И, я полагаю, не ночевать в нашем доме, с понимающей улыбкой добавил Григорий. Ее советы имеют под собой основание. Императрица в Санкт-Петербурге, и я не сомневаюсь, что она будет рада вас видеть, если, конечно, предположить, что вас до нее допустят.
А вы?
Мы с Алексеем тоже вскоре отправимся в Санкт-Петербург с нашим гвардейским полком. Остальные полки уже там. Там же и два других наших брата.
Но я не могу уехать в Петербург прямо сейчас. Не посоветуете ли какую-нибудь гостиницу, где можно было бы провести эту и, пожалуй, следующую ночь?
Вам нет никакой необходимости отправляться ночевать в гостиницу. Дворец Голицыных сейчас пуст, поскольку княжна Мария в Санкт-Петербурге. Баронесса предупредила ее о вашем приезде, и Мария уже распорядилась, чтобы вы были там размещены со всеми подобающими удобствами.
Себастьян склонил голову в знак признательности.
Чтобы мы смогли продолжить наш разговор, вмешался князь Барятинский, коль скоро вы будете проживать во дворце Голицыных, окажите мне честь отужинать со мной. Я пришлю за вами карету и распоряжусь, чтобы она оставалась в вашем распоряжении вплоть до вашего отъезда в Петербург.
Благодарю вас, ответил Себастьян. Вы позволите мне пригласить моего сына, которого я попросил приехать ко мне в Москву? Он живет у посла Соединенных провинций.
Почту за честь, граф.
В тот вечер, 7 июня 1762 года, в библиотеке дворца Барятинского их было шестеро. Четверо, включая шевалье де Барбере, едва могли прийти в себя от изумления, увидев графа де Сен-Жермена и его сына, князя Полиболоса. За исключением нескольких незначительных отличий, едва различимых при свете свечей, сын был копией отца. Вплоть до тембра голоса и манеры держать себя. Они походили друг на друга как две капли воды.
Каждый из присутствующих задавал себе вопрос, зачем Себастьян пригласил сына в Москву. Их исключительное сходство могло быть использовано во многих обстоятельствах, но никто не решался спросить, что обо всем этом думал сам Сен-Жермен.
За ужином разговор зашел об угрозах, которые царь высказывал в адрес датского короля Фридриха V. Вне всякого сомнения, поскольку Петр являлся по рождению герцогом Гольштейн-Готторпским, недавно приобретенная власть вызывала в царе желание отомстить тому, кто отнял у него Шлезвиг. А поскольку русская армия была гораздо сильнее, чем датская, и, более того, Петр был союзником короля Пруссии, он с трудом сдерживал нетерпение: царь жаждал как можно быстрее свести счеты.
Он пьет еще больше, чем прежде. Из-за этого его агрессивность представляется весьма опасной, заметил Барятинский. Не стоит сомневаться, его нападение на Даниювопрос нескольких дней или недель, он твердо намерен отобрать Шлезвиг. Можно не сомневаться, что прусский король с удовольствием его поддержит.