Старшая фыркает, и ее презрительный взгляд я чувствую, даже не видя его.
Кто-то из соседей вскакивает с кровати.
Ты бы поаккуратнеенеуверенно говорит он, замирая на полпути, пока я стараюсь распрямиться.
Боишься, что ваш новичок хрустальный? хмыкает Старшая.
Его Холод коснулся, тихо говорит уже другой сосед.
Старшая набирает в грудь воздуху, чтобы что-то ответить, но тут до нее доходит смысл услышанного, и она замирает.
Что? переспрашивает она несколько секунд спустя. Взгляд ее фокусируется на мне, лицо делается вытянутым и каким-то болезненным. Смотреть на меня, как на грязь из-под ногтей, она перестает. Видно, что внутри нее разворачивается настоящая борьба, но она изо всех сил старается этого не показывать.
В комнате стоит звенящая тишина, все ждут вердикта Старшей. Когда она наконец заговаривает, голос ее звучит более хрипло, чем обычно:
Так. Тридцать шестая, соседа под рукии бегом к Майору.
Ночью? удивляется смуглый парень в идеально белой пижаме.
А раньше надо было думать! отчитывает его Старшая. Теперь придется ночью. Давайте, быстрее. Одна нога здесь, другая там. Живо!
Она бросает очередной критический взгляд на Нумеролога и недовольно цокает.
Бестолочи!
Тридцать шестая начинает суетиться, кавардак оживает и перемещается, будто желает выпорхнуть на волю. Наконец три обитателя комнаты выстраиваются перед Старшей шеренгой в ожидании ее приказа. Я все это время стою, слегка согнувшись, и опасаюсь делать глубокие вдохи. В груди волнообразно ноет, в животе муть. Старшая недовольно поглядывает на меня, и я, к собственному удивлению, понимаю, что она волнуется, хотя и не подает виду.
Эй! робко обращается кто-то. До меня не сразу доходит, что невысокий парнишка с шарообразной головой и птичьими глазками обращается ко мне, а не к Старшей. Я вымученно поворачиваю к нему голову и убеждаюсь в своей догадке. Лицо паренька сияет. А это правда, что ты сегодня спас кого-то от болотницы?
Я хмурюсь.
От болотницы?
Стриж, ерунду не болтай, чеканит Старшая. У тебя сейчас дело есть, не забыл?
Да, неловко соглашается парень по кличке Стриж, но разве там болотницы не было? Это не она его утащила? Кстати, кого а то все разное говорят но большинство говорит, что ты его спас. Кто-то, правда, считает, что ты сам его и ну того
Что? вскидываюсь я и, охая, кривлюсь от боли в груди, отозвавшейся на попытку распрямиться.
Стриж, предупреждающе понижает голос Старшая.
Идите вы к черту со своими слухами! устало шиплю я.
Не переусердствуй, обрубает меня Старшая и снова смотрит на моих соседей. А вы, хватит тормозить!
Те не спешат покидать комнату, хотя уже ждут одетые. Самый высокий, присыпанный маком веснушек, помогает Нумерологу обуться.
Я Стриж, как ты понял, не унимается мой горе-собеседник. Этот, в белой пижаме, Далай-Лама. Можно просто Лама
Нельзя «просто Лама», тут же недовольно возражает названный.
этот высокийСухарь. А тот, кого ты спасНумеролог. Будем знакомы, Спасатель. Стриж неуверенно пожимает плечами, оглядывая соседей. Думаю, уже можно, да? Все как согласны?
Старшая скептически приподнимает бровь, но ничего не говорит. Соседи переводят на меня взгляд и наперебой начинают что-то щебетать, и в их невнятных высказываниях я улавливаю звуки согласия. Даже Нумеролог что-то хрипит, глядя на меня благодарными глазами-черносливами. Далай-Лама и Сухарь подаются в мою сторону, чтобы обрушить на меня шквал рукопожатий, но Старшая отгоняет их, и на этот раз я ей даже благодарен. При сильной ноющей боли в груди я сейчас не очень обрадуюсь, если меня начнут трясти за руку три восторженных труса, коими я до сих пор подспудно считаю своих соседей.
Сделайте уже хоть что-то полезное! командует Старшая.
На этот раз мои соседи подчиняются и неловкой процессией покидают тридцать шестую. Я уверен, что Старшая последует за ними, но она остается, и вот мы уже в комнате одни.
Сядь, в ногах правды нет, хмыкает Старшая, глядя на то, как у меня предательски подрагивают колени. Чувствую я себя преотвратно, как будто по мне проехался грузовик, поэтому предложение сесть меня вдохновляет. Опираюсь на металлическое изножье кровати, осторожно сажусь. Старшая тут же плюхается рядом очень близко. Ее рука бесцеремонно ложится мне на коленку, и я вздрагиваю.
Больно, что ли? удивляется она.
Н-нет, выдавливаю я, отводя взгляд и сжимаясь в тугой комок нервов. Нормально все.
В жесте Старшейтолько деловитость и покровительство, ничего другого. Но мне все равно перехватывает дыхание, и на этот раз боль в груди тут ни при чем. Просто не припомню, чтобы девчонки когда-либо садились ко мне так близко и вели себя так никак. Старшую, наверняка, волнует сейчас совсем другое. Например, мое состояние или подробности злоключения. Уж точно не ее рука на моей коленке! Но в этом-то и проблема. В таком случае, лучше б уж продолжала держать дистанцию. При этом, как девчонка, Старшая мне не то чтобы нравится, но то, что она совсем не стесняется своих жестов и даже не видит в них ничего многозначительного, почему-то обидно.
Как себя чувствуешь? спрашивает она.
Бывало и лучше, бурчу в ответ и слегка дергаю ногой, пытаясь указать Старшей на неуместность ее жеста. Она убирает руку, и я надеюсь ощутить ее смущение, но ее поведение ни капли не меняется. Как будто она даже ничего не заметила.
Догадываюсь, понимающе отзывается Старшая. На такое здесь мало кто отважился бы. Ты это сделал, потому что не знал, или у тебя инстинкт самосохранения в полной отключке?
Я с запозданием вскидываюсь. Тон Старшей не сразу дал понять, что эта язва снова издевается.
Ничего у меня не в отключке! возражаю я, хотя недавно думал о себе то же самое. Разве не нормально пытаться помочь, когда кто-то попал в беду? Или для тебя понятнее сидеть и смотреть?
Осекаюсь, чтобы сделать вдох и невольно морщусь, хотя отмечаю, что боль становится слабее.
Старшая от моих слов делается мрачно-серьезной.
Если б для меня было нормально не вмешиваться, я бы не оказалась сегодня здесь, а радовалась, что все происходит не в моей комнате, отвечает она. На этот раз в ее словах никакой издевки.
Все происходит не в моей комнате, повторяю про себя ее слова. Память невольно начинает прокручивать все, что произошло этой злосчастной ночью. Мой поступок, реакцию соседей, кличку, которую мне дали, Старшую, кладущую мне руку на коленку и всё это на фоне того, что ни один из присутствующих даже не удосужился спросить, что за неведомая чертовщина порывалась напасть на Нумеролога! Как будто в любом интернате по коридорам ночами разгуливает всякая жуть и убивает детей!
Впрочем, я не уверен, убивает ли Холодменя-то он, вроде как, не убил, хотя моя грудная клетка и чувствует себя так, будто по ней прокатился танк. Но даже если Холод не убивает, он все равно слишком нереальный, чтобы стать обыденностью. А значит, такого попросту не может быть.
Мне это снится, вдруг понимаю я. Мысль кажется настолько очевидной, что я даже начинаю смеяться. Очень осторожно, чтобы не побеспокоить притаившуюся в грудной клетке холодную боль.
Ты совсем дурак? шипит Старшая. Чего ржешь, как идиот?
Я перестаю смеяться. Все-таки эта девчонка даже во сне противная и ядовитая. Видимо, со вкусом у меня тоже плохо, раз я не удосужился грезить о ком-нибудь поприветливее.
Это самый тупой сон, который только можно придумать, выдавливаю я.
Старшая приподнимает брови. Затем лицо ее принимает коварное выражение, и вслед за заговорщицкой улыбкой она резко, как змея, щиплет меня за ногу. После прикосновения Холода это кажется пустяком, но от неожиданности я все равно ойкаю и отталкиваю ее руку, борясь с внутренней обидой.
Убедился? сладковато скалится Старшая.
В чем? Что тызараза, каких поискать? огрызаюсь я.
Нет, придурок. В том, что ты не спишь. Мог бы и раньше догадаться: во сне боли не бывает. А ты уже минут десять сгибаешься от нее пополам.
Вообще-то в словах Старшей есть резон. Но что же получается? Что я действительно бросился спасать соседа от какой-то мистической тварюги? Наяву? Думать об этом мне пока не хочется, и я концентрируюсь на своей неприязни к собеседнице.
Еще раз распустишь руки, и я тебе врежу, поняла? И не посмотрю, что ты девчонка! Сама нарвалась.
Старшая, как ни странно, понимающе кивает и приподнимает руки в знак мира. Конечно! Никому не хочется получать затрещины и тумаки. Я даже жалею, что у меня не хватает гонора треснуть девчонку без предупреждения. Будь она парнем, было бы проще ее осадить
Если впаду при тебе в такое же идиотическое состояние, можешь врезать, безразлично пожимает плечами она. Правда, тебе придется слишком тщательно подыскивать возможность. Я в отличие от тебя контролирую свои эмоции.
Она явно очень гордится собой, произнося это. У меня так и вертится на языке, что эта чокнутая садистка не контролирует свои клешни, но предпочитаю этого не высказывать и пока не понимаю, жалею об этом или нет. Ноющая боль в груди напоминает, что не жалею: если вступлю в перепалку, у нас точно дойдет до драки. А я сейчас явно не в том состоянии, чтобы с кем-то драться.
Слушай, морщась, вздыхаю я. Если ты пришла, чтобы поупражняться в ядовитых фразочках, выбери другой день. А в идеале другого кандидата. Уверен, тебе и без меня есть, кого доставать.
Доставать?! возмущается Старшая, вскакивая с кровати и нависая надо мной, как надзиратель. Да ты сам, кого хочешь, доведешь до белого каления!
Я невольно ухмыляюсь, понимая, что поймал эту язву в ловушку.
Тогда, может, пойдешь туда, где я не буду так тебе досаждать? с противной елейностью цежу я. Это ведь ты в моей комнате, а не я в твоей.
Ожидаю чего угодно: что Старшая вскинется, наорет на меня, бросится вон из тридцать шестой или снова распустит руки, но ничего из этого не происходит. Она задумчиво замирает, отходит к кровати напротив и садится на нее хотя больше это похоже на изломанное падение марионетки, брошенной кукловодом.
Ну дазадумчиво говорит она.
Я чувствую, как мое лицо вытягивается от изумления. Или от возмущения, поди разбери.
Все-таки я совсем не понимаю эту девчонку! Резкая, дерганная, щетинистая, мнит о себе черт знает что И все же я почему-то рад, что она не сбежала и не повела себя, как психованная истеричка. Мне приятно, что она осталась и тихо села на кровать напротив. В задумчивости с ее лица сползает вечно недовольная гримаса, а из всего тела будто перестают торчать невидимые колючки, на которые наталкиваешься каждый раз, когда СтаршаяСтаршая.
Сейчас она не такая. Сейчас она кажется почти потерянной, и мне хочется подойти к ней и сесть рядом. Я сделал бы это, если б не знал, что тем самым тут же воскрешу ее прежнее амплуа, а меня слишком радует и впечатляет теперешнее, поэтому я молчу и ловлю момент.
Момент разрушается с первой же репликой Старшей.
Не место тебе тут, тоскливо вздыхает она.
Это вместо «извини, что нахамила у тебя дома»? хмыкаю я. А этикет у нас в школе не преподают? Тебе не помешало бы!
Старшая поднимает на меня взгляд. Очень серьезный, почти майорский.
Почему ты сказал «дома»? напряженно спрашивает она.
Почему ты просто не скажешь «извини»? упорствую я.
Старшая сжимает губы, и они кривятся от раздражения. Из спины и плеч снова вырастают невидимые колючки, и разъяренный дикобраз вот-вот пойдет в атаку.
Знаешь, что? вздыхаю я, не собираясь больше позволять ей вольничать. Либо сейчас я буду задавать вопросы, а ты мне на них ответишь, либо проваливай, ясно? Мне уже надоели твои командирские замашки. Не можешь общаться нормальнодавай не будем.
Старшая сжимает кулаки, но вновь делается задумчивой, будто вспоминает что-то. Что бы ни пришло ей в голову, это заставляет ее сдержаться. И хотя я ясно вижу, что больше всего Старшей хочется гордо уйти, хлопнув дверью, она делает над собой усилие, чтобы остаться и продолжить разговор. Подход у нее такой же основательный, как во всем: она ведет себя, как ответственный дежурный, которому дали важное задание.
Ладно, цедит она. Задавай свои вопросы, Спасатель. Но извиняться я перед тобой не собираюсь, этого можешь не ждать.
Ее принципиальность в этом вопросе рассмешила бы меня, не будь я так смущен новой кличкой. Звучит она странновато и тяжеловесно, хотя, надо признать, не может не льстить. Все лучше, чем «Малыш», в конце концов! Но пообвыкнуть со «Спасателем» тоже будет непросто.
Для начала, прочистив горло, заговариваю я, что за штуку я отогнал от Нумеролога?
Старшей не нравятся мои вопросы. Из всех, что я ей задал с момента знакомства, ей не понравился ни один, это видно невооруженным глазом. С утра я от этого слегка тушевался, но сейчас мне это надоело. В конце концов, я успел насмотреться тут всякого в первый же день! Не знаю, почему, но это вселяет в меня непоколебимую уверенность, что я теперь имею право допрашивать старожилов, сколько угодно.
Похоже, Старшая не может найти контраргументы такой позиции. Она долго молчит, явно подыскивая, чем меня заткнуть.
Не находит.
Злится.
Смотрит на меня.
Не дожидается реакции и нервно хватается за собственные коленки, сжимаясь в тугую струну.
Ты ее не то чтобы отогнал, нехотя начинает Старшая. Отогнал ты, скорее, самого Нумеролога. Заставил прийти в себя. Холод его не достал и ушел. Ты его запутал, понимаешь?
Нет, честно отвечаю я. Не понимаю. Совсем! Какого черта ты говоришь об этой штуке так, будто это нечто обычное?!
Старшая буравит меня глазами.
Потому что это так. Здесьтак бывает. Но об этом не принято говорить вслух. Меньше говоришь, меньше ее призываешь. Точнее, это. Она недовольно вздыхает. Это здесь называют просто Холод. Думаю, не надо объяснять, почему?
Я кривлюсь в ответ на очередную колкость, но предпочитаю проигнорировать выпад Старшей.
Название мало что объясняет. Что это? Откуда взялось? Почему приходит? Что делает?
Старшая морщится от потока вопросов, как от прокисшего супа.
Полегче на поворотах! осаживает она. Затем нервно оправляет пижаму безо всякой надобности и картинно покашливает. Думаешь, ты самый умный тут? Спрашивает он, что это и откуда! Только посмотрите на него!
Я закатываю глаза.
Уймись, тут нет зрителей. Если не знаешь ответа, так и скажи, хватит воображать себя Майором.
Щеки Старшей почему-то краснеют.
А Майор здесь при чем?
Не строй дурочку, машу рукой я, и Старшая вздрагивает, как от пощечины, но я предпочитаю сделать вид, что не заметил этого. Думаешь, я не понял, у кого ты этих командирских замашек нахваталась? Копируешь отлично. Но пример, на мой взгляд, не лучший, уж извини.
Старшая невесело усмехается.
По-твоему, я его копирую?
Тебя, что, заинтересовало мое мнение? удивляюсь почти искренне.
На губах Старшей тоже появляется улыбочка, только кислее моей.
Ты, наверное, первый, кто предположил, что я просто его копирую. Одноклассницы думают, что я его охмурить пытаюсь.
Фу! невольно выкрикиваю я. Он же старый!
Старшая смотрит на меня своим фирменным долгим и пристальным взглядом, а потом вдруг начинает хохотать. При хриплом голосе смех у нее оказывается громкий, звонкий и до ужаса заразительный. Я против воли подхватываю его и тоже смеюсь. Хотя, судя по звукам, скорее, крякаю: смеяться больно, но я все равно почему-то не могу сдержаться. Удивляюсь, как к нам еще не пришел кто-то из соседей
Соседи! Холод! А если
Резко вскакиваю, тихо ахнув от боли в груди и придержав ее рукой.
Старшая Холод! А если он а если он ушел к кому-то из соседей? Мы же его только отсюда прогнали, он может
Старшая машет рукой.
Сядь, отдышись, серьезнеет она. Никого он больше не тронет. Он за Нумерологом приходил. Ее брови сдвигаются к переносице. Ничего бы этого не было, если б Стриж с Далай-Ламой и Сухарем вовремя поняли, что Нумеролога надо тащить в Казарму. Она переводит на меня взгляд и снисходительно кивает. Да сядь ты уже! Только в себя пришел, опять за грудь схватился. Раз уж решил подставиться Холоду, дай потом себе время оправиться.
Глотаю горькую пилюлю нотации Старшей, и мы с пружинами кровати скрипим в унисон.
Что он такое? Призрак или что-то типа того? устало выспрашиваю я. Старшей, похоже, становится совестно за слишком частые уходы от ответов, и она кивает.
Скорее, что-то вроде ожившей легенды. Дети интерната рассказывали друг другу страшилки у костра целыми поколениями: про Холод, про болотницу. Были и другие страшилки, но эти почему-то рассказывали чаще всего. Когда в какое-то явление верит разом слишком много людей, это может сделать его реальным.