Но! Я сказал, все равно поеду, не возьметеодин поеду, уперся Толя.
Татьяна Фадеевна махнула рукой, пошла к дому и скоро вернулась с пустым ведром.
Вы, сказала она маме и тете Зите, идите в дом, располагайтесь, что уж теперь делать.
Я с вами пойду корову искать, сказала мама.
Не надо. Она чужих боится.
Татьяна Фадеевна, вы Алексея поторопите, если встретится: повел лошадей менять и застрял, попросил председатель. А, вон скачет.
Прошло, наверное, с минуту, когда я тоже расслышала топот копыт.
Толя отвязал коня, подвел его к телеге, взобрался на телегу и оттуда перелез на спину лошади.
С каких это пор ты, как бабка, на лошадь влезаешь? насмешливо спросил председатель.
Устал просто, по-взрослому ответил Толя.
Ты дурака не валяй, еще тебя не хватало искать потом. Мы даже не знаем, в какую сторону ушли лошади. Если бы знать, так проще бы
На лошади подскакал Алексей, вторая лошадь, привязанная к длинной веревке, бежала сзади.
Ох, сказал Алексей, еле отловил их из табуна в темноте, прямо дикие
Ну что, разойдемся, сказал председатель. Ты в той стороне будешь искать, а я туда поскачу.
Обе стороны председатель указал совершенно противоположные той, куда ушли лошади.
Они туда ускакали, вдруг сказала мама. Это мы их выпустили. Нечаянно.
Спасибо хоть за правду, сдерживая в голосе злость, ответил председатель, и они поскакали в нужном направлении.
Это я выпустила, и канистра моя тоже! громко закричала им вслед тетя Зита и, всхлипнув, пошла в дом.
Толя ничего нам не сказал и, чуть помедлив, наверное, чтобы его сразу не прогнали, тоже поскакал искать лошадей.
Ты иди в дом, сказала мама. Ты маленькая, Зита больна, вам поспать надо. А мне трудно туда идти, пойми меня
Я с тобой, мама, не прогоняй, мне тоже трудно.
Хоть бы сена охапку найти. До утра прилечь неплохо, сказала мама.
А что утром? спросила я, понимая, что хорошего утра у нас не будет. Стожок на берегу стоит. Когда воду собаке брала, я видела. Толя мне собаку отдал
Я взяла маму за руку, и мы пошли искать стожок. Мы надергали из стожка сена, привалились в образовавшуюся выемку спинами, а ноги прикрыли вытащенным сеном.
Так я говорю, мама, Толя мне собаку отдал. Возьмем? Жалко, он худой такой. Его туристы бросили.
Глупая ты! Я думаю, как теперь в Усть-Коксу доехать, отца дождаться иназад. Тут мы уже показали себя, лучше некуда. Спи! И мама замолчала.
Ты как хочешь, сказала я шепотом, а я обещала Ольге Дмитриевне завтра прийти и приду.
Но подумала: «Если мама не пойдет со мной, я тоже не смогу пойти. Получится, что я обману Ольгу Дмитриевну. И еще получится, что прав был Александр Васильевич: Захотятпривезут, захотятувезут».
Было тихо-тихо, тихонько шипела речка. Звезды были крупные, ясные, и казалось, здесь они намного ближе к земле, чем в Ленинграде.
Я проснулась от квохтанья кур. Толстая лягушка сидела мордой к воде. Курицы ее не трогали, хотя подошли вплотную и замерли от любопытства.
Лицо и руки чесались от комариных укусов. Далекое блеяние овец становилось все громче. Наверное, они шли в нашу сторону. Мама тоже проснулась. Мы умылись ледяной водой, попили, зачерпывая воду ладонями. Как и вчера, утки, испугавшись, поплыли, а одна бежала следом по берегу и тревожно крякала.
Видишь, сказала я маме, а ты не верила.
Мама ответила равнодушно:
Вижу. Сюда овец гонят, надо спросить: поймали лошадей? От этого наша судьба зависит.
Овцы быстро бежали к нам, а за ними еле поспевал пожилой алтаец.
Смотри, сказала я маме, овцы к нам здороваться бегут, что ли? За своих признали.
Я думаю, они к воде бегут. Там берег крутой, а у нас пологий.
По голосу мамы я поняла, что она просто очень, очень расстроена.
Не пускайте, не пускайте, кричал нам пастух, вода холодная!
Мы стали отгонять овец, хлопать в ладоши и бегать вдоль берега. Овцы испугались и стали. Только черный с белыми пятнами козел, совершенно не боясь нас, вышел на середину речки и стал пить. Глаза у козла были разные: один светло-коричневый, другой голубоватый.
Соль привезли вчера, а убрать на склад некому было, так эти всю ночь подсаливались, сказал пастух. Рано вы встали, шестой час только. И грубо крикнул козлу:Борька, вылезай. Ну! Бока прутом обломаю.
Козел часто затряс головой, мекнул и опять стал пить.
С ним-то ничего не будет, объяснял пастух, размахивая прутом перед овцами, а эти нежные, сразу перхать начнут. За поселком в ручейке напою. А вы у Татьяны
Но мама прервала его:
Скажите: лошадей нашли ночью?
Нет. Председателю большие неприятности будут. Эти лошади очень дорогие. Сегодня на стрижку из поселка не поедут. Всем искать надо. Я вот овец до стрижного пункта доведу и пойду искать тоже.
Мама мрачнела все больше и больше.
Козел вышел из воды, потряс боками, как цыганка плечами в танце, и пошел в поселок. Овцы побежали за ним.
Борька, крикнул пастух, стой, окаянный! Помогите мне их из поселка выгнать, попросил он нас. Опять его к соли потянуло. Там по дороге они хорошо пойдут: с одной стороны обрыв, с другой гора вдоль дороги.
Мы с мамой бегом обогнали овец. Мама шлепнула козла по спине, он даже от возмущения подпрыгнул, но тут же, развернувшись, нагнул голову и выставил вперед рога.
Наверное, козел бы боднул маму, но подбежал пастух и хлестнул его хворостиной.
Дождался, окаянный. Обещал ведь тебе. Беги, беги вперед, нечего на меня свои бельма пялить? Я счетоводом работаю, охотно говорил с мамой пастух, летом у нас все скотоводы по совместительству. Меня Темекей зовут, по-русски Тимофей, значит.
А отчество? спросила мама.
Иванович. Отца Бануш зовут. Ванюша по-русски
Мы познакомились и, разговаривая, шли за стадом. Козел важно шел впереди с высоко поднятой головой, а овцы послушно бежали за ним. «Правильно бабка в Усть-Коксе сказала: куда козел, туда за ним и овцы», вспомнила я.
Тимофей Иванович забежал вперед, сдвинул в сторону жерди, те самые, из-за которых у нас столько неприятностей, подождал, пока выйдут все овцы, и сказал:
Спасибо, приходите в гости, я живу в том конце поселка.
Скажите, спросила я, что нам будет? Это мы лошадей выпустили.
Тимофей Иванович посмотрел на нас так сочувственно, с таким участием, что мама взялась за рукав его пиджака и попросила:
Научите нас: где их искать? Ну где они могут быть?
Овцы уходили от дороги. Мы с мамой, не дожидаясь ответа, перелезли через жерди и побежали выгонять овец из травы.
Мы шли за стадом по дороге. Тимофей Иванович ничего не говорил нам.
Я так благодарна, что вы нас не прогоняете, сказала мама.
Вы же не нарочно, удивился Тимофей Иванович, мало ли в какую беду люди могут попасть. Вот не ели вы только. Но тамока дальше поселок будет. В столовую сходите. Я подожду вас.
Вдоль дороги со стороны обрывазаросли черной смородины. Еще зеленые ягоды были крупными, и я украдкой от мамы ела их, но она смотрела только себе под ноги и ничего не замечала.
Ты лучше землянику ешь, посоветовал мне Тимофей Иванович.
Действительно, под смородиной в траве попадалось много созревших ягод. Я набрала в горсть и предложила маме.
Это клубника. Дикая клубника. Не хочу, ешь сама, сказала мама. Мы назад пойдем, Тимофей Иванович. У нас там приятельница в поселке осталась.
Еще хоть немножко пройдем, попросила я маму. Так хорошо идти.
Дорога стала широкой, превратилась как бы в площадку. От горы выступала песчаная ступенька, на ней рос кедр. Его ветви далеко раскинулись над дорогой.
Это, наверное, тот кедр, про который Татьяна Фадеевна говорила, что деревню от голода спас, вспомнила я.
Тимофей Иванович засмеялся:
Ну, этот просто детка, по сравнению с тем кедром.
Недалеко от кедра росла оранжевая купава. Я уже знала, что здесь купаву называют «жарки» или «огоньки». Эта купава росла здесь одна. Стебелек длинный-длинный, а цветок раскрылся на ней пока один. Ярко-оранжевый с нежно-зеленым оттенком по краям лепестков. Сорвать такой цветок мне было жалко, почти так же жалко, как того коричневого жука, пойманного папой. Овцы пили из ручейка, отталкивали друг друга от воды. Мама и Тимофей Иванович стояли возле обрыва. Я подошла к ним. Далеко-далеко внизу шумела Катунь. Я отступила назад, и шум затих. Так я отступала и подходила несколько раз, но все равно не поняла секрет, почему так резко затихает звук.
Мам, а этот обрыв выше двадцатиэтажного дома?
Мама промолчала, и я сама себе ответила: «Выше».
А тридцатиэтажного?
Помолчи, пожалуйста, попросила мама.
Посреди Катуни выступали две заросшие лесом горы. Они делили реку на три части. Чуть дальше она опять соединялась, и даже сверху было видно, какое там быстрое течение. Ближе к берегу из воды торчали большие валуны. «С одноэтажный дом», опять подумала я, не зная, с чем еще сравнить. А на берегу из зеленой травы виднелись очень красивые золотисто-рыжие валуны. Я стала их считать.
Это они! Это они!
Я схватила маму за руку, вцепилась в пиджак Тимофея Ивановича, трясла их и только говорила:
Это они!
Мама вытерла мне лицо платком и уговаривала:
Не плачь. Ты ошиблась, лошадей нет. Тебе показалось, к сожалению, показалось.
Тимофей Иванович тоже сказал:
Показалось, девочка. Ты хочешь их найти, и тебе показалось.
Я не плачу, я от радости. Рыжий валун шевельнулся. Это их, их спины торчат.
Ведь точно, приглядевшись, согласился Тимофей Иванович. Сами в кустах спрятались, только крупы торчат. От паутов спрятались. Тамока прохладно, ветерок, паутов меньше.
Мы с мамой гоним овец дальше. Тимофей Иванович решил, что ему проще найти в поселке необходимых для отлова людей, чем нам. Он успокоил нас, что лошади не покинут своего убежища до вечера и их успеют поймать. Нам Тимофей Иванович велел: «Когда кончится гора, появится небольшая долинка. Пусть овцы тамока пасутся. Я постараюсь скоро прийти. Приеду на телеге, а вы на ней вернетесь в поселок».
Долина оказалась с низкой, но очень густой ярко-зеленой травой. По ней ходили с рейками люди. А один человек смотрел в аппарат на треноге и кричал: «Левее, теперь правее!» Увидев нас с овцами, он просто заорал:
Вы что, не видите, что здесь ведутся работы?!
Куда же мы уйдем, растерялась мама. Нам сказали здесь ждать.
Идите дальше, здесь нельзя! опять закричал дядька у аппарата.
Мы долго шли по дороге. Впереди, довольно далеко от нас, показался поселок, а перед ним была хорошая долина с высокой травой и цветами. Мама побежала вперед, чтобы повернуть козла в траву, но он противно замекал и поскакал от мамы к поселку. Усталые овцы свесили языки набок, а мы с мамой задыхались от бега.
Не могу больше, сказала мама. Не могу, в боку колет. Ты беги, Кирочка. Только не потеряй их.
Мама села в траву, а я побежала за стадом. Проклятый козел был уже далеко. Если бы у меня были силы обогнать овец, наверное, они бы с радостью остановились. Я вошла в поселок, не зная, где искать козла.
Ты не видела?.. спросила я у девочки, которая так быстро лупила тяпкой вдоль кустиков картошки, что было просто удивительно, как кустики оставались целыми. Козла не видела? Такой черный с белым.
А, Борька? Тамока, у общежития. Вон длинное здание, ответила девочка, не прекращая окучивать картошку.
Овцы, увидев Борьку, опять побежали. Только что еле шли, а тутоткуда силы взялись! просто пустились вскачь. Но мне Борька сил не прибавил, я еле доплелась до крыльца. Козел что-то с жадностью подбирал с земли у крыльца и ел. Я пригляделась. Он поедал окурки.
Брось! крикнула я ему. Ты отравишься. Брось, нас выгонят из-за тебя.
Я подскочила к нему, стала колотить по его спине кулаками, оттягивала его от окурков за рога, и мне было все равно, забодает он меня или нет.
Возле нас остановилась машина с высокими бортами. Из кабины вышли двое мужчин. Один сказал:
Наконец-то, а мы вас ищем.
Помогите, попросила я, он окурки ест. Отравится.
Ничего с ним не будет, сказал шофер. Сейчас мы его
Они откинули задний борт, спустили из кузова трап, сошли с него и, схватив Борьку с двух сторон за рога, потащили по трапу в кузов. Овцы послушно пошли в кузов сами.
Я заревела:
Не дам. Там мама сзади
Я пыталась остановить овец, но они упорно шли и шли по трапу в кузов.
Девочка, девочка! Какая мама? Мы на стрижку их везем. Некогда. Еще нам много рейсов сделать надо. Жди свою маму.
Я с вами поеду, не пущу овец одних.
Я сидела в кабине и, когда машина сворачивала от основной дороги в сторону, спрашивала: «А теперь вы куда едете?»
Сначала они отвечали мне, посмеиваясь: «Ну, видишь, направо, потом налево свернем».
Но скоро перестали совсем мне отвечать.
Когда мы подъехали к знакомому мне амбару, где стригут овец, и загонам, я опять чуть не заплакала от радости.
На телеге возле амбара сидела тетя Зита и обмахивала спину Серко длинной веткой.
Возле телеги стояла женщина с маленьким мальчиком.
Мальчик смотрел на довольно крупную рыжую дворнягу, а женщина напоминала ему: «Костенька, не подходи к собаке. Костенька, отойди от лошади».
Кира, сказала тетя Зита. Где мама?
Я рассказала, что не смогла дождаться маму и она, наверное, вернется к Татьяне Фадеевне.
А кто вас на Серко привез? спросила я.
Толя, ответила тетя Зита.
Женщина, мама мальчика, сказала:
А, ну, значит, это вам, и дала мне ключ. Это ключ
Тетя Зита, лошади нашлись!
Я знаю, ответила тетя Зита. Кира, я уезжаю. Вниз по Катуни есть турбаза «Катунь», я отдохну там.
А вещи где? спросила я.
Эти вещи я везла для вас. Там одежда, посуда, вешалкихоть и старенькое, но все хорошее. А мне много не надо. Ну если травок для лекарств или шкурок лишних вышлете Я вчера об этом сказала Тамаре. Я не знала, что бабушка все вам перешлет контейнером. Вы простите меня, если сможете Я хотела как лучше.
Тетя Зита отвернулась. А ко мне подошел мальчик.
Смотри, какая большая собака, сказал он.
У этой тети собака еще больше, показала я на тетю Зиту.
Тоже сердитая ростом? спросил Костя.
Она не сердитая, не сразу поняла я.
И тоже ласковая хвостом? опять спросил Костя.
Она очень ласковая и тоже, как эта собачка, виляет хвостом.
Ты будешь у нас жить. Я знаю, сказал мальчик. А мы к бабушке едем в Усть-Коксу, на лошади поедем с этой тетей и с мамой.
Это ключ от вашего дома, девочка. Я учительница. Мы уезжаем
Из амбара вышла Ольга Дмитриевна и строго сказала:
Кира, что же ты? Мы тебя ждем!