мёртвых:
громоздятся гробы вместо застланных коек,
и венков очень много тамленты на коих.
Я спросил у хозяйки насчет этой, что ли,
мертвецкой.
Отвечала негромко старушка с улыбкою детской:
плохо если я сплю, то гостиница не виновата,
этот номер не ихэто собственность военкомата.
Тут армейское всё, по уставу тут все, по ранжиру.
Без тапочек.
Тут приводит солдат, быть бы живу, за имуществом
прапорщик.
Говорит, не видала давно их. Сказать без увёрток,
хорошо, что сезон у них тамкак в гостинице,
мёртвый.
А хозяйку зовут, я спросил как ееМарья Глебовна.
А когда бы не я у нее, то была бы она не
востребована.
И у смерти на дальней войне тоже мертвый сезон,
тут дело простое
у обеих у них свой у каждой резон в отношенье
простоя.
Ведь у каждого сезона есть свои преимущества,
и свои цветы, и свои резоны, и свое имущество.
Но какое сегодня число? Не в странув эту
странность
как меня принесло, где преданностьданность?
Как ей тут, Марье Глебовне, в межсезонье одной,
когда время не тает?
Где у смерти и где у нее почти выходной и где
витают
тени прежних приезжихпоевших, поспавших,
попивших,
и предвестники будущих павших, погибших?
Я и сам, посмотреть на меняя поевший,
попивший, хотя не поспавший,
потому что сон у меня, не попишешьпропавший.
Здесь дешевая койка, здесь тихо, спокойно,
только ходит она с мухобойкой, и случаются войны.
В коридоре стоит холодильник, и опять жевот
тапочки.
Печь с дровами. Будильник. Кипятильник на
тумбочке.
Ну и что, Марья Глебовна, что в вашем мне имени?
Может здесь, Марья Глебовна, конец времени?
Между тем, между тем. Там, в поселке гулянка,
гулянка. Мотивчик
популярный звучит. Не покажется проблематичным
счет бессонный до ста, до двухсот. А и вернокак
много
звезд в окне. И кусты. Ну так вот. И дорога,
шаги по дороге, дорога, дорога.
«Разлилось по небу млеко»
Разлилось по небу млеко
миллиардами молекул,
миллионами лучей
солнце в дырочки прорвалось,
потому что там порвалось
золотой потек ручей.
Насекомое, что было
умереть решило, в мыло
угодиво звон в груди!
чуть заминкаи покойник,
встрепенулось. Рукомойник
остается позади.
Ты засовывала шишку
в самовар, покуда крышку
я держал в руке одной,
а в другойтрубу кривую,
жестяную, дымовую,
заворожен тишиной.
Боже милостивый, боже,
жить прекрасно до чего же
среди этогоне дай
ветви яблони качнуться,
подожди, не дай очнуться,
дуновение, не тай!..
Стихи 1985-го
«А маски мы оставим в коридоре»
А маски мы оставим в коридоре
на вешалке. И радости, и горе,
и всякие сомнения они
пусть выражают там. А мы с тобой одни,
и всё, и всё. И я люблю тебя.
Соседка, половицами скрипя,