Я говорю ей об этом. Она смеется. Странный я, говорит. Что во мне странногоне понимаю. Сам я считаю себя нормальным человеком с самыми обычными мыслями в голове HUMAN LEAGUE!
Ужасно люблю, когда мы вдвоем, говорит она. Иногда бываеттак захочу к тебе, прямо сил нет! На работе, например
Хм
Иногда, подчеркивает она. И потом молчит с полминуты. Заканчивается «Human League», начинается что-то незнакомое. Вот в чем проблема-то Твоя проблема, продолжает она. Мне, например, страшно нравится, когда мы вот так Но быть с тобой каждый день с утра до вечера почему-то не хочется Отчего бы, а?
Хм, повторяю я.
То есть ты меня ни в чем не стесняешь, все в порядке. Просто Когдая с тобой, воздух вокруг становится каким-то тонким разреженным, да? Как на Луне.
Что ж. Вот такой он, запах моей родины
Эй! Я не шутки шучу! Она привстает на постели и заглядывает мне в лицо. Я, между прочим, все это для тебя говорю Много у тебя в жизни людей, которые бы говорили с тобой о тебе?
Нет, отвечаю я искренне. Кроме нее, больше нет никого.
Она снова ложится и прижимается грудью ко мне. Я ласкаю ей спину ладонью.
В общем, вот так. Воздух с тобой очень тонкий. Как на Луне, повторяет она.
На Луне воздух вовсе не тонкий, возражаю я. На Луне вообще воздуха нет. Так что
Очень тонкий!.. шепчет она. Может, не слышит, что я говорю, может, просто не хочет слышать, не знаю. Но от ее шепота мне неуютно. Черт знает, почему. Есть в нем что-то тревожное. А иногда и совсем истончается И тогда ты дышишь вовсе не тем же воздухом, что я, а чем-то другим Мне так кажется.
Данных недостаточно бормочу я.
В смыслея о тебе ничего не знаю? Ты об этом, да? спрашивает она.
Да я и сам о себе ничего не знаю! говорю я. Ну правда. Я не в философском смысле, а в самом буквальном Общая нехватка данных, понимаешь? По всем параметрам
Но тебе уже тридцать три, так?
Ей самойдвадцать шесть.
Тридцать четыре, поправляю я. Тридцать четыре года два месяца.
Она качает головой. Потом выбирается из постели, подбегает к окну и отдергивает штору. За окном громоздятся бетонные опоры скоростной магистрали. В предрассветном небе над нимибелый череп луны.
Онав моей пижаме.
Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну! изрекает она, указуя пальцем на небеса.
С ума сошла? Холодно же! говорю я.
Где? На Луне?
Да я о тебе говорю! смеюсь я. На дворе февраль. Она стоит у самого подоконника, и я вижу, как ее дыхание превращается в белый пар. Кажется, лишь после моих слов она замечает, что мерзнет.
Спохватившись, она мигом запрыгивает обратно в постель. Я обнимаю ее. Пижама на нейхолодная просто до ужаса. Она утыкается носом мне в шею. Нос ее тоже как ледышка.
Уж-жасно тебя люблю, шепчет она.
Я хочу ей что-то ответить, но слова застревают в горле. Я очень тепло отношусь к ней. В постеливот как сейчасмы отлично проводим время. Мне нравится согревать ее своим телом; гладить, едва касаясь, ее длинные волосы. Нравится слушать ее дыхание во сне, а утромзавтракать с нею и отправлять ее на работу. Нравится получать по почте телефонные счета, которые, я верю, она для меня составляет; наблюдать, как она разгуливает по дому в моей пижаме на три размера больше Вот только чувству этому я никак не подберу определения. Уж конечно, это не любовь. Симпатией и то не назовешь
Как бы это лучше назвать?
Так или иначе, я ничего ей не отвечаю. Просто ни слова на ум не приходит. И я чувствую, что своим молчанием чем дальше, тем больнее задеваю ее. Она не хочет, чтобы я это чувствовал, но я чувствую все равно. Просто веду пальцами по нежной коже вдоль позвонкови чувствую. Совершенно отчетливо. Так мы молчим, обнявшись, и слушаем песню с неизвестным названием.
Внезапноее ладонь у меня в паху.
Женись на хорошей лунной женщине Сделайте с ней хорошего лунного ребеночка ласково бормочет она. Так будет лучше всего.
Шторы распахнуты, и белый череп смотрит на нас в упор. Все так же обнимая ее, я гляжу поверх ее плеча на луну. По магистрали несутся грузовики. Временами они издают какой-то недобрый трескбудто гигантский айсберг начинает раскалываться, заплывая в теплые воды. Что же они там перевозят? думаю я.
Что у нас сегодня на завтрак? спрашивает она.
Да ничего особенного. Как всегда. Колбаса, яйца, тосты. Салат картофельный со вчера остался. Кофе. Тебе могу сварить «кафе-о-лэ»
Кр-расота! радуется она. И яичницу сделаешь, и кофе, и тосты пожаришь, да?
С удовольствием, отвечаю я.
Угадайчто я люблю больше всего на свете?
Честно? Понятия не имею
Больше всего на свете, говорит она, глядя мне прямо в глаза, я люблю, чтоб зима, и утро такое противное, что встать нету сил; а туткофе пахнет, и еще такой запах, когда яичницу поджаривают с колбасой, и когда тостер отключаетсядззын-нь! просто вылетаешь из постели, как ошпаренная!.. Понял, да?
Ладно! смеюсь я. Сейчас попробуем
Я человек не странный.
То есть мне действительно так кажется.
Конечно, до «среднестатистического человека» мне тоже далеко. Но я не странный, это точно. С какой стороны ни глянь, абсолютно нормальный человек. Очень простой и прямой. Как стрела. Сам себя воспринимаю как некую неизбежность и уживаюсь с нею совершенно естественно. Неизбежность эта настолько очевидна, что мне даже не важно, как меня видят другие. Что мне до того? Как им лучше меня восприниматьих проблема, не моя.
Кому-то я кажусь глупее, чем на самом деле, кому-то умнее. Мне же самому от этого ни жарко, ни холодно. Ведь образец для сравнениякакой я на самом делетоже всего лишь фантазия, отблеск моего же представления о себе. В их глазах я действительно могу быть как полным тупицей, так и гением. Ну и что? Не вижу тут ничего ужасного. На свете не бывает ошибочных мнений. Бывают мнения, которые не совпадают с нашими, вот и все. Таково мое мнение.
С другой стороны, есть люди, которых моя внутренняя нормальность притягивает. Таких людей очень мало, но они существуют. Каждый такой человек и яточно две планеты, что плывут в мрачном космосе навстречу друг другу, влекомые какой-то очень природной силой, сближаютсяи так же естественно разлетаются, каждый по своей орбите. Эти люди приходят ко мне, вступают со мной в отношения лишь для того, чтобы в один прекрасный день исчезнуть из моей жизни навсегда. Они становятся моими лучшими друзьями, любовницами, а то и женами. Некоторые даже умудряются стать моими антиподами Но как бы ни складывалось, приходит деньи они покидают меня. Кторазочаровавшись, ктоотчаявшись, ктони слова не говоря (точно кран без водыхоть сверни, не нацедишь ни капли), все они исчезают.
В моем домедве двери. Одна вход, другая выход. Иначе никак. Во вход не выйти; с выхода не зайти. Так уж устроено. Люди входят ко мне через входи уходят через выход. Существует много способов зайти, как и много способов выйти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробовать что-нибудь новое, кто-точтобы не тратить время. Кто-то умер. Не осталсяникто. В квартире моейни души. Лишь я один. И, оставшись один, я теперь всегда буду осознавать их отсутствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные словечки, произнесенные здесь, песенки, что они мурлыкали себе под нос, все это осело по всей квартире странной призрачной пылью, которую зачем-то различают мои глаза.
Иногда мне кажетсяа может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на самом деле? Виделии потому приходили ко мне, и потому же исчезали. Словно убедились в моей внутренней нормальности, удостоверились в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться нормальными дальше И, со своей стороны, пытались что-то сказать мне, раскрыть передо мною душу Почти всегда это были добрые, хорошие люди. Только мне предложить им было нечего. А если и было чтоим все равно не хватало. Я-то всегда старался отдать им от себя, сколько умел. Все, что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен Только ничего хорошего не получалось. И они уходили.
Конечно, было нелегко.
Но что еще тяжелеекаждый из них покидал этот дом еще более одиноким, чем пришел. Будто, чтобы уйти отсюда, нужно утратить что-то в душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя Я знал эти правила. Странновсякий раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли в себе гораздо больше, чем я Почему всё так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? Почему, черт возьми? Не знаю Нехватка данных. И как всегдаответ невозможен.
Чего-то недостает.
Однажды, вернувшись с собеседования насчет новой работы, я обнаружил в почтовом ящике открытку. С фотографией: астронавт в скафандре шагает по поверхности Луны. Отправителя на открытке не значилось, но я с первого взгляда сообразил, от кого она.
«Я думаю, нам не стоит больше встречаться, писала она. В ближайшее время я, видимо, выйду замуж за землянина».
Лязгнув, захлопнулась дверь.
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.
Пустеет экран.
Сколько еще будет так продолжаться? думаю я. Мне уже тридцать четыре. До каких пор все это будет со мной твориться?
Особо я не терзался. Чего уж тамясно как день: я сам во всем виноват. Ее уходдело совершенно естественное, и я с самого начала знал, что все этим кончится. Она понимала, я понимал. Только мы всё надеялись, что вот-вот случится какое-то маленькое, еле заметное чудо. Неуловимая случайность, что перевернет наши жизни вверх дном Но ничего подобного, конечно же, не случилось. И она ушла. Само собой, от ее ухода мне стало грустно. Однако мне уже приходилось испытывать эту грусть. И я нисколько не сомневался, что переживу эту грусть без труда.
Ведь я всегда ко всему привыкаю
От такой мысли мне вдруг сделалось тошно. Будто черная желчь, разлившись внутри, подступила к самому горлу. Я встал перед зеркалом в ванной и посмотрел на себя. Так вот ты какойЯ, Который На Самом Деле Вот и свиделись. Много же ты стер в себе Гораздо, гораздо больше, чем казалось Лицо в зеркалестарее, противнее, чем обычно. Я беру мыло, тщательно мою лицо и натираю кожу лосьоном. Не спеша мою руки и старательно вытираюсь новеньким полотенцем. Затем иду на кухню и, отхлебывая пиво из банки, навожу порядок в холодильнике. Выкидываю сгнившие помидоры, выстраиваю в ряд банки с пивом, проверяю содержимое кастрюль, составляю список, что купить в магазине
До самого рассвета я просидел в одиночестве, разглядывая луну и гадая: сколько еще это будет твориться со мной? Наступит день, и я снова встречу кого-то. Все будет очень естественнокак движенье планет, чьи орбиты пересеклись. И мы снова будем надеяться на какое-то чудо, каждый сам по себе, выжидать какое-то время, стирать свои душии расстанемся, несмотря ни на что
До каких пор?
2
Через неделю после того как я получил ее открытку с Луной, мне пришлось отправиться по работе в Хакодатэ. Не скажу, чтобы работа на сей раз попалась очень уж интересная, ну да и выбирать особо не приходилось. Почти вся моя работа, в принципе, мало чем отличается от этой.
Вообще, чем рассуждать, повезло с работой или нет, лучше залезть в эту работу по самые уши, а там уже и разницу чувствовать перестанешь. Как с волнами в акустике. На каком-то пороге частот уже не различаешь, какой звук выше, какой ниже; а стоит зайти за этот порогне то что высоту, сам звук разобрать невозможно
То был проект одного женского журнала: познакомить читательниц с деликатесами Хакодатэ. Мы с фотографом обследуем дюжину местных ресторанчиков, я сочиняю текст, он делает снимки. Всего материалана пять страниц Ну что ж. Раз существуют женские журналызначит, кто-то должен и репортажи для них писать. Точно так же кому-то приходится собирать мусор на улицах или разгребать на дорогах снег. Должен кто-то и дворником быть. Нравится это ему или нет
В общем, три с половиной года я зарабатывал на жизнь такой вот псевдокультурной деятельностью. Этакий дворник от литературы.
Обстоятельства вынудили меня уйти из фирмы, которой мы заправляли вместе с напарникоммоим хорошим приятелем до тех самых пор, и после этого я целых полгода валял дурака. Заниматься чем-либо ни сил, ни желания не было. Слишком много сюрпризов подкинула мне прошедшая осень. Жена ушла. Лучший друг погибстранной, мистической смертью. Подруга исчезлакак в воду канула, не сказав ни слова. Я встретил странных людей, которые втянули меня в странную историю А потом все кончилось, и я провалился в тишину, беспробудней которой не слышал с рождения. Жутким духом отсутствия всякой жизни пропитало мою квартиру. Полгода провел я здесь, скрываясь от мира. Если не считать редких вылазок за покупкамисамый минимум, лишь бы ноги не протянуть, днем наружу не выходил. Только перед рассветом выбирался из дома и шатался по безлюдным улицам. С появлением первых прохожих возвращался домой и ложился спать.
Ближе к вечеру просыпался, сооружал себе простенький ужин, ел, кормил консервами кошку А после ужина садился на пол в углуи снова, снова прокручивал в памяти прошлое, пытаясь найти в цепи событий какой-то единый смысл. Переставляя местами отдельные сцены; отслеживая моменты, когда я своим выбором мог что-либо изменить; заново оценивая, верно ли поступил тогда-то и там-то И так до заката. А потом опять выбирался из дома и бродил по омертвевшему городу.
День заднем я жил такнаверное, целых полгода Да, так и есть: с января по июнь 79-го. Книг не читал.
Не раскрыл ни одной газеты. Не слушал музыку. Не включал ни радио, ни телевизор. Почти не брал в рот спиртного. Просто не появлялось желания выпить. Что происходило на свете, кто чем прославился, кто еще жив, кто помер, я понятия не имел. Нельзя сказать, что я отвергал информацию в любом виде. Просто ничего нового знать не хотелось. То есть я чувствовал: мир вокруг продолжает вертеться. Кожей чувствовалдаже запершись в своей конуре. Только это не вызывало у меня ни малейшего интереса. Легким беззвучным ветерком события мира обдували меня почти незаметно и уносились прочь.
А я все сидел на полу и прокручивал в памяти прошлое. И, что удивительно, за полгода упорного, ночи напролет, самокопания мне нисколько это не наскучило. Слишком огромным и многомерным казалось то, что случилось со мной. Слишком реальным и осязаемым. Протяни рукудотронешься. Будто какой-то монумент громоздился передо мною в кромешной тьме. Здоровенный обелиск в мою честь М-да, много крови тогда утекло. Одни раны затянулись со временем, другие открылись позже. И все же полгода в своей добровольной тюрьме я сидел не затем, чтобы зализать раны. Мне просто требовалось время. Ровно полгода, чтобы собрать все случившееся в единую, прорисованную во всех деталях картину и понять ее смысл. И я вовсе не замыкался в себе, не отрицал окружающую действительностьнет, этого не было. Обычный вопрос времени. Физического времени, чтобы восстановить себя и переродиться.
Во что именно переродиться, я решил первое время не думать. Мне казалось, что это отдельный вопрос. И разобраться с ним можно как-нибудь потом. А сначала необходимо встать на ноги и удержать равновесие.
Я не разговаривал даже с кошкой.
Телефон звонилне брал трубку.
В дверь стучалине открывал.
Иногда приходили письма.
Бывший напарник писал, что беспокоится за менякуда я пропал, чем занят. Что письмо по этому адресу шлет наугадвдруг я еще здесь проживаю. Если я в чем-то нуждаюсь, пусть ему сообщу. Дела в конторе идут как обычно. Вскользь упоминал общих знакомых Я перечитывал эти письма по нескольку раз, чтобы только уяснить смысл написанного (иногда приходилось раз по пять), и хоронил в ящике стола.
Писала бывшая жена. Посылала мне целый список сугубо деловых поручений. И описывала их сугубо деловым языком. А под конец сообщала, что снова выходит замужза человека, совершенно мне не знакомого. Словно подчеркивала: «Что со мной будет дальшесовершенно тебя не касается». Стало быть, моего приятеля, что ухлестывал за ней, когда мы разводились, она тоже послала куда подальше. Ну еще бы. Уж его-то я знал как облупленного. Так себе мужик, ничего примечательного. Играл джаз на гитаре, с неба звезд не хватал. Даже интересным собеседником его назвать трудно. Что она в нем нашла, ума не приложу. Впрочем, это уже их отношения «За тебя я не беспокоюсь, писала она. Такие, как ты, всегда в порядке, что бы с ними ни произошло. Скорее я беспокоюсь за тех, кто с тобой еще когда-нибудь свяжется Представь себе, в последнее время меня беспокоят подобные вещи».
Я прочитал письмо несколько рази тоже отправил в стол.
Так понемногу текло время.
О деньгах я особенно не тревожился: на отложенные сбережения можно было тянуть примерно полгода, а иссякнуттогда и подумаю, что делать дальше.