Сначала это вызывало недоумение у самих добровольцев, которые полагали, что таким образом они прокладывают дорогу для врага, с которым так долго и кроваво сражались. Пришлось Дроздовскому пригласить всех старших офицеров к себе и разъяснить им, что он «ни в какие переговоры о совместных действиях с немцами не входил, а лишь потребовал пропустить отряд». Скрепя сердце согласились, ибо Брестский мир никто из них не признавал.
Разгоняли банды, возвращали награбленное, восстанавливали порядок, принимали добровольцев, отставшие отряды офицеров, юнкеров, кадетов, гимназистов. Раздавали оружие местной самообороне.
В непролазной грязи, где застревали броневики и автомобили, Дроздовский посадил пехоту на телеги и в «тележном» строю атаковал.
Под Акимовкой помогли местной милицииразбили банду некоего Нестора Махно, уверявшего, что он красный, но называвшего себя «батькой». Выгнали его за самое Гуляйполевотчину «советского Пугачёва». С тех пор Нестор Иваныч люто ненавидел добровольцев, а более всего «дроздов» и в плен их не брал.
Под Мелитополем немецкие колонисты ждали Дроздовского, как избавителя. В начале апреля красногвардейцы появились у них и наложили на всю волость «контрибуцию» в 120 тысяч рублей. Однако «контрибуцию» отменил конный отряд «дроздов», разогнавший красную ватагу и снабдивший колонистов оружием для самообороны.
В Акимовке на станции встретили огнём эшелон красных. Пока те не опомнились, расстреляли паровоз и посекли из пулемётов пульмановские вагоны, где большевистское начальство устроило себе из награбленного склады продовольствия и амуниции. Сменили рванину на нормальную обувь и одежду.
В Мелитополе бригада узнала ужасную новость: под Екатеринодаром погиб генерал Корнилов, Добровольческая армия разбита и скитается уже где-то за Кубанью. Казалось, всё рухнуло. Цель, ради которой отважная тысяча больше месяца пробивалась на Дон, потеряла всякий смысл. Дроздовский приказал двигаться вперёд. «Будем же и впредь в грядущей борьбе смело ставить себе грядущие цели, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы».
В Мелитополе мобилизовали сапожников и портныходелись и обулись. Сформировали две команды мотоциклистов.
Дроздовский писал: «Странные отношения у нас с немцами: точно призванные союзники, содействие, строгая корректность, в столкновениях с украинцамивсегда на нашей стороне, безусловное уважение С украинцами, напротив, отношения отврательные: приставанье снять погоны, боятся только дратьсяразнузданная банда, старающаяся задеть Немцывраги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим Украинцык ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандам».
Германцы уже догадались, что ни на какую Москву отряд Дроздовского не идёт. Более того, они понимали, что объективно не признавшие Брестский мир и ориентирующиеся на Антанту добровольцы Корнилова и Деникина остаются врагами Германии и в будущем могут создать определённые проблемы Центральным державам. А сдавшие по «брестской капитуляции» треть империи и зубами вцепившиеся во власть большевики вроде бы как должны быть союзниками.
«Похабный» мир с большевиками для Германии мог быть только временным манёвром без всяких расчётов на дальнейшую дружбу. С либеральной же ослабленной Россией, которую добровольцам ещё предстояло отвоевать, уже можно было говорить всерьёз. К тому же реальной силы за корниловцами немцы не видели и в них не верили, зато была возможность предоставить русским продолжать ослаблять свою страну, не вмешиваясь в мировую бойню.
Добровольцы штурмом взяли Бердянск, выбили красных из Мариуполя. Сам Дроздовский выступал на заседании местного Союза офицеров, объясняя цели и задачи бригады, призывая с собой в поход. Закончил речь под гром аплодисментов. Но что важнеезаписались добровольцы в отряд. Это была большая роскошь, ибо в Каховке присоединились всего около 40 человек, в Мелитополеоколо 70, в Бердянске75, ещё 50 в Таганроге.
15 апреля 1918 г. прибыл первый делегат из казачьей станицы Новониколаевской ипросил помощи от красных банд на Кривой Косе. Дали оружие, чтобы дрались сами. Утром следующего дня доложилиуничтожили банду. 17 апреля наконец ступили на землю Всевеликого войска Донского. Счастливые казаки станицы Новониколаевской встречали белых как освободителейв отряд записались сразу 44 женщины. Пошли очищать Дон от красных.
Обогнули Таганрог, в котором уже высадились немцы. Чуть не подрались с ними, когда те отказались пропустить дроздовцев на Ростов. Обманом проскочили.
22 апреля, в Страстную субботу, тысяча офицеров пошла на штурм города, битком забитого отступавшими большевиками. Всю пасхальную ночь 2-й конный полк полковника Михаила Войналовича бился на железнодорожном вокзале, потеряв своего командира чуть ли не после первого залпа. В полночь полурота штабс-капитана Антона Туркула прорвалась к кафедральному собору, откуда, невзирая на стрельбу, выходил крёстный ход. Потом полковник писал: «На улицах встречались горожане-богомольцы, шедшие к заутрене. С полуротой я подошёл к собору; он смутно пылал изнутри огнями. Выслав вперёд разведку, я с несколькими офицерами вошёл в собор Впереди качались, сияя, серебряные хоругви: крёстный ход только что вернулся А на нас сквозь огни свечей смотрели тёмные глаза, округлённые от изумления С недоверием смотрели на наши офицерские погоны, на наши гимнастёрки. Никто не знал, кто мы. Нас стали расспрашивать шёпотом, торопливо. Мы сказали, что белые, что в Ростове Дроздовский. Тёмные глаза точно бы потеплели, нам поверили, с нами начали христосоваться».
Под утро бой гремел уже по всему городу. 28 тысяч пришедших в себя красных навалились на горстку «дроздов». Наблюдавшие с темерницких холмов за баталией германские уланы вновь предложили помощь Дроздовскому. В разгар сражения пришло сообщение, что восставшие казаки полковников Святослава Денисова и Ивана Полякова истекают кровью под Новочеркасском и вот-вот сдадут позиции. В городе паника, повстанцев красные щадить не намерены, ожидаются повальные экзекуции.
Дроздовский с отрядом, выросшим до трех тысяч человек, оставил Ростов германцам и метнулся к Новочеркасску. Ростов без боя достался 52-й Вюртембергской резервной пехотной бригаде. В Ростове был оставлен лишь вербовочный пункт Дроздовского в гостинице «Петроград». Вступающим в отряд офицерам было обещано жалованье200 рублей, а солдатамот 25 до 95 рублей в месяц.
В Новочеркасске казаки держались лишь в предместьях, толпы красных вливались на столичные улицы в предвкушении погрома. В критический момент со стороны Каменного Брода по большевистским цепям ахнула конно-горная батарея генерал-рядового Невадовского. Броневик, поливая пулеметным огнем, врезался в гущу большевистского резерва, с тыла ударила кавалерия полковника Михаила Жебрак-Рустановича. Ободрённые донцы пошли в контратаку со стороны Хотунка, выбросив красных в степь.
Вечером 25 апреля бригада Дроздовского вошла в освобождённый Новочеркасск. За 61 день добровольцы с минимальными потерями прошли с боями 1300 вёрст, делая на подводах за сутки по 6070 вёрст. В своём дневнике полковник записал: «25 апрелячасти вверенного мне отряда вступили в Новочеркасск в город, который с первых дней возникновения отряда был нашей заветной целью Теперь я призываю вас всех обернуться назад, вспомнить всё, что творилось в Яссах и Кишинёве, вспомнить все колебания и сомнения первых дней, все нашёптывания и запугивания окружавших вас малодушных. Пусть же послужит вам примером, что только смелость и твёрдая воля творят большие дела. Будем же и впредь в грядущей борьбе ставить себе смело цели и стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славу и гибель позорному отказу от борьбы; другую же дорогу предоставим всем малодушным и берегущим свою шкуру».
Будущий атаман генерал Пётр Краснов предлагал Дроздовскому и его отряду службу в составе войска и генеральский чин. Тот отказался. Заметил Деникину: «Считая преступным разъединять силы, направленные к одной цели, не преследуя никаких личных интересов и чуждый мелочного самолюбия, думая исключительно о пользе России и вполне доверяя вам, как вождю, я категорически отказался войти в какую бы то ни было комбинацию, во главе которой не стояли бы вы»
В тот же день к Деникину в Мечетинскую было отправлено донесение: «Отряд прибыл в Ваше распоряжение
Отряд утомлён непрерывным походом, но в случае необходимости готов к бою сейчас».
В Мечетинской отряд прошёл парадным маршем перед восхищёнными добровольцами, которых на тот момент насчитывалось всего 2 тысячи штыков и 2,5 тысячи сабель. У Дроздовского же было свыше 3 тысяч, броневики, автомобили, аэропланы (в Таганроге получили), телеграф, оркестр, значительные запасы боеприпасов и амуниции. Деникин получил готовую боевую часть, ничуть не уступающую Добрармии в вооружении и превосходящую её настроем. И при этом абсолютно неамбициозного подчинённого. Расчувствовавшийся генерал Алексеев снял кубанку и низко поклонился: «Мы были одни, но далеко в Румынии, в Яссах, билось сердце полковника Дроздовского, бились сердца пришедших с ним нам на помощь. Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы Примите от меня, старого солдата, мой низкий поклон».
Через год, когда Дроздовский уже лежал в могиле, в Ростове музицирующему на пианино в гостинице «Палас-отель» юному киевлянину Дмитрию Покрассу уже полковник Антон Туркул заказал написать марш на слова полковника Петра Баторина. Киевлянин давно набил руку на различного рода заказных музыкальных опусах для именин и торжественных приёмов, но написать марш, да ещё для «легенды Белого движения», было в диковинку. Однако белые уверенно наступали, деньги были, Туркул не поскупился для любимого командира. Покрасс сел за пианино и через несколько дней выдал готовое задание. 29 июня 1919 года на банкете в честь занятия Харькова Добрармией был впервые исполнен «Марш Дроздовского». Ещё через несколько лет победившие красные, которым понравилась музыка, всего лишь переделали в нём слова, и получилась знаменитая песня «По долинам и по взгорьям». Покрассу очень пригодился ростовский опыт, чтобы вскоре самому стать легендой музыкальной Совдепии, написав за гонорар 16 миллионов советских рублей (стоимость 20 коробков спичек) «Мыкрасные кавалеристы».
Из Румынии походом
Шёл Дроздовский славный полк,
Во спасение народа,
Исполняя тяжкий долг.
Много он ночей бессонных
И лишений выносил,
Но героев закалённых
Путь далёкий не страшил!
Генерал Дроздовский смело
Шёл с полком своим вперёд.
Как герой, он верил твёрдо,
Что он Родину спасёт!
Видел он, что Русь Святая
Погибает под ярмом
И, как свечка восковая,
Угасает с каждым днём.
Верил он: настанет время
И опомнится народ
Сбросит варварское бремя
И за нами в бой пойдёт.
Шли дроздовцы твёрдым шагом,
Враг под натиском бежал.
И с трёхцветным Русским Флагом
Славу полк себе стяжал!
Пусть вернёмся мы седые
От кровавого труда,
Над тобой взойдёт, Россия,
Солнце новое тогда!
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда.
Офицерские заставы
Занимали города!
Казачья нагайка
Совместное освобождение от большевиков Нижнего Дона отнюдь не решило многочисленных проблем Белого дела. Оно лишь обнажило новые проблемы, возможно ещё более неразрешимые. Прежде всего моральные и политические.
Как должно отнестись командование Добрармии к «нашествию гуннов» на Дон, учитывая, что фактически полковник Дроздовский брал Ростов вместе с немцами? Как теперь относиться к «пробудившемуся» казачеству, верхи которого вряд ли пожелают делиться политической и военной властью? Какие политические лозунги выдвигать теперь, после провала (надо называть вещи своими именами) «легендарного» Ледяного похода, пусть даже при «сохранении лица» и боевых порядков Белого движения? Ко всему прочему, у добровольцев закончился четырёхмесячный контракт, и многие из них, вдоволь нахлебавшись братоубийства и не видя перспектив борьбы, пожелали покинуть ряды армии (к примеру, будущий известный белогвардейский писатель прапорщик Корниловского ударного полка Роман Гуль со своим братом).
Немецкая оккупация была серьёзным моральным ударом по идеологии Белой гвардии, большая часть которой три с половиной года провела в окопах Первой мировой войны и не признавала Брестского мира. При этом приходилось отдавать себе отчёт в том, что противопоставить мощной военной машине что-либо серьёзное слабовооружённым и обескровленным белогвардейцам было бессмысленно. Деникин писал: «Это событие, словно удар грома среди прояснившегося было для нас неба, поразило своей неожиданностью и грозным значением. Малочисленная Добровольческая армия, почти лишённая боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждебными факторамисоветской властью и немецким нашествием, многочисленной красной гвардией и корпусами первоклассной европейской армии. Этот чужеземный враг был страшен своим бездонным национальным эгоизмом, своим полным отрешением от общечеловеческой морали; он с одинаковым цинизмом жал руку палача в Брест-Литовске, обнадёживал жертву в Москве и Киеве и вносил растление в душу народа, чтобы вывести его надолго из строя столкнувшихся мировых сил».
Генерал сгущал краски. Едва державшей фронт на Западе германской армии, на которую навалились во Фландрии и Пикардии сразу три сверхдержавы (Англия, Франция и США), было не до имперских и колониальных амбиций. Анархия в России и невозможность толком обеспечить себе безопасный тыл заставляли держать на Восточном фронте, несмотря на «мир», порядка миллиона штыков и сабель. Которые явно не были бы лишними на полях сражений на реках Эна и Марна, где лотарингские суглинки обильно поливали кровью 3,6 млн германских бойцов.
Чтобы высвободить этот мощный кулак, немцам жизненно необходима была умиротворённая, зависимая от Берлина Украина, как поставщик металлов и продовольствия, и как минимум лояльная Донская область, как поставщик угля и зерна. Не помешала бы и зависимая Грузия, как трамплин к грозненской и бакинской нефти, но тут уже приходилось считаться с интересами союзной Турции.
В любом случае распылять на Востоке столь нужные на Западе войска, а уж тем более ввязываться в кровопролитные авантюры было совершенно невыгодно немецкому Генштабу. Поэтому никакой военной угрозы для Добрармии немецкая оккупация регионов, отошедших к Германии по Брестскому миру, не несла. Вначале надо было победить в войне, а уж потом задумываться, в состоянии ли рейх переварить столь много заглоченного на Востоке.
Германским корпусом генерала Кнёрцера было оккупировано около трети территории Донской области, включая Ростов, Нахичевань, Таганрог, Миллерово, Чертково. Оккупацию германское командование мотивировало тем, что эти города до 31 декабря 1887 года входили в состав Екатеринославской губернии, а согласно секретному приложению к Брестскому договору, вся Украина, включая Екатеринославскую губернию, должна быть оккупирована германскими и австрийскими войсками. Другое дело, что границы «нэзалэжной Украины» поддерживаемая германцами местная Рада гетмана П. Скоропадского трактовала слишком вольно, поэтому в свой состав и включила почти половину территории Донской области, что уже явно ущемляло интересы казачества. Сам гетман настаивал на том, что 67 % населения Ростовского и Таганрогского округовукраинцы (на самом деле их было около четверти, главным образом в Донбассе). К тому же Скоропадский не стеснялся заявить, что «Украинская держава не может существовать, не владея Крымом, иначе это будет некое туловище без ног».
Собравшееся в Новочеркасске временное Донское правительство во главе с чудом уцелевшим после подтёлковских погромов ещё калединским «министром» есаулом Георгием Яновым (по определению Деникина, «правый демагог») созвало 28 апреля 1918 года «Круг спасения Дона» в составе 130 человек. Генерал Пётр Краснов называл его «серым» из-за полного отсутствия в составе Круга «трусливой интеллигенции». По его образному выражению, интеллигенция «сидела в эту пору по подвалам и погребам, тряслась за свою жизнь или подличала перед комиссарами, записываясь на службу в советы и стараясь устроиться в более или менее невинных учрежденияхпо народному образованию, по продовольствию или по финансовой части».