27 марта (sic!) утром выступил эшелон, с которым шел сам атаман Анненков. Пройдя одну версту, эшелон был остановлен, и китайские власти сообщили, что эшелон задерживается по причине вспыхнувших народных волнений в провинции Ганьсу.
Анненкова попросили для переговоров по поводу задержки эшелона в крепость города Гучена. Атаман ничего плохого не подумал, конечно, согласился и уехал. Затем атаману было объявлено, что необходимо поехать в Урумчи для личных переговоров с генерал-губернатором. Атаман согласился и 30 марта уехал в Урумчи, где находится по настоящее время. Я, как старший, остался за атамана отряда. Несколько раз опротестовывал незаконное лишение его свободы, но все напрасно. Ответом на все мои протесты было гробовое молчание. Атаман посажен в тюрьму и охраняется китайскими властями.
К моменту моего вам доклада обстановка такова: 500 человек нашего отрада ушли, как сказано выше, на Пекин, и где они, мне в настоящее время ничего не известно. У них мало денег, совершенно нет медикаментов и на них плохое обмундирование. Со мною в Гучене 150 человек.
Сообщая вам, почтенный посланник, обо всем этом деле, я усердно прошу обратить ваше благосклонное внимание на такой произвол и прошу принять зависящие от вас меры воздействия на китайские власти к защите отрада атамана Анненкова от столь незаконных действий и издевательств над нами в глухой китайской окраине Я надеюсь, что вы, ваше превосходительство, представитель благородной и прекрасной нашей союзницы Франции, поможете и выручите нас
Остаюсь искренне вас уважающий и готовый к услугам начальник штаба атамана Анненкова, ныне командующий его отрядом, Генерального штаба полковник Денисов».
В конце концов, под давлением англичан китайцы уступили, и Анненков оказался на свободе. Но за то время, что он провел в тюрьме, его отрад почти полностью распался. Часть партизан ушла в вооруженные формирования, создаваемые белоэмигрантскими организациями, часть присоединилась к атаману Семенову, часть поступила на службу к китайским генералам, ведущим гражданскую войну, часть возвратилась на родину. В результате под началом Анненкова осталось всего 18 человек, с которыми он в мае 1924 года-направился в глубь Китая, где неподалеку от города Ланьчжоу занялся разведением племенных лошадей. Но, обосновавшись в Ланьчжоу, Анненков не собирался отказываться от борьбы с Советской властью. Да и другие лидеры белой эмиграции, зная о его «подвигах» во время Гражданской войны, стремились привлечь атамана на свою сторону. С первых дней пребывания в Ланьчжоу Анненков стал получать письма от различных белоэмигрантских организаций с предложениями вступить в их ряды и начать подготовку военных акций против СССР. С такими же предложениями обращались к нему и представители спецслужб западноевропейских государств. Вот что пишет об этом сам Анненков:
«Из многих личных разговоров с некоторыми английскими и другими иностранными чиновниками я вывел определенное заключение о непримиримости англичан к существованию Советской власти. Об этом, например, прямо мне говорили директор соляных монополий Гансуйской провинции Роберт Герц, провинциальный директор почт англичанин мистер Дуда. С последним я встречался много раз, в том числе у него на квартире, а также в помещении германской духовной миссии, на общих обедах у Гансуйского губернатора. Дуда постоянно отговаривал меня от намерения заняться фермерством и отойти от политики. Он убеждал включиться в активную политическую жизнь».
В начале ноября 1925 года к Анненкову прибыл бывший начальник его личного конвоя Ф. Черкашин, приехавший в Ланьчжоу под видом заготовщика пушнины для английской фирмы. Он передал атаману письмо от начальника штаба белогвардейской группы в войсках китайского маршала Чжан Цзолиня М. Михайлова, бывшего начальника штаба 5-й Сибирской дивизии. В письме Михайлов предлагал Анненкову организовать и возглавить отряд из белоэмигрантов для борьбы с армией китайского генерала Фэн Юйсяна (в то время воевавшего на стороне Народно-революционной армии), с перспективой переключения отряда на действия против СССР.
На предложение Михайлова Анненков ответил согласием и передал Черкашину три письма. В первом, адресованном Михайлову, он писал, что согласен возглавить отряд. «Сбор партизан и их организация, говорилось в письме, моя заветная мечта, которая в течении пяти лет не покидала меня И я с большим удовольствием возьмусь за ее выполнение Судя по многочисленным письмам, получаемым от партизан, они соберутся по первому призыву Все это даст надежду собрать значительный отряд верных, смелых и испытанных людей в довольно непродолжительный срок. И этот отрад должен быть одним из кадров, вокруг которых сформируются будущие части».
Во втором письме, адресованном своему бывшему подчиненному П. Иларьеву, служившему при штабе Чжан Цзолиня, Анненков писал, что принял предложение собрать отрад и поручает Иларьеву временно командовать им, так как он сам не может пока открыто этого сделать.
В письме, в частности, говорилось: «Привет, дорогой Павел Дмитриевич! Итак, я хочу собрать свой отрад старых партизан. Думаю, что и ты с теми, кто тебя окружает, соберетесь в нашу славную стаю
Для того, чтобы я выбрался отсюда (из Ланьчжоу, который контролировал противник Чжан Цзолиня генерал Фэн Юйсянавт.), нужно добиться того, чтобы мое имя совершенно не упоминалось в причастности к отряду. Лучше наоборот, распускать слухи о моем отказе вступать в дальневосточные организации, о моей перемене фронта».
В третьем письме, адресованном руководителю организации «Богоявленское братство» Д. Казакову, Анненков писал, что отказался от предложения присоединиться к Чжан Цзолиню, так как это повлекло бы за собой его участие в боевых действиях против Фэн Юйсяна. Письмо это было написано для того, чтобы скрыть союз с Чжан Цзолинем и получить возможность со временем беспрепятственно присоединиться к нему.
Однако все три письма Анненкова попали не к адресатам, а сотрудникам советских спецслужб в Китае, пристально наблюдавших за атаманом после его освобождения из тюрьмы. Для этого к Анненкову был подведен сотрудник КРО ОГПУ С. Лихаренко, который выступал под именем С. Яненко, поручика колчаковской армии. В октябре 1925 года Лихаренко прибыл в Шанхай, где, назвавшись представителем нелегальной белогвардейской организации «Соколы», действующей в СССР, вступил в контакт с руководителем «Богоявленского братства» Казаковым. С его помощью он под видом английского корреспондента пекинского отделения «Чайна экономик ревю» Дженкинса посетил Харбин, где встретился с Иларьевым, а затем приехал в Калган.
Получив сведения о намерениях Анненкова вновь включиться в борьбу против СССР, в Москве приняли решение заманить его в ловушку, доставить на советскую территорию и предать суду Операция по поимке Анненкова разрабатывалась при участии начальника ИНО ОГПУ М. Трилиссера, начальника КРО ОГПУ А. Артузова и начальника Разведупра РККА Я. Берзина. Было решено сообщить о намерениях Анненкова Фэн Юйсяну, и, пользуясь тем, что деятельность атамана затрагивает его интересы, попросить пригласить Анненкова к себе якобы для работы, арестовать и выдать советским представителям. Непосредственно в Китае операцией руководили Лихаренко, старший военный советник при штабе Фэн Юйсяна В. Примаков и начальник военной разведки при группе Примакова М. Довгаль.
Фэн Юйсян, зная, что Москва неоднократно требовала выдачи ряда бывших руководителей белогвардейского движения, в том числе и Анненкова, согласился выполнить просьбу Примакова. В марте 1926 года он вызвал Анненкова и Денисова к себе в город Калган под предлогом поступления на службу в его армию. Не желая ссориться с Фэн Юйсяном, Анненков в сопровождении Денисова, которого самовольно произвел в генерал-майоры, отправился в путь. На следствии в Москве Анненков даст по данному поводу такие показания:
«В декабре 1925 года ко мне приехал директор департамента иностранных дел Ченг (от Фэн Юйсяна) с переводчиком, который сообщил мне, что, ввиду имеющихся у них сведений о моих отношений с штабом Чжан Цзолиня, они считают необходимым мой приезд из моего дома в г. Ланьчжоу, очевидно, где бы они могли наблюдать за мной. Через несколько дней я переехал со своими людьми в г. Ланьчжоу, где проживал до 4 марта 1926 года, когда я был вызван к губернатору, где полицмейстер передал мне распоряжение Фэн Юйсяна приехать к нему.
На другой день я вместе с моим начальником штаба Денисовым Николаем Александровичем поехал к Фэн Юйсяну Прибыв к Фэн Юйсяну, мы были лично им приняты, и я назначен советником при маршале Чжан Шудаяне. Мне был выдан соответствующий документ».
Анненков в сопровождении Денисова прибыл в Калган 20 марта и остановился в одноименной гостинице. В тот же день в Москву была отправлена телеграмма о прибытии атамана к Фэн Юйсяну. Тем временем прибывший накануне в Калган С. Лихаренко встретился с Примаковым, действующим в Китае под именем Лин, и договорился с ним о предстоящем аресте Анненкова. 31 марта Анненкову под предлогом переговоров о дальнейшей службе у Фэн Юйсяна было вручено следующее предписание:
«Атаману Анненкову Б.В. Сегодня старший советник господин Лин прибыл в Калган. Он приказал Вам не выходить из помещения до 16 часов, ожидая его распоряжения о времени переговоров с Вами».
В тот же день Анненков и Денисов были арестованы и перевезены в здание советского представительства. А 10 апреля они были отправлены через Монголию в Москву, куда их доставили 20 апреля. Понимая, что участь его решена, Анненков еще в Калгане согласился сыграть роль «добровольно раскаявшегося» в обмен на человеческое отношение до самого расстрела. В результате этой договоренности 5 апреля 1926 года Анненков написал обращение к советскому правительству, опубликованное 20 апреля в эмигрантской газете «Новая шанхайская жизнь»:
«Я, Борис Анненков, в минувшую гражданскую войну принимал самое деятельное участие в борьбе на стороне белых. Считал большевиков захватчиками власти, неспособными вести народ и страну к благу и процветанию. Суровая трехлетняя борьба кончилась нашим поражением, и мы эмигрировали в Китай. Шесть лет эмиграции были самыми тяжелыми в моей жизни. Потеря своей Родины, сознание своей вины перед людьми, которые верили мне и которых я повел за собой в скитание в Китай, сильно угнетали меня.
Строгий анализ своих прошлых поступков и действий привел меня к выводу, что гражданская война и борьба с советами были глубоким заблуждением, ибо то, что сделала Советская власть после того, как окончила борьбу на всех фронтах, говорит, что она твердо и неуклонно ведет народ к достижению намеченных идеалов
Сознавая свою огромную вину перед народом и Советской властью, зная, что я не заслуживаю снисхождения за свои прошлые действия, все-таки обращаюсь к Советскому правительству с искренней и чистосердечной просьбой о прощении мне моих глубоких заблуждений и ошибок, сделанных мной в гражданскую войну. Если бы Советская власть дала мне возможность загладить свою вину перед Родиной служением ей на каком угодно поприще, я был бы счастлив отдать все свои силы и жизнь, лишь бы доказать искренность моего заблуждения.
Сознавая свою вину и перед теми людьми, которых я завел в эмиграцию, я прошу Советское правительство, если оно найдет мою просьбу о помиловании меня лично неприемлемой, даровать таковое моим бывшим соратникам, введенным мною в заблуждение и гораздо менее, чем я, виноватым. Каков бы то ни был суров приговор мне Советского правительства, я приму его как справедливое возмездие за свою вину. Атаман Анненков».
Надо отметить, что в дальнейшем обе стороны выполнили взятые на себя обязательства. Об этом свидетельствует записка Анненкова, которую он написал в Москву следователю Владимирову на следующий день после вынесения приговора:
«Глубокоуважаемый тов. Владимиров! Прежде всего позвольте Вас поблагодарить за человеческое отношение, которое вы проявили ко мне за время моего пребывания в Москве во внутренней (внутренняя тюрьма ОГПУ на Лубянкеавт.). Моя глубокая просьба к вам: помогите моим бывшим партизанам Ал. Яркову, Ив. Дуплякину, Леон. Вялову и Пет. Павлейка. Они не виноваты. Их не за что карать. Они шли за мной по молодости Я много перенес нравственных ударов во время процесса. Прокурор, общественные обвинители говорили все равно как щелкали бичом по лицу. Сейчас легко.
Я отчитался в своих грехах и расплачусь за них своей жизнью. Я должен уйти из жизни и уйду с сознанием того, что я получил по заслугам. Уважающий Вас Борис Анненков. Еще раз прошу о партизанах. 13 августа 1927 г.»
В Москве дело Анненкова и Денисова вели следователь по особо важным делам прокуратуры РСФСР Д. Матрон и уже упомянутый Владимиров. Когда следствие было завершено, их перевезли в Семипалатинск, где состоялся открытый судебный процесс. С 25 июля по 12 августа 1927 года выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР под председательством Мелнгалва, членов Миничева и Мезяка с участием государственного обвинителя Павловского и трех общественных обвинителей, с участием защиты, рассматривала дело Анненкова и Денисова. Было выслушано 90 свидетелей, которые уличили подсудимых в чудовищных преступлениях. Несмотря на старания адвокатов, которые старательно отыскивали оправдательные аргументы практически по каждому вменяемому подсудимым эпизоду, Анненкова и Денисова 12 августа приговорили к смертной казни. Приговор привели в исполнение в Семипалатинске 24 августа 1927 года в 11 часов вечера.
Захват и вывод в СССР Анненкова лишил белоэмигрантские организации в Китае возможного лидера. Кроме того, покаянные письма Анненкова, опубликованные в эмигрантской печати, внесли уныние и немалый раскол в ряды эмигрантов. В результате, как считали в Москве, непосредственная угроза вооруженных нападений на советскую территорию со стороны Маньчжурии и Синьцзяна была отведена. А посему столь успешный опыт было решено перенести в Европу.
Семь выстрелов на улице Расин
Захват атамана Б. Анненкова и открытый процесс над ним посеяли определенные сомнения в умах многих русских эмигрантов не только в Китае, но и в Европе. Кроме того, на Лубянке были уверены, что в результате проводимой с 1922 года КРО ОГПУ операции «Трест» все более-менее значимые русские белоэмигрантские организации, и прежде всего РОВС, находятся под их полным контролем. А вот организации украинских националистов, действующие в Европе, наоборот, вызывали серьезные опасения, особенно, если найдется лидер, который сможет их объединить. Таким лидером из Москвы виделся проживавший в Париже С. Петлюра. И это вполне понятно, поскольку гетман П. Скоропадский не пользовался ни влиянием, ни авторитетом, а Е. Коновалец со своей УВО казался в середине 20-х годов деятелем мелкого масштаба.
Симон Васильевич Петлюра родился 10 мая 1879 года в Полтаве в семье мещан, происходившей из казаков. После школы он продолжил образование в Полтавской духовной семинарии, где вступил в политический кружок, который вскоре стал ядром Полтавской организации Революционной украинской партии (РУП). Однако в 1901 году Петлюру за революционную деятельность и членство в РУП из семинарии отчислили, и он был вынужден перейти на нелегальное положение. В 1903 году Петлюра был арестован полицией, но на следующий год вышел на свободу и продолжил партийную работу в РУП.
Первую мировую войну Петлюра встретил в Москве, где трудился бухгалтером в страховом обществе «Россия». Почти сразу после начала войны он опубликовал воззвание «Война и украинцы», в котором писал, что украинцы «выполнят долг граждан России в это тяжелое время до конца», и призывал военное командование к «толерантному отношению к украинскому населению Австро-Венгрии как части национального украинского целого, связанного с Россией».
После Февральской революции и образования на Украине Центральной Рады Украинской народной республики (УНР) Петлюра возглавил ее Военный комитет и объявил своей задачей немедленную украинизацию армии по территориальному принципу. Правда, деятельность Петлюры не шла дальше украинизации частей российской армии, находившихся на Украине, так как он не желал обострять отношения с Временным правительством. Но после Октябрьской революции и образования в декабре 1917 года в Харькове Советского правительства Украины Петлюра объявил себя сторонником независимости страны и непримиримым противником большевиков. При этом он утверждал, что «большевики готовят Украинской Народной республике удар в спину, они сосредотачивают свое войско на Волыни, в Гомеле и Брянске, чтобы идти походом на Украину».