Астрахань поддалась сама; на северо-востоке Камская область была занята мирными колонистами, промышленниками, область громадная, пустая, ничья, естественно принадлежащая первому, кто в ней поселится; эти промышленники, не имея покоя от сибирских хищных татар, которые своими набегами мешали им соль варить, наняли небольшую толпу казаков, которые заняли разбойничье гнездо, прогнали оттуда князька, и хотя сами потом погибли, но это дело называется покорением царства Сибирского. Так слово может вести к неправильному представлению, когда подробным изучением явления не определится точно, в каком смысле употреблять слово. Присматриваясь внимательно к явлению, мы видим на первом плане не завоевание одним воинственным, сильным государством других больших государств, более или менее цивилизованных, мы видим на первом плане колонизацию, занятие пустынных пространств под мирный труд; народы или, лучше сказать, народцы, встречающиеся на этих необъятных пространствах, по своему характеру, стоя на низкой ступени политического развития, невольно влекут народ, стоящий выше их, влекут все далее и далее на занятие новых земель: они своим хищничеством не дают ему покоя; заставить их уважать право, договор нельзя: они умеют жить только или в постоянной вражде к соседу, или в рабской подчиненности, и невольно их приходится покорять.
Таков господствующий характер русских отношений к восточным народам даже до наших дней, характер любопытный, потому что в покорении врага здесь заключается необходимая оборона от него.
Так при не воинственном характере народа, а следовательно, и правительства образовалась громадная государственная область, и мы знаем, как эта громадность неблагоприятно действовала на развитие народной жизни, на все ее направления.
Государственные требования, слишком тяжело падавшие на малочисленное, разбросанное и потому бедное народонаселение, заставляли последнее еще более разбрасываться, уходить все дальше и дальше, что было легко русскому человеку: ему не нужно было переплывать океан, как должны были делать западные колонисты, или переселяться к чужим народам, в совершенно чуждую нравственную сферу; перед глазами были необъятные и пустые пространства, где беспрепятственно можно было утвердиться, беспрепятственно сохранить свой народный образ. Эта происшедшая сказанным образом обширность русской государственной области в свою очередь отнимала у народа воинственность, отнимая побуждение к захвату чужого, к насильственному расширению владений, и без того слишком обширных. И, несмотря на то, Россия ознаменовывает начало своей новой жизни воинственным движением, двадцать с лишком лет ведет тяжкую, упорную борьбу, которую оканчивает важными земельными приобретениями.
Но мы видели главный характер переворота, совершавшегося в жизни народа русского, видели стремление к морю и смысл этого стремления. Во время младенчества Руси, при отсутствии крепкой государственной связи, единства направления народных сил и ясного сознания народных интересов, в это беспомощное время орден меченосцев отнял у Руси Ливонию, захватил здесь русские города и княжества. Впоследствии, когда объединенная Россия с ясным сознанием необходимости для себя моря устремилась к нему, поляки и шведы оттолкнули ее от него.
Но внутреннее преобразовательное движение все более и более усиливалось, а вместе усиливалось и так тесно соединенное с ним стремление к морю; следовательно, мы естественно должны ожидать, что, когда преобразовательное движение пошло так решительно, Россия немедленно начнет опять биться за берега Балтийского моря.
Будучи полным представителем своего народа, будучи совершенно чужд воинственности, вовсе не гоняясь за славою полководца-завоевателя, занятый одною мыслию о внутреннем преобразовании, Петр начинает войну с шведами за Балтийское море, смотря на нее только как на средство этого преобразования, исполняя завещание предков, соединяя древнюю и новую Россию правильным историческим движением, ибо правильность исторического развития народа, правильность в преемстве деятельности различных эпох народной жизни состоит в том, когда то, что в известную эпоху вырабатывается народом как мысль, как стремление, осуществляется в последующую эпоху. Петр не усумнился начать опасную войну одновременно со многими важными внутренними преобразованиями, ибо видел в войне только средство для успешнейшего проведения внутренних преобразований и в последних видел средство для успешнейшего окончания войны. На войну великий царь смотрел гражданским взглядом, именно как подобает правителю; он смотрел на нее как на школу для народа, который хотел занять почетное место среди других народов, не выпрашивать цивилизации как милости, но предъявить на нее свои бесспорные права. Вот программа курса в этой школе: сначала учителя нам зададут тяжелые уроки; сначала нас будут бить, но мы будем учиться прилежно и сперва станем бить учителей превосходными материальными силами, потом дойдем до того, что будем бить их с равными силами, а наконец, приобретем такое искусство, что станем побеждать и с меньшими силами.
Итак, война есть школа, практическая школа, школа первой необходимости, ибо континентальное государство, и так дурно защищенное природою, как Россия, может поддержать свою самостоятельность, свое значение только постоянною готовностию принять бой при первом вызове; мало того, только этою готовностию может отклонить вызов, поддержать мир для себя и для других. Но война в описываемое время не имела тесного значения только военной школы для народа: война сильная, опасная война служит для преобразователя могущественным средством вести преобразование, вести эту школу в самых широких размерах без принижения народного духа, которое было так естественно в страдательном положении русских людей относительно чужих образованнейших народов, в положении учеников пред учителями. «Царь уверовал в немцев, сложился с ними», говорят противники преобразования. Но эти злонамеренные толки не имеют смысла пред действительностию, которая у всех в глазах: царь воюет с немцами, бьет их, отнимает у них города и земли. Война трудная, опасная, враг силен, он легко может прийти к нам; вот он уже вошел в русские пределы, одна проигранная битваи он очутится под Москвою; силы живого народа потрясаются от опасной, ожесточенной борьбы, народное знамя поднимается высоко; такие времена поднятия народных сил бывают удобны для великих дел, потому что располагают к великим жертвам, и царь умеет пользоваться временем, умеет ковать железо, пока горячо!
Народ в тяжкой работе, засажен в школу с иностранными учителями, которых преимущества должен признать, следовательно, необходимо принижается пред ними. Что ж даст ему отраду, что заставит его поднять голову и с уважением посмотреть на самого себя? Успехи мирного труда? Но они разбросаны, не видны, далеко не у всех пред глазами, не производят сильного впечатления: кто знает, что там роют каналы, здесь какая-нибудь фабрика идет очень успешно, кто знает, что с богатым результатом разрабатываются минеральные богатства далекой Сибири? Не то война, военные успехи: одержана победаобщенародное торжество, все это знают, все поднимают головы, не войско только победило, целый народ победил, вот до чего мы дошли в такое короткое время благодаря тому, что трудимся, учимся! И ученик, сознавая все яснее и яснее необходимость учения, не принижен пред учителем, он ровен с ним, он выше его, учение становится делом легким, делом силы и свободы; народный дух, народное самоуважение спасены в самое опасное для них время, время народного ученичества у других народов.
Мы видели, что Россия находилась в войне с Турциею и что Петр дал этой войне новый характер, характер морской войны, приготовил флот для Азовского моря, берега которого старался укрепить для себя. Он продолжал считать это дело важным, обращал на него сильное внимание, но продолжение турецкой войны он вовсе не считал желанным делом; турецкая война не могла быть школою для русского сухопутного войска, такою школою могла быть только европейская война, и именно война шведская, в которой достигалась двойная цель: войско получало хорошую школу и следствием хорошего прохождения этой школы было утверждение на берегах заветного европейского моря. Притом для новорожденных военных сил России война была невозможна без союзников, а члены священного союза спешили заключить мир с турками; должен был спешить с этим и Петр.
Для скорейшего и выгоднейшего заключения мира Петр хотел изумить и напугать турок: он отправил своего посланника Украинцева в Константинополь на русском военном корабле «Крепость». Русский военный корабль на якоре против сераля раздразнил, испугал не одних турок; восточный вопрос переменил вид: до тех пор европейские державы, боясь турок, постоянно и усердно приглашали русских царей к войне с ними, причем указывали на тесную связь России с христианским народонаселением Турции по единству не только веры, но исповедания, указывали на обязанность России восстановить восточную греческую империю на развалинах турецкой. Но теперь, когда Россия исполнила наконец требования, вошла в европейский союз против турок, когда турки со всех сторон потерпели неудачи, выказали свою слабость и когда Россия обнаружила удивительную силу, удивительную деятельность, когда русский военный корабль явился пред Константинополем, когда Россия оказалась готовою выполнить эту начертанную ей в Европе программу, Европа с негодованием и ужасом отвернулась от этой программы и начертала для себя другуюподдерживать всеми средствами Турцию против России. Украинцев должен был познакомиться с этою новою программою восточного вопроса. «От послов цесарского, английского, венецианского, писал Украинцев Петру, помощи мне никакой нет, и не только помощи, не присылают даже никаких известий. Послы английский и голландский во всем держат крепко турецкую сторону и больше хотят всякого добра туркам, нежели тебе, великому государю; завидуют, ненавидят то, что у тебя завелось корабельное строение и плавание под Азов и у Архангельска, думают, что от этого будет им в их морской торговле помешка». Но турки были страшно истощены и заключили мир, уступили России Азов со всякими старыми и новыми, уже построенными Петром городками, а крымский хан должен был отказаться от дани, которую до сих пор платила ему Россия под благовидным названием поминков и подарков.
И здесь прошла граница между древнею и новою Россиею. Много веков прошло с тех пор, как пред христианскою Византиею явились впервые русские лодки; это было знаком, что на севере, в этой Скифии и Сарматии, где господствовали кочевые азиатские орды, явилось владение с европейским характером, на которое легла обязанность постоянной ожесточенной борьбы с степными кочевыми ордами, обязанность защищать от них Европу. Борьба была трудная: степные хищники не дали Руси пустить государственных корней на юге, на берегах Днепра, вследствие чего силы народные и главная историческая сцена перенеслись с юго-запада на северо-восток; и здесь степные хищники не давали покоя, пустошили страну, наложили дань, но здесь им было не так удобно, как на юге, здесь они запутывались в непроходимых лесах и вязли в болотах; здесь беспрепятственнее могла собраться русская земля в одно государство и собралась около Москвы, и Москва вела постоянную ожесточенную борьбу с степными варварами, видала их не раз под своими стенами, превращалась ими в пепел; и хотя на востоке дела шли успешнее, хотя там татарские орды с громким названием царств покорялись царю московскому, но на юг, в Крымскую орду, продолжались посылаться поминки.
Эта посылка прекратилась, когда русский военный корабль появился перед магометанским Стамбулом. Так Петр отпраздновал девятивековой юбилей первого появления русских лодок перед Константинополем. Но ему предстояло с большим торжеством отпраздновать юбилей на другом море, откуда пошла русская земля и куда должна была возвратиться для приобретения средств к продолжению исторической жизни. Здесь нужно было отпраздновать девятивековой юбилей также появлением русского военного корабля, появлением русского войска, сильного своим европейским искусством. На юго-востоке, со стороны степей, со стороны степного моря, опасности исчезли, поминки прекратились. Но опасность большая вставала теперь с запада, благоразумие требовало идти к ней навстречу, благоразумие требовало приготовить средства, чтоб не посылать поминков на запад, потому что и там, на западе, большие охотники до поминков, стоит только немного обнаружить слабость, сейчас пришлют за поминками.
18 августа 1700 года в Москве сожжен был «преизрядный фейерверк»: царь Петр Алексеевич праздновал турецкий мир, приобретение Азова, уничтожение обязанности посылать поминки в Крым. На другой день, 19 августа, объявлена война шведам. Заключением мира с турками поспешили, потому что союзники покинули Россию; по тому же самому спешили объявлением шведской войны, чтоб не упустить союзников, не одним бороться с самою сильною державою на севере. Союз был необходим; но верны ли были союзники? Донесения Украинцева из Константинополя уже определили отношения европейских держав к России; за союзниками нужно было так же зорко смотреть, как и за врагами, и против них нужны были тоже смелость, решительность, ясное понимание русских интересов, неуклонное их преследование. Россия могла быть спокойна: у ее царя не было недостатка в этих качествах.
Чтение восьмое
Кто же были союзники Петра в шведской войне? Швеция заявила свою европейскую деятельность, вошла в систему европейских держав, как говорится, только в XVII веке, предупредила в этом отношении Россию какими-нибудь 70 годами.
Она явилась на сцену общей европейской деятельности с шумом и блеском.
Даровитый, воинственный, честолюбивый король Густав Адольф по призыву Франции привел шведское войско в Германию для участия в Тридцатилетней войне, для поддержания протестантизма. За эту поддержку Германия должна была дорого заплатить Швеции своими землями, и немецкие владельцы стали косо смотреть на нее, особенно когда она содействовала вредным для Германии стремлениям Франции. Еще большее раздражение возбудила против себя Швеция в трех других соседних государствахДании, Польше и Россиисвоими захватами на их счет.
Она обобрала Данию со стороны Норвегии, отняла у Польши Ливонию; пользуясь смутным временем и слабостью России после смут, в царствование Михаила Федоровича она отобрала у нее коренные русские владения, чтоб как можно дальше отодвинуть ее от Балтийского моря.
Такое поведение Швеции относительно соседей, разумеется, заставляло ожидать, что оскорбленные воспользуются первым удобным случаем, чтоб соединиться и возвратить себе свое. И в начале XVIII века, когда в Западной Европе произошло сильное движение против Франции, раздражившей всех своим властолюбием, своими бесцеремонными захватами чужого, когда против Франции образовывался великий союз, чтоб не дать ей захватить Испании или значительную часть ее владений, на северо-востоке Европы по тем же побуждениям образуется союз против Швеции и начинается великая Северная война. Естественные члены союза против Швецииэто обобранные ею государства: Дания, Польша и Россия.
Отношения Дании и России были просты: они хотели возвратить свое, причем Петр во что бы то ни стало хотел приобрести хотя одну гавань на Балтийском море.
Но отношения Польши были иные. Мы уже упоминали о крайней слабости этой державы, обнаружившейся особенно во второй половине XVII века, слабости, которая отнимала у нее всякую самостоятельность, делала из нее арену, где ближние и дальние государства должны были бороться за свои интересы. Борьба эта особенно усиливалась, когда наступало время королевских выборов; Так, в конце XVII века соседние государства были чрезвычайно взволнованы королевскими выборами в Польше по состоянию тогдашних дел в Европе. Уже было сказано, что в это время господствовало сильное раздражение против властолюбия Франции, против ее короля Людовика XIV. Постоянною союзницею Франции была Турция, служившая для Франции орудием для отвлечения Австрии от вмешательства в европейские дела, от союзов, заключавшихся против Франции.
Легко понять, как выгодно было для Франции иметь сильную партию в Польше, посадить там королем кого-нибудь из своих принцев или по крайней мере кого-нибудь из своей партии, чтобы по соседству с Австриею приобрести новое орудие для отвлечения ее сил. Но легко понять также, как для Австрии было важно, чтоб французские замыслы не удались, чтоб на польском престоле был кто-нибудь свой или чужой, но только не француз и не из французской партии.