Что же произошло в ХХ веке? Я возьму для обсуждения этого простой и в то же время сложный образ. Можно сказать в каком-то смысле, что вся современная культура и философия есть ответ, попытка осмыслить, переварить, освоиться с одним явлением, с одним историческим актом, а именно с Первой мировой войной (19141918 годы). Но дело в том, что всякие такие попытки переварить Первую мировую войну диктуются теми же причинами, теми же пружинами, которые эту войну вызвали. На переломе веков действительно нечто происходило, что увенчалось (или увенчало себя) Первой мировой войной, совершенно непонятной для традиционной классической культуры, войной, которая не укладывалась ни в какие правила человеческого понимания, ни в какие навыки просвещения, рационализма, разума.
То, что происходило, я могу опять не объяснить, а навеять следующим простым рассуждением, сначала договорившись с вами о некоторых названиях, что ли. Вот существует, например, слово «проблема». Что такое проблема? Проблемаэто нечто, что требует от нас некоторого усилия в его освещении, и больше ничего. Условимся тогда современным (а мы говорим о современной философии) называть нечто такое, что для нас представляет собой проблему, то есть требует от нас некоторого усилия понимания. Давайте договоримся, что усилие пониманияэто не просто умственный акт, напряжение мысли, а нечто, требующее от нас перестройки, переориентации наших привычных навыков понимания. Обычно мы можем понимать нечто, приводя в действие те инструменты, которыми мы уже располагаем и владеем, но договоримся современным, или проблематичным, называть нечто, которое мы не можем освоить и понять, приводя в действие те умения, которые у нас уже есть, а должны что-то с собой сделать (то есть не с проблемой сделать, а с собой, пытающимся понять эту проблему). Простая вещь. Скажем, современной является живопись Сезанна, хотя она была не так недавно. Почему она является современной? По определению, которое я только предлагал, то есть, когда вы стоите перед полотном Сезанна, вы с собой должны нечто сделать, чтобы увидеть то, что там есть. Это акт, отличный от акта стояния перед полотном Тициана.
Повторяю, современным в отличие от классического, или традиционного, является все то, перед лицом чего мы должны с собой нечто сделать, чтобы воспринять происходящее, нарисованное, написанное или звучащее. По тому же признаку современной является музыка Стравинского, в отличие от музыки Чайковского. Я повторяю, что философы не говорят на языке «хорошо», «плохо», то есть на языке оценок, и, когда я говорю «современное» или «классическое», это не значит, что классическое лучше современного или современное лучше классического, что музыка Чайковского лучше музыки Стравинского или наоборот. В философии мы говорим о совершенно других вещах (опять же по тому закону великодушия, который я сформулировал). То, что существует, существует, не интересуясь тем, можем ли мы это понять или не можем, приятно нам это или неприятно, существует, не интересуясь, пятерку, четверку или двойку мы ставим этому явлению. Музыка Стравинского современная, потому что она требует от нас, чтобы мы нечто с собой сделали, и тогда она будет услышана.
Вот, грубо говоря, что такое современная философия. И если я буду на левой стороне доски выписывать названия произведений, явлений, которые подходят под это определение современности, а на правой стороне доски буду выписывать даты, когда эти явления возникли, то мы обнаружим две странные вещи.
Вы знаете, что в науке существует современная генетика: Мендель, Морган, Хуго де Фриз. (Генетику мы не понимаем. Мы должны с ней освоиться иными средствами, в том числе близкими к уголовному кодексу, как было, например, в сорок девятом году, если я не ошибаюсь. Это совсем рядом. Современно, да? Настолько современно, что даже к уголовному кодексу приходилось обращаться.) Современная генетика. Я напишу на доске дату, когда это случилось. И она будет следующая1901 год.
Или квантовая теориясовременная физика, самая что ни на есть современная, в том числе не только по дате, но и по определению, которое я приводил. То есть квантовая физика есть то, что, пользуясь привычным языком, понять нельзя, и нужно над собой приподняться, чтобы нечто сделать, и тогда услышать то, что содержится в ее формулах. Напишу дату1900 год.
Теория относительностиочень современная1905 год.
Сезанн. Выставка Сезанна, если мне память не изменяет,это 1904 год.
Кандинский, Стравинский... То есть, что бы я ни перечислил, это нечто такое, что по сегодняшний день есть проблема, то есть то, что нас приводит в состояние Unbehagen, как сказали бы немцы, то есть некоторого замешательства, неловкости, тягомотины. И мы из этой тягомотины можем выйти, только нечто с собой совершивперед лицом Сезанна, Планка (квантовая гипотеза), перед лицом Эйнштейна и так далее.
И здесь мы понимаем еще вторую вещь: историческое время отличается от абстрактного хронологического времени. С точки зрения масштабности абстрактное хронологическое время измеряется течением и размером нашей жизни. Наша жизнь, допустим, в лучшем случае восемьдесят лет. Громадный срок! 1901 год очень далек от насцелая человеческая жизнь,бесконечно далек. А историческое время построено совсем иначе, настолько иначе, что с точки зрения исторического времени мы находимся, живем в 1901 году (опять же, по определению, что жизнью, живым, являются только проблемы; мертвое никогда не является проблемой). Значит, мы живем там, хотя прошло добрых восемьдесят лет, потому что тот период, о котором я говорю, условно растянут: 18951918 годы, то есть перед войной и захватывая войну. Скажем, Габриэль Марсельпервый экзистенциалист. «Метафизический дневник» Марселя1914 год. «Логико-философский трактат» Витгенштейна (это один из основателей современного философского направления, называемого логическим позитивизмом)1918 год.
Сразу же заскочу в другую область. Марсель Пруст в эти же годы (1919 год) создает «новый роман». Нужно над собой нечто сделать, чтобы читать его. Опять повторяю: он не плох и не хорош. Я, например, его люблю, считаю его лучшим романом ХХ века, но это не философское высказывание, а пока мы занимаемся философией. Значит, мы обнаруживаем вторую повторяющуюся вещь: историческое время построено иначе, и инаковость его построения важна нам для того, чтобы было понятно, что мы живем в некоей точке (наши восемьдесят лет сжались в некую точку) и эта точкарубежная точка предвоенных и военных лет. Мы живем там, то есть мы сегодня пытаемся решить то, что пытались решить тогда; мы сегодня осваиваемся с тем, что изобрели или пытались изобрести тогда. На рубеже веков происходил некий очень существенный перелом культур, очертания которого нам, хотя в это трудно поверить, не ясны, потому что он имеет, очевидно, более крупный масштаб, чем масштаб нашего опыта, а мы можем понимать нечто такое, что имеет одинаковый масштаб с мерками нашего понимания. А может, это более крупное животное, только хвост которого мы видим, а остальная часть туловища теряется где-то в тумане, причем в тумане будущего, поэтому мы с вами еще не очень хорошо знаем, что с нами происходит. Но пока будет уже хорошо, если мы знаем, что происходящее с нами сегодня есть то, что происходило в 1901 году, в 1905 году, знаем то, одним из симптомов чего была Первая мировая война, загадавшая загадку нашей привычной, традиционной цивилизации. Она загадала загадку тем, что не укладывалась в эту цивилизацию.
Теперь попытаемся разобраться (хотя мы приняли оговорку, что не все можно понять по одной простой причине: масштаб нашего поколения и масштаб происходящегоони разные, и мы всё, очевидно, еще не видим, не завершился процесс, но дальше какие-то вещи, какие-то нити вытянулись), что является основным фактом в философии, фактом, который больше всего на нее повлиял и который прежде всего произвел некий перелом в нашем философском багаже, в наших понятиях, в нашем инструментарии (в понятийном инструментарии) и так далее. Этот фактон в следующем: это время характеризуется, и чем дальше, тем больше, появлением совершенно нового и особого феномена, а именно феномена идеологических государств или идеологических социальных [структур]. Они на другом языке могут быть названы массовыми, то есть этот феномен можно обозначить как «массы», или «массовое общество». Не случайно одна из книг, характерных для всей современной философии (характерных в том смысле выразительности, о которой я говорил, то есть характерных в том смысле, что само это явлениеочень выразительный симптом),это книга, написанная испанским философом Ортега-и-Гассетом. Она называется «Восстание масс».
Черты этого читаются уже в тот период, о котором я только что говорил. Интересно, что одно из ярких эссе, написанное очень чувствительным поэтом Полем Валери (а вы знаете, что эссеэто некая запись именно состояний), написанное, кстати, опять же в этот период, 18951918 годы (я не помню точно даты и не помню точно, издано ли оно в сборнике, который вышел несколько лет назад), называлось «Немецкое завоевание».
Я разряжу немного атмосферу и расскажу один исторический анекдот, произошедший в 1940 году и одновременно поясняющий суть этого эссе. То есть статья или, вернее, эссе Валери было написано, а потом то, что случилось с автором, было как бы продолжением или иллюстрацией к самому эссе. «Немецкое завоевание»эссе, в котором Валери показал, ухватил явление, в котором он увидел нечто, что в немецкой культуре раньше не наблюдалось, нечто новое, а именно систематическую экономическую политику послебисмарковской Германии, которую на новом языке можно было бы назвать тотальной, или тоталитарной. Поэтому он и написал эссе, что его интересовали черты нового явления, которое он назвал систематическим завоеванием или немецким завоеванием, то есть это был совершенно новый метод делания дел, систематический охват всех пунктов, не пропуская ничего, и такое как бы «движение танка», хотя танков тогда еще не было. И он написал эссе и назвал его «Немецкое завоевание». Я прошу, чтобы вы удержали в голове термин «тотальность действия», или «систематичность действия».
Так вот, в 1940 году (когда частично реализовалось то, о чем писал Валери в «Немецком завоевании», при этом он не имел в виду никакого такого завоевания, которое случилось в действительности в 1940 году), когда немцы пришли в Париж, они осуществляли, естественно, цензуру печати, цензуру изданий (а не просто пришли). Эта цензура отличалась своими более цивилизованными методами: они просто контролировали выдачу бумаги для издания книг. Немецкий чиновник контролировал выдачу бумаги многочисленным маленьким издательствам, которые в том числе были и в Париже. И Валери собирался издать книгу под названием «Дурные мысли». Издательский представитель обратился к немецкому чиновнику, который должен был выделить бумагу для издания книги господина Валери под названием «Дурные мысли». И произошли две интересные вещи в реакции чиновника, обе типичные. Первая: «Дурные мысли Зачем же господину Валери писать, имея дурные мысли, разве нет хороших мыслей?»сказал чиновник. Потом вдруг чиновник приостановился, призадумался и сказал: «Простите, простите, не тот ли это господин Валери, который в свое время написал антинемецкую статью?» Тогда было другое государство, было другое время, все сменилось, а тотальный человек помнил все, что совершилось, в том числе эссе Валери, которое было написано против кайзеровской Германии в лучшем случае, а никак не против той Германии, которую представлял чиновник. Но чиновник был систематичен: ничего нельзя пропускать, нужно все помнить. Так эссе Валери «Немецкое завоевание» породило иллюстрацию к самому себе.
ЛЕКЦИЯ 2
В прошлый раз во вводной лекции мы остановились на том, что я сказал: основной элемент или факт, с которым приходится иметь дело в ХХ веке,это факт появления идеологических государств, или идеологических социальных структур, илиширеидеологических социальных массовых движений. Этот факт вместе с другими, о которых я скажу, радикально изменил ситуацию. Какую ситуацию? Что я имею в виду под ситуацией и что нам нужно держать в голове, чтобы затем понять происходящее в сложных философских понятиях и терминах?
Самая большая трудность, с которой мы сталкиваемся,это то, как нам, с каким умением и искусством, с какой сообразительностью соотносить философские термины и понятия с их реальным социальным и экзистенциальным смыслом. Часто философские понятия (поскольку философияэто теоретический язык) не похожи на то, о чем они говорят, поэтому установить связь между философскими понятиями, с одной стороны, а с другой стороны, связь понятий с ситуативным смыслом, то есть смыслом социальной ситуации, духовной ситуации, смыслом тех проблем, которые ставит перед собой каждый человек, очень трудно, потому что философияэто язык, который имеет имманентные законы теоретического языка.
Что я имею в виду под ситуацией? Коротко говоря, речь идет о ситуации, в которой оказался разум, то есть о ситуации разума, причем прежде всего не о какой-нибудь ситуации абстрактного разума, а разума, который дан каждому человеку, разума, посредством которого этот человек должен ориентироваться в своей жизни, в своем мире: принимать решения, занимать какие-то позиции, реагировать на что-то, что-то осмысливать тем или иным образом. Когда мы говорим о разуме, мы всегда прежде всего имеем дело с унаследованным разумом, и речь идет о таком разуме, который обычно нам дан традицией, то есть о том, что установилось де-факто в виде привычного, принятого; скажем, так же, как в английском языке есть то, что англичане называют унаследованным, или полученным, произношением, которое не лучше и не хуже другого. Существует то, что де-факто установилось как стандартный английский язык, и он есть то, из чего составляются словари (например, оксфордские словари). В английском языке есть специальный термин, который на русский язык можно перевести как «унаследованный английский язык», «унаследованное английское произношение». То же самое происходит и вообще в нашей мысли, в наших знаниях; существует, повторяю, унаследованный способ работы нашего разума, или нашей рациональности. Другими словами, та ситуация, о которой я говорю, есть ситуация рациональности, то есть способности и возможности человека в хаотическом мире природных явлений, социальных событий, моральных акций установить рациональность, то есть порядок в мире, соизмеримый с упорядоченностью человеческой души, нравственности и рассуждения. У нас есть некий порядок нашей души, и мы всегдапо определению человеческого существования как таковогоищем соразмерности искомого порядка в нашей индивидуальной душе с миром вокруг нас, или, как сказали бы греки, с космосом, с душой в общем смысле слова, не только индивидуальной душой, а некоей более широкой, скажем, душой мира, как раньше выражались, или с полисом, то есть с социальным устройством.
Значит, есть социальное устройство, которое шире отдельного человека; есть космос, который заведомо больше отдельного человека; есть некий разум и душа в общем смысле слова, которые тоже больше человека. И все эти три вещи должны как-то быть соотнесены с каждым отдельным человеком по принципу возможностей человека установить порядок, соразмерный с ним самим. Давая условное определение философии, можно сказать, что философия есть техника установления такой соразмерности или философия есть техника, способ делать мир приемлемым, обитаемым для человека. Вы сами понимаетеотсюда вытекает, что есть, конечно, миры обитаемые и есть миры необитаемые, то есть такие, в которых человек не мог бы жить. И вот, по очень многим признакам мир ХХ века оказался в представлении людей, жителей ХХ века, миром необитаемым, то есть миром, в котором нельзя жить, не проделав работу переосмысления, укладывания мира в доступные человеку формы понимания и жизни. А для такого укладывания нужны некие средства, инструменты, и я сказал, что философия является одним из таких инструментов, и, во-вторых, я сказал, что есть унаследованная философия. Следовательно, мы должны пользоваться унаследованной философией, или традиционной философией, но проблема и состоит в том, что унаследованными средствами, то есть унаследованной, традиционной, классической философией, человек не мог добиться соразмерности, то есть она, эта философия, оказалось, не давала ему средств сделать мир, новый мир, обитаемым. И в этом вся проблема.
Собственно, поэтому и появилась следующая эпоха в философии по сравнению с классической, или традиционной, философией, а именно эпоха современной философии, современной европейской философии. Грубо можно определить современную европейскую философию следующим образом: это попытка в новой ситуации разума дать человеку новые средства, позволяющие ему жить в новом мире, такие средства, которые в традиционной философии не даются. Иными словами, традиционная философия не отвечает своими средствами на ряд вопросов, ответ на которые необходим современному человеку.