При этом сам Эйнштейн шел к духовности гораздо более светского характера, чем это предполагает данный комментарий. Не говоря этого вслух, он живо откликался на ту печальную статистку, согласно которой миллионы людей оказались жертвами Первой мировой войны и Великой депрессиивеличайших бедствий, в которые вселюбящий Бог и не собирался вмешиваться. Взгляд Эйнштейна на Бога со временем менялся от более материального к более возвышенному: это был незримый Бог, имперсональная сущность, скрывавшаяся за маской материи. Что касается Вселенной, наделенной разумом, недоступным человеческому, то Эйнштейн весьма осторожно высказался в том роде, что подобная Вселенная «великолепно устроена и подчиняется определенным законам», которые люди пока что понимают весьма смутно. Он заявил, что не верит ни в бессмертие («Для меня достаточно и одной жизни»), ни в свободную волю, ибо законы, управляющие человеческой судьбой, так же жестки и неумолимы, как и законы физические.
Он так и не нашел того, что искал, обоснованной нерелигиозной духовности. Во многих отношениях она и сегодня остается для нас только надеждой. Подобная духовность глядит на бытие без предубеждений, позволяя Богу и разуму сосуществовать мирно, без борьбы. Как? Эта связь на уровне ума. Высшая цель, по признанию самого Эйнштейна, заключалась в том, чтобы понять Божий ум. Но для этого нужно сначала объяснить ум человеческий. В конце концов, наш умэто фильтр, через который мы воспринимаем реальность, и если этот фильтр поврежден или неверно понят, у нас нет никакой возможности постичь ум Бога. Или мы мыслим, как Он, или Он мыслит, как мы. Если неверно ни то, ни другое, связи между нами быть не может.
Как поводырь в стране религии и науки Эйнштейн превзошел Докинза во всех отношениях. Без тени высокомерия Эйнштейн писал: «Что отличает меня от большинства так называемых атеистов, так это чувство невероятного восхищения непостижимыми тайнами гармонии космоса». (В своей книге «Бог как иллюзия» Докинз ничего не говорит о духовном пути, пройденном Эйнштейном, вероятно, чтобы не нарушить правило довольно свободного и прихотливого подхода к истине.) Для меня наиболее привлекательной чертой Эйнштейна служит его восхищение тем уровнем творения, которое для нас недостижимо. Это то незримое место, где начинается чудо. В его символе веры от 1930 года «Во что я верю» мы находим такое высказывание: «Чувствовать, что за пределами того, что может быть познано, существует нечто, чего наш ум не в состоянии постичь и чьи красота и одухотворенность касаются нас лишь опосредованно, это и есть религиозность». Высказывания, подобные этому, открывают путь широкому, непредвзятому взгляду на духовный поиск. В этом смысле Эйнштейн стоит гораздо выше упрямых научных скептиков, которые просто отбрасывают за ненадобностью персонального Бога, оставляя на Его месте стерильную пустоту.
Ответ воинствующему атеизму
Ричард Докинз, поддерживающий идею атеизма как прогресса, в своих усилиях не одинок: ему вторят и другие известные голоса. Речь в данном случае идет о трех писателях, авторах бестселлеров: это философ Дэниел Деннет, полемист Кристофер Хитченс и «молниеотвод» антихристианства Сэм Харрис, бывший нейрохирург, человек, достаточно долго изучавший буддизм. Книги, которые они пишут, это очевидные и намеренные провокации, и я поражаюсь тому, насколько мелки и поверхностны доводы, выдвигаемые ими против Бога. Они радостно извращают христианство и даже не испытывают угрызений совести за то, что используют нечестную тактику. Хитченс, например, отбрасывает духовные свидетельства как никуда не годные, даже не удосужившись, так сказать, предоставить им слово.
Любая достойная научная дискуссия, по моему мнению, должна начинаться с исключения людей, заявляющих, что они знают больше того, что знают. Начните со слов: «Конечно же, начинать с этого не совсем правильно. Ну, а теперь не продолжить ли нам?», и теизм будет уложен наповал в первом же раунде. Он будет сброшен со счетов, выброшен со сцены.
Лично я не могу представить лучшую формулу интеллектуальной нечестности. Глашатаи воинствующего атеизма не желают признавать своего узкоограниченного видения; вместо этого они веселятся и бражничают. Так поступают все идеологи. Это ведет к тому, что они начинают бросаться безрассудными, ложными заявлениями. Вот лишь несколько примеров таких заявлений, заимствованных мною из записей их бесед.
Харрис: «Каждый верующий человек встречает со стороны людей с иным вероисповеданием такую же критику, какую высказываем мы, атеисты. Они не принимают псевдочудес и видят, что люди иной веры просто их оболванивают, играя на доверии».
Хитченс: Религиозным людям «по душе та идея, что [Бога] невозможно показать, ибо тогда было бы не во что верить. Если бы каждый видел вознесение и мы все знали бы, что спасемся через это, тогда бы мы жили с неменяющейся системой убежденийи она должна была бы контролироваться».
Вновь Харрис: «Если бы не магия Библии, христианство бы исчезло. Если бы не магия Корана, ислам бы исчез. Но если вы посмотрите на эти книги, то есть ли там хоть одно предложение, которое не мог бы сказать любой человек, для которого тачкаобразец новейшей технологии?»
Неприкрытое предубеждение сквозит буквально повсюду; и тем не менее даже в наш скептический век воинствующий атеизм снискал изрядную долю уважения в среде интеллектуалов. Деннет, который утверждает, что все мы «зомби», механически подчиняющиеся диктату нашего мозга, удостоился всеобщего признания за то, что развенчал такие «затасканные» понятия, как душа и личное «я». Провокационная книга Хитченса «господь не велик» (использование строчного «г» в названии и по всему текстувыбор самого автора) была в числе книг-финалистов, выдвинутых на соискание Национальной книжной премии. В 2011 году, в последние дни жизни, уже умирая от рака пищеводапечальный результат пагубных страстей, пьянства и курения, которым он предавался всю свою жизнь, Хитченс написал открытое письмо участникам ежегодного съезда американских атеистов.
Вот несколько отрывков из этого послания, резкого в своем отрицании всяких утешительных бесед на ложе смерти:
Все ближе узнавая своего врага [смерть], я обнаружил, что все разговоры и увещевания о спасении, искуплении и сверхъестественном освобождении кажутся теперь даже более пустыми и несерьезными нежели они казались раньше.
Я нашел куда более лучшее помещение для своей веры, которую я вложил в две вещи, а именно: в мастерство и принципы прогрессивной медицинской науки и в товарищеское содружество многочисленных друзей и членов семьи, которые все поголовно невосприимчивы к ложным утешениям религии.
Именно эти две силы, среди прочих других, ускорят приход того дня, когда человечество освободится от выкованных разумом оков религиозного раболепия и суеверия.
«Суеверие», «ложное утешение», «выкованные разумом оковы религиозного раболепия», «выставляемая на посмешище псевдонаука» и «льстивые речи» организованной религииэти ключевые термины, используемые Хитченсом в его письме, осуждающем старое, дискредитировавшее себя мировоззрение, весьма характерны для риторики воинствующего атеизма. Против этих враждебных сил он собирает под свои знамена импульсы добра (которое всегда на его стороне), облекая их в такие термины как приличие, скептицизм, «наша внутренняя солидарность», смелость, «искреннее неприятие всякой коварной чепухи» и т. д.
Риторикаэто всего лишь риторика, хотя нашлись и такие (их, правда, немного), кто серьезно поверил в то, что атеистыобразцы благопристойности и нравственности, а все верующие подобострастны и суеверны. Человеческую природу не так-то просто поделить на части и навесить бирки. Но глубочайшая ошибкадаже не теория, а практика, цель которойпоставить разум по одну сторону, а веру в Богапо другую. Проблема не в том, кто с одной стороны покупается на Бога, а с другойна разумное человеческое существо. (Это заведомо ложная логика, вроде той, что содержится в известном изречении: «Одни люди вегетарианцы, а другие думают, что коровы бурые».) Разум и веране враги. Одни ученые посещают церковь (по некоторым оценкам, даже чаще, чем обычная паства), а другие нет. Исаак Ньютон был убежденный христианин, как в наши дни Фрэнсис Колхаун, физик и генетик, возглавлявший проект по исследованию генома человека до того, как он занял нынешний пост главы Объединенных национальных институтов здравоохранения.
На эмоциональном уровне меня больше всего беспокоит безобразное поведение некоторых, скажем так, ученых, стремящихся растоптать эти нежные ростки персональной духовности. Я по опыту знаю, что люди, покинувшие надежный кров традиционной веры, обычно чувствуют себя неуверенно. Их духовные стремления зыбки и не сформированы. Они безоружны против аргументации воинствующих атеистов. Докинз, Хитченс, Харрис и Деннетпрофессиональные писатели и мыслители, в совершенстве владеющие искусством убеждения. Они без стыда манипулируют бесчисленными доводами только ради того, чтобы победить или продемонстрировать свое презрительное отношение к оппонентам. Короче говоря, Докинз и его когорта ставят без разбору на всех, кто произносит слово «Бог», клеймо грубого религиозного фанатизма. Но и у атеизма немало оттенков. Еще раз повторю то, с чего начал: согласно данным опроса, проведенного Исследовательским центром Пью в 2008 году, 21 % американцев, считающих себя атеистами, верят в Бога или в Универсальный Разум. Согласно тем же данным, 12 % атеистов верят в рай, а 10 % молятся хотя бы раз в неделю.
Ну, а как быть с заявлением, что мы в большей мере наслаждались бы жизнью, если бы отказались от абсурдной идеи, что Бог существует? Американский писатель ирландского происхождения T.К. Бойль в интервью газете «Нью-Йорк таймс» сделал такое меланхоличное замечание по этому поводу (во время разговора всплыла тема смертироманы Бойля всячески муссируют эту темуи его многоговорящий ответ затрагивает самую суть того, как ощущается утрата иллюзий и разочарование):
У предыдущих поколений была цель, вы должны были умереть, но был Бог, и литература и культура оставались. Теперь, разумеется, Бога нет, наш вид в ближайшее время обречен на вымирание, поэтому нет и цели. Мы взрослеем, обзаводимся семьями, открываем банковские счета, ремонтируем зубы и все такое прочее. Но в действительности у нас нет конечной цели, кроме как оставаться в живых.
Для многих эта утрата иллюзий ощущается весьма реально, никто не назовет ее радостным состоянием сознания. Если уж на то пошло, отбросьте это затасканное слово «Бог» со всеми его коннотациями и замените ее синонимом, тем, что ищет богоискатель, будь то внутренний мир, духовное свершение, душа, высшее сознание, запредельность. Стереть их с лица землиэто не даст нам ключ к счастливому существованию. Скорее, это будет похоже на прелюдию ада на земле. Счастье, которое вы обретете (если обретете), когда откажетесь от своих духовных устремлений, будет пустым и бесплодным.
Все это нетрудно увидеть. Но с этим трудно считаться, ибо воинствующий атеизм, какой он ни есть, все-таки ставит правильный диагноз, хотя и предлагает не то лекарство. Нужное лекарствоэто духовное возрождение. Мы по сути своей духовные существа. Наша роль в творении не в том, чтобы быть разумными, хотя мы и гордимся этим, а в том, чтобы стремиться к достижению высшего. Воинствующий атеизм стремится стереть и затоптать это драгоценное свойство. Он стремится трагедию несостоявшегося Бога заменить трагедией отсутствия души. Наука и данные, которая она собирает, не содержат в себе ни чуда, ни благоговейного трепета, ни тайны. Радость бытия не имеет реальности кроме той, которая внутри нас, мы можем добавить к ней чудо или можем отбросить его прочь.
Мир, перевернутый с ног на голову
За век до того, как вышла в свет книга «Бог как иллюзия» (2006), ситуация в мире была совершенно иной: можно сказать, она являла зеркальную противоположность нынешней. Вера не подвергалась видимым нападкам со стороны, если не считать немногих интеллектуальных кружков (таких, как революционеры-марксисты, читатели Дарвина и последователи Фрейда). В 1906 году исполнилось пять лет, как умерла королева Виктория, но викторианская поэзия все еще была жива. И где бы ни царил мир (а он тогда царил почти на всей земле), за это благодарили Бога. Благодаря христианской цивилизации на огромных просторах земли утвердились благосостояние и благополучие, а вера в любящего, милостивого Бога, по образу Коего мы были созданы, превалировала повсеместно. Выступая от имени идеализма своего века, Рабиндранат Тагор вдохновенно писал: «Любовьединственная реальность, а не просто чувство. Это конечная истина, лежащая в сердце творения».
Крах разразился с удручающей быстротой. И вовсе не наука стала виновницей падения Бога. Еще за десятилетия до этого дарвиновская теория эволюции затмила историю творения, как ее излагает Книга Бытия, и утвердилась повсеместно как единственное научное объяснение возникновения жизни на Земле. (По иронии судьбы еще один творец теории эволюции, Альфред Рассел Уоллес, который, как известно открыл ее одновременно с Дарвином, был спиритуалистом.) Но чтобы уничтожить веру, цивилизация должна была сойти с ума. Сэр Эдвард Грей, ныне забытый британский государственный деятель, в 1914 году, когда разразилась «война, которая положит конец всем войнам», изрек одно из самых страшных пророчеств века: «Светильники гаснут по всей Европе. Мы больше не увидим их зажженными в наше время».
Это пророческое высказывание, как оказалось, стало прозрачным предвидением будущего. Начавшийся с ужасов окопной войны в Первую мировую и достигший кульминации во время железного правления Мао, во время которого были убиты 70 миллионов китайцев, ХХ век довел массовое уничтожение людей до масштабов, невиданных и неслыханных ранее. По самых скромным подсчетам, в кровавых беспорядках прошлого века погибли 100 миллионов людей, если брать в расчет многочисленные жертвы в Китае (почти все они были крестьянами, умершими голодной смертью во времена страшного голода, который охватил Китай в первые годы правления коммунистов) и устрашающее число погибших в двух мировых войнах, плюс Холокост и революционные чистки, приведшие к массовым расстрелам людей в России, Китае, Камбодже и Боснии.
Если Бог допустил это массовое истребление, если Он равнодушен к страданиям и смерти миллионов верующих людей, то заслуживает ли Он того, чтобы Ему поклонялись? Мне вспоминается притча «Те, кто уходит из Омеласа», написанная известной американской писательницей-фантастом Урсулой Ле Гуин. Городок Омеласэто утопия, скрывающая тайну. Жители этого городка купили счастье и уют ценой жизни одного ребенка, грязного и униженного, которого они прячут во тьме.
Все об этом знают, ибо тайна сообщается каждому, когда он достигает соответствующего возраста. Большинство людей чувствуют себя неуютно, но со временем они свыкаются с этой мыслью, с тем, что их благополучие покупается ценой пытки невинного создания. Только немногие уходят из города, молча и не оглядываясь назад. Никто не знает, куда они идут, и читатель тоже остается в неведении; сказано лишь, что где-то есть место, еще более утопическое, чем Омелас. Эта притчао совести, о том, что она значит в жизни человека.
Эту притчу мы можем с легкостью применить и к жизни. Взять какого-нибудь тренера, чья команда с триумфом побеждает каждый сезон и которого все обожают, но который втайне от всех растлевает малых детей. Менее шокирующая, но более распространенная ситуациязаботливый муж, который обеспечивает семью всем необходимым, но время от времени избивает свою жену. Докинз предъявляет религии те же моральные претензии. Ибо в моральном отношении он считает себя стоящим гораздо выше, чем набожный человек, который закрывает глаза на недостатки Бога. Но с точки зрения Докинза, если такой человек по-прежнему продолжает ходить в церковь, делая вид, будто Бог и в самом деле всемилостивый и вселюбящий, то ему нет извинения.
Неприятие несовершенного Бога морально оправдано. Но перед лицом массовых ужасов необходимо возродить любящего Бога. И для этого вовсе не нужно находить оправдания или закрывать глаза. Все, что требуется, это пройти своим путем. Отыскание правдынелегкий путь, уж будьте уверены, но он ведет к чистой совести. Америка как общество бросает за решетку столько преступников, сколько считает необходимым, вместо того чтобы заниматься их реабилитацией. Реабилитация Богадело куда более трудное; в сущности, здесь налицо явное противоречие. Если Богу известно все, то Он все время должен знать, что делает. Если же то, что Он делает, есть зло, то Он не может быть Богом, который есть квинтэссенция доброты. Что и говорить, перед нами стоит прямо-таки непосильная задача.