Непосредственному переходу людей в новый дом предшествует также ряд операций, связанных с «переселением» домового и перенесением некоторой сущности прежнего жилья («доли»), воплощенной, например, в огне прежнего очага, в некоторых его атрибутах, в домашнем соре, иконах и т. п. В некоторых случаях все это принимает синкретический, нерасчлененный характер и может манифестироваться в одном объекте, наделенном высокой степенью семиотичности. Ср., например: «Переходя в новый дом, хозяин ночью ходит в старый дом, кланяется на все четыре стороны и приглашает домового пожаловать в новый дом. В новом доме в подизбице или же на чердаке ставится и угощение домовому: ломоть хлеба с солью и чашка водки».
«С переходом на новое жительство считали также необходимым со старого места взять лукошко навоза и перенести на новый двор».
«С переходом в новый дом или на квартиру на прежней выметают и выбрасывают сор, чтобы не оставить доли в покинутом доме и затем горсть сора переносят в новый дом и бросают его в передний угол».
«Если в новое помещение переселяется вся семья, то глава семьи накладывает горячих углей в горшок и несет его в новую избу».
«В Чембарском уезде (Пенз. губ.) домовых зазывают в мешок и в нем переносят на новое пепелище, а в Любимском уезде (Яросл. губ.) заманивают горшком каши, которую ставят на загнетке».
«В Казанской губернии при переходе в новый дом насыпали на лапоть из-под печки и приговаривали: Домовой, домовой, не оставайся тут, а иди с нашей семьей; Дедушка, соседушка, иди к нам,закликали домового в новый дом в Вологодской губернии».
«Переселение» домового в лапте зарегистрировано и в Дмитровском крае: «Домового в виде шила и уголька в старину торжественно перевозили в лапте из старого жилища в новое. Иногда процедуру переселения домового совершали так: брали хлеб и соль в солоночке и в 12 часов ночи направлялись к новой стройке. Посолонь обходили вокруг дома, потом становились против вереи и три раза призывали: Домовой, домовой, пойдем домой, после чего открывали ворота и с хлебом и солью входили в самый двор. Во дворе опять призывали домового трижды: Домовой, домовой, пойдем домой. Затем направлялись к порогу новой избы, на пороге отрубали голову курице и входили в избу, а за обедом курицу съедали».
«Когда ломали избу, брали икону, хлеб и вызывали домового: Батюшка домовой, выходи домой. Считали, что если домового не вызвать, он останется на развалинах и будет пугать по ночам своим криком».
Особый ритуал приглашения домового объясняется представлениями о том, что «без приглашения домовой не покидает вполне старого дома, и потому ему приходится вступать в спор с вновь пришедшим домовым. Неприглашенный домовой жалобно плачет и нередко мстит как прежнему, уже выехавшему, так и новому хозяину дома».
На этом этапе основное внимание, как это видно из приведенных записей, отводится наделению нового дома социально-экологическим содержанием, что можно интерпретировать и как снятие (насколько это возможно) противопоставления новыйстарый прежде всего на социально-экологическом уровне (освоенностьнеосвоенность). Как нам кажется, в этом заключается основной смысл не только действий по перенесению огня, сора, навоза и т. п., являющихся символами освоенности, обжитости («доли»), но и образа домового.
Не останавливаясь подробно на характеристике этого образа, следует все же отметить несколько существенных для его понимания моментов.
Номинация домового (хозяин, дедушка, суседушка, большак, хатник, дымовой, клетник, попечек, господарек и т. д.) основана на двух принципах: топографическом (домовой, суседушка, хатник, дымовой, клетник, попечек и др.) и социальном (хозяин, дедушка, большак, господарек и др.). Эти же два принципа, как нам кажется, во многом обусловили формирование и функционирование представлений о домовом и других образах восточнославянской демонологии. При этом универсальным является топографический принцип, что, кстати, всегда подчеркивается в рассказах о происхождении домовых, лесовых, водяных и т. п.
В сущности, почти весь восточнославянский демонический «пантеон» (домовой, леший, полевой, водяной и т. д.) можно рассматривать как религиозно-мифологическое выражение идеи дискретности окружающего мира, его расчлененности на лес, поле, море, дом и т. п. Характерным отличием «домашней» подсистемы является ее соотнесенность не только с локусом, но и с социальным устройством коллектива, со структурой живущей в доме семьи, что проявляется как в номинации, так и в «свидетельствах» о женском соответствии этого образа (домаха, домовичиха, большуха), а в ряде случаев и о наличии «семьи», организованной аналогично семье, проживающей в доме. Ср., например: «Дворовушко (здесь = домовой. А. Б.) имеет жену и детей, которые влияют на негоименно: если животное и нелюбо дворовушку, но любо его жене, то он не бьет его и вообще ничем не высказывает своего нерасположения к нему». «У домахи такие же наклонности и занятия, какие у домовитой хозяйки-крестьянки».
Если учесть, что домовой соотнесен с культом предков, то, таким образом, новое жилище приобретает еще одну важную смысловую соотнесенность: домдомовойпредкипотомки, которая в свою очередь является одним из наиболее жизненных выражений идей пространственно-временного цикла.
Домовой-предок является символом воплощения и хранения коллективного опыта, отраженного в системе правил, запретов и выработанных на основе этого опыта предсказаний. Так, например, известны рассказы о том, что домовой наказывает женщину, вышедшую во двор «простоволосой», а также за нарушение запрета прясть в пятницу. Домовой строго следит за нравственностью членов семьи. Он не терпит сквернословия, неприличного поведения. «Если же хата остается на ночь невыметенной, то ангел не посетит ее и домовой беспрепятственно начинает шалить, оборачивать скамьи, столы, набрасывается на спящих и душит их». «Домовой любит те семьи, в которых живут в полном согласии, и тех хозяев, которые бережно относятся к своему добру, которые в чистоте и порядке содержат свой дом и двор».
Домовой может также предсказывать будущее. «На вопрос: К добру или к худу?он отвечает или прямо человеческим голосом, или условно: если ему надо ответить К добру, он молчит, в противном случае издает звук х. Перед бедою, например перед покойником, пожаром, он окликает хозяев, плачет и стонет под полом». «Когда затрещит стена, спрашивают домового: К худу или к добру?, и домовой отвечает глухим голосом: К худу или же: К добру».
Весьма специфическими являются белорусские поверья о домовых. «Белорус не только представляет себе домового в образе змеи, но даже и по происхождению считает его едва ли не змеей». Ср. в пограничной с Белоруссией Смоленской губ.: «В каждом доме есть домовая или дворовая змея, и без таковой змеи дом существовать не может».
В белорусских поверьях домовой появляется из петушиного яйца. Согласно этим поверьям, для того чтобы в доме завелся домовой, нужно петуха, который запоет на третий день после выхода из яйца, держать семь лет. В течение этого времени петух снесет маленькое, размером с голубиное, яйцо («сносок»), которое необходимо зашить в мешочек и шесть месяцев носить под мышкой (с левой стороны). Из него вылупится змееныш, который, собственно, и есть домовой. Ср. у В. Н. Добровольского: «Змей выводитца из питушинава яйца. Нясеть яго пятух пяти годоу. Яйцо ета, как гулубиныя. Яво бяруть пад паху, падвязыють, шесть нядель носють, ня ходють ни у храм, ни у банютада змей выходить из яйца. Яво узращають и кормють да вырыста малаком, саблюдають, штоб нихто не видалуспитають лет да сями. Тада он начинать литать и носить, што прикажуть: носить хлеб, малако, дэнги, вотку, тольки зирнятки, што змей носить, стыять кверху вострым канцом, пяткыю униз».
В русских поверьях петуха старше семи лет не следует держать в доме, так как он снесет яйцо, из которого родится огненный змей. Это яйцо вынашивает колдун у себя за пазухой или закапывает его в навоз. Через шесть недель из этого яйца вылупится змей, который будет носить своему хозяину серебро и золото.
У западных славян аналогичные поверья были связаны с образом РарогаРарашека: «Согласно чешским и словацким поверьям, это щедрый и одновременно мстительный, необыкновенно подвижный дух, принимающий облик птиц, животных, драконов, тесно связанный с огнем очага; тело его искрится, волосы пламенеют, из уст исходит сияние; он вылетает сквозь печную трубу и носится ночью, как огненный клуб, или же превращается в вихревой ветер». Но самые интересные представления связаны с чудесным появлением этого существа на свет: «Он вылупится, если первое яйцо при кладке беспримесно черной курицы вместо наседки выходит под локтем человек, засев на печину на девять дней и ночей, не молясь и не моясь».
Структурное подобие приведенных поверий очевидно. Принципиальная схема «порождения» мифологического существа одна и та же для всех вариантов: петух (курица) > яйцо > Рарог v домовая змея v огненный змей.
Другими словами, образ домового, происхождение которого связывается с яйцом, включается в более широкий класс персонажей, для которых характерными признаками (в обобщенном виде) являются:
1) связь с домомдвором (ср.: «домовой», «домовая» или «дворовая» змея в белорусских поверьях; отрицательный вариант связи с домом в русском поверье может служить указанием на положительную отмеченность двораср. закапывание яйца в навоз; предписание сидеть «на печине» в чешских и словацких поверьях);
2) связь с комплексом представлений о мировом яйце, космологическими представлениями (ср. роль петуха или курицы во всех поверьях; способность превращаться в птиц в чешском и словацком варианте);
3) двойственный характер существа (Рарогщедрый и одновременно мстительный; появление огненного змея нежелательно, и в то же время он приносит богатство своему хозяину, ср. маркирование левой стороны в белорусских текстах при общем положительном отношении к домовому);
4) связь с идеей богатства (особенно связь с золотом и серебром в русских поверьях);
5) змеиная природа (Рарог может превращаться в дракона; в русских и белорусских поверьях слово «змей» или «змея» входит в состав имени);
6) наконец, особая числовая символика (19 в чешском и словацком; 76 в русском; 376 или 56 в белорусском текстах).
Как общая схема рождения мифологического существа, так и особенности процедуры «вынашивания» яйца (яйцо сперва зашивается в мешочек, затем кладется под мышку, белор. к паху; чешск., словацк. под локоть; русск. за пазуху, в навоз) отчетливо свидетельствуют об отражении универсального принципа вкладывания одного ритуального символа в другой, описанного В. Н. Топоровым в связи с идеей смертидолголетия. Для целей нашего анализа особенно показательно, что в образе домового воплощены представления о доле (счастье), богатстве, устойчивости коллектива во времени (домовойпредок), порядке, организации. Именно эти представления характеризуют категорию освоенного, своего, обжитого. Поэтому не случайно в обрядах перехода в новый дом столь существенное место отводилось «переселению» домового, а следовательно, и переносу на новое жилище соответствующих признаков.
Собственно переход (влазины) включал некоторые ограничения временного и социального характера.
Время перехода определялось и мотивировалось в разных местах по-разному. Это и «ровно в полдень, по солнцу», и «как можно ранее перед восходом солнца, и притом не в понедельник и субботу, для того чтобы не часто переходить из дома в дом и не скоро выходить»; «ночьюв те часы, когда на небе высоко стоят Стожары (Плеяды)»; «чтобы хозяин шел ночью и его не было видно»; перед полнолунием, «чтобы всего было полно». «Счастливыми днями для новоселья считались двунадесятые праздники, в особенности Введение во храм Богоматери», тем самым переход связывался с религиозными прецедентами.
Весьма показательным является порядок перехода. «Когда данное строение готово, первыми вносят в него подходящие предметы или хозяин, или хозяйка. Но если они бездетны, то же делают по их поручению другие лицасемьяне, имеющие детей, и даже сторонние, причем вход беременных предпочтительнее входу праздной женщины, молодыхстарикам». Входят в дом «по старшинству». Таким образом, существенным является противопоставление участников по линиям «старшиемладшие», «глава семьиостальные члены», «семейныене семейные» («имеющие детейне имеющие детей») с маркированными первыми членами.
Любопытный обряд зафиксирован в Белоруссии: «При первом вступлении в новоотстроенный дом (пираходины) через раскрытую дверь туда бросается клубок ниток: держась за нитку, семьяне входят в дом по старшинству. В немногих местностях хозяин входит в дом (по нитке же) один, а когда семьяне возьмутся за нитку, он притягивает их внутрь избы: вместо ниток употребляется пояс или плетеные оборы».
В этом обряде нашли свое отражение два существенных момента. Один из них связан с порядком перехода, другойс семантикой нового дома. Как нам кажется, между ними существует определенная связь. То обстоятельство, что в дом входят «по старшинству», согласуется с представлениями о скорой смерти одного из жильцов нового дома, причем умрет прежде всего тот, кто первым входит в новый дом. Поэтому нередко в новый дом первыми входят старики, «обрекая себя тем самым на добровольную смерть». С другой стороны, само пространство дома получает явно мифологическое осмысление. Перед нами в несколько трансформированном виде предстает путешествие в иной, незнакомый и, следовательно, полный опасностей мир (ср. использование нити в сюжете лабиринта, типологически близком шаманскому путешествию по нити в иной мир с отчетливо выраженным инициационным характером путешествия). Хорошо известно, что в ряде традиций, в том числе и в славянской (ср. путешествия героя русских сказок по трем мирам с использованием нити или веревки), нить (цепь, веревка) может соединять небо, землю и преисподнюю, являясь, таким образом, эквивалентом мирового дерева. Белорусский обряд интересен тем, что действие разворачивается в горизонтальной плоскости. Горизонтальное движение по нити находит ряд точных соответствий в шумерском ритуале измерения, в малайской шаманской традиции, как и в русских вырожденных текстах типа игры в веревочку. Рассматриваемый пример, как нам кажется, является точной реализацией древних фразеологизмов типа ходити по верви, водити по верви, что доставляет еще одно доказательство в пользу выдвинутой и обоснованной В. Н. Топоровым идеи о взаимной связи значений catena и commune, объединенных в праслав. *vьrvь (русск. вервь, веревка).
Человек (старший), первым вошедший в дом, таким образом как бы снимает противопоставления своегочужому, освоенногоне освоенному, делая пространство «своим», освоенным, но за счет того, что сам должен умереть. Перед нами довольно-таки обычный способ разрешения мифологического противоречия, при котором объект отождествляется с одним из членов противопоставления. Например, противопоставление между старшими и младшими постоянно разрешается (и снова возникает) за счет операций вхождения или перехода между этими группами, что в мифологической логике передается через механизм отождествления.
Снятие противопоставления между своим и чужим, принадлежащим культуреприроде, не является конечной целью ритуальных действий, совершаемых при переходе. Не менее существенными представляются действия, связанные с социализацией внутреннего пространства жилища.
«Хозяйка в последний раз затапливает печь в старом доме, варит кашу, заворачивает горшок в чистое полотенце и, кланяясь во все стороны, говорит: Хозяин-батюшка, со жоной, со малыми робятами, поди в новый сруб, поди в новый дом ко старой скотинушке, ко старым людям. Затем печь гасится, горшок с кашей переносится в новый дом, там зажигают впервые огонь в новой печи и в ней доваривается принесенная каша».