Ещё находясь в действующей армии Паскевича, Грибоедов составил проект организации Русской закавказской компании по образцу Британской Ост-Индской. Русская компания должна была иметь право строить крепости, содержать собственные войска, чтобы вести мощную торговую экспансию.
К моменту прибытия Грибоедова в столицу Персидской империи там действовали два соперничавших британских представительства. Посланником могущественной Ост-Индской компании, формально подчинявшейся королю Англии, был человек по имени Рональд Макдональд. Компания была заинтересована в том, чтобы Персия сохраняла мир с Россией. И Макдональд делал для этого всё. К тому же англичанина с Грибоедовым связывали отношения личной дружбы. Официальными же дипломатическими представителями британской короны в Тегеране были Генри Уиллок, его брат Джордж и врач Джон Макнил. Эти люди придерживались курса на конфронтацию с Россией. Более того, Джон Макнил был автором первой теории «сдерживания», изложенной в памфлете «Будущее и настоящее положение России на Востоке».
Грибоедов стал проявлять свой характер с первой же аудиенции у персидского монарха. По случаю встречи русского посланника шах Фетх-Али был облачён в шитые серебром, золотом и жемчугом одежды и в огромный парчовый тюрбан с перьями. В таком громоздком и тяжёлом наряде он не мог даже присесть. Грибоедов же, не соблюдая персидского этикета, коротко поклонился и уселся в кресло у стены в непринуждённой позе. Шах не стал прерывать церемониал и полтора часа простоял перед русским посланником, словно разряженная кукла. Лишь глаза «владыки Вселенной» нехорошо сверкали.
Надо сказать, что формально главой Персии был Фетх-Али, пребывавший в Тегеране, но на практике страной управлял его сын, Аббас-Мирза. Резиденция наследника престола находилась в Тебризе, куда, покончив с официальными церемониями, и намеревался отправиться новый русский посланник. На 27 реджеба, 21 января старого стиля, был назначен отъезд Грибоедова из Тегерана. Вечером 19 января шах прислал подарки отъезжающим русским дипломатам, а 20-го дал Грибоедову прощальную аудиенцию.
Вечером того же дня евнух шахского гарема, бывший христианин Мирза-Якуб, пришёл к Грибоедову, прося убежища, признания русского подданства и вывоза в Россию. Согласно одной из статей Туркманчайского договора, Грибоедов эту просьбу игнорировать не мог, однако понимал, что если принять беглеца, то осложнения будут неизбежны, и сумел от него отделаться. Однако на этом злоключения русского посланника не закончились. Где-то между 24 и 2627 января зять шаха, Аллах Яр-хан, привёл в русское посольство двух армянок-христианок из своего гарема, которые внезапно тоже пожелали вернуться на историческую родину, и Грибоедову ничего не оставалось, как принять их. Тут же поползли слухи о том, что русский вазир-мухтар отнял у Аллаха Яр-хана гаремных женщин против их воли Шах трижды лицемерно предупреждал Грибоедова об опасности нападения черни, с которой якобы не в силах совладать. Поначалу к зданию миссии, выкрикивая оскорбления, ринулись несколько десятков персов. Грибоедов приказал дать холостой залп, но один из нападавших упал замертво, сражённый боевым выстрелом не из посольства. Всё это было очень похоже на старый сценарий с «сакральной жертвой». Персы отнесли тело убитого в мечеть, где муллы тут же потребовали «джахата».
30 января здание русской миссии было вновь атаковано толпой фанатиков. Персидская охрана посольства тут же разбежалась. Расправа над русскими дипломатами была жестокой. Их тела несколько дней таскали по улицам, привязав к ним дохлых кошек и собак, а затем изрубили на части и сбросили в яму за городскими стенами. Спастись удалось лишь секретарю Мальцову, находившемуся в момент нападения персов в соседнем доме, да курьеру Амбарцуму, которого просто не добили.
Вопрос о том, какую роль в гибели русского посла сыграли англичане и почему вероотступник Мирза-Якуб вдруг вспомнил о былой вере и пришёл, якобы за спасением, в русское посольство, ещё долго будет оставаться без ответа. Но в дневниках британского лейтенанта Александера, опубликованных ещё до гибели Грибоедова, говорится, что евнух был своим человеком в английской миссии. Не потому ли, предчувствуя провокацию, Грибоедов пытался не слишком дипломатично от него избавиться?
Нине Грибоедовой долго не говорили правдыона была беременна. Отсутствие писем от мужа объясняли его болезнью. Но она подслушала чей-то разговор и обо всём узнала. Страшное известие спровоцировало преждевременные роды. Ребёнок умер через час после рождения Нина носила траур по мужу до конца жизни.
Считается, что шах, предвосхищая желание русского царя получить тело посла, отдал приказ найти останки Грибоедова. Пушкин в «Путешествии в Арзрум» пишет: «Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею». Но откуда наш великий поэт узнал об этом, неизвестно. Опознать Грибоедова в Тегеране мог один человекМальцов, но он был арестован и через некоторое время под стражей отправлен в Россию. Армянские источники сообщают, что посланные шахом люди не смогли найти труп Грибоедова и пригласили армянских купцов и других русских подданных, но и те не могли никого опознать. Вероятнее всего, в гроб уложили останки, которые сохранились лучше других. Русский консул в Тебризе А. Амбургер узнал о гибели посольства только через неделю. Тело привезли в Тевриз ещё позже. Амбургер доносил Паскевичу: «При открытии гроба тело покойного Александра Сергеевича не имело почти никаких признаков своего внешнего изображения; оно, по-видимому, было ужасно изрублено и закидано каменьями и перешло в сильное тление, а потому законопатили гроб и залили нефтью». Это означает лишь одно: опознание было бессмысленным, но всё же на деле решили поставить точку, объявив, что тело Грибоедова получено. Провокаторы не достигли своей цели начать войну: Николаю I нужен был мир с Персией, и он его сохранил.
Чьи останки покоятся в могиле Грибоедовасамая большая загадка. Возможно, это кенотафона пуста. Но скорее всего, это невольная братская могила, в которой находятся останки нескольких членов русской миссии в Тегеране.
В Москве до сих пор нет музея Грибоедова, дипломатические заслуги которого сравнимы с литературными. А премия его имени не выдержала испытания писательскими разборками. Зато в Англии работает Грибоедовское общество, вручается Грибоедовская премия для студентов, одной из номинаций которой является максимально точный перевод на английский язык комедии «Горе от ума» с сохранением архаичных выражений, стиля эпохи, в которой писал драматург. Одним из лучших переводов этой пьесы считается текст, исполненный британским классиком, автором «Механического апельсина» Энтони Бёрджессом, названный перифразом Уайльда«Как важно быть глупым».
Шпынь Фонвизин
«Сатиры смелой властелин», Денис Иванович Фонвизин (17451792), тоже состоял на дипломатической службе. Весёлый автор хрестоматийных комедий «Недоросль» и «Бригадир» исполнял более чем серьёзные обязанностислужил секретарём и доверенным лицом у главы Коллегии иностранных дел Н.И. Панина и хранил немало государственных секретов. После смерти шефа Фонвизин, надо полагать, продолжал тайно работать по дипломатическому ведомству: он выезжал за границу и довольно долго находился во Франции. Его письма сестре о сложной обстановке в этой стране полны проницательных наблюдений и точных выводов, которые дают возможность предположить, что тайными донесениями дипломата в Коллегии иностранных дел были вполне довольны.
Кстати, Фонвизина всегда раздражало преклонение русских перед европейцами, и он, со свойственным ему сарказмом, высмеивал так называемую «блестящую» жизнь в «прекрасной Франции»: «Удивиться должно, сестрица, какие здесь невежды. Дворянство особливони уха ни рыла не знает. Многие в первый раз слышат, что есть на свете Россия». Это, что называется, замечание по существу. Но есть и более конкретное: «Бельё столовое так мерзко, так толсто и так скверно вымыто, что гадко рот утереть. Кроме толстоты, дыры на нём зашиты голубыми нитками! Нет и столько ума, чтоб зашить их белыми! Правду сказать, народ здешний с природы весьма скотиноват. Если кто из молодых моих сограждан вознегодует, видя в России злоупотребления и неустройства, и начнёт в сердце своём от неё отчуждаться, то для обращения его на должную любовь к отечеству нет вернее способа, как скорее послать его во Францию». Недипломатичное высказывание Не правда ли?
Ведь в нашем представлении дипломатэто человек сдержанный и безукоризненный во всём: и в словах, и в манерах, и в одежде Денис Иванович не вписывался ни в какие стереотипы. Его злого языка боялись все представители высшего света, включая и саму императрицу. Екатерина Великая не простила Фонвизину лаконичной и исчерпывающей характеристики его Бригадирши, в которой государыня узнала себя: «Толста, толста! Проста, проста!» К тому же царица испытывала и творческую зависть к литераторуона и сама писала пьесы, которые с фонвизинскими конкурировать не могли.
Екатерина понимала сатиру только в «улыбательном духе» без злости. Фонвизинсовершенно по-другому. «Пикировка» царицы и писателя на литературном поприще продолжалась долгие годы. Княгиня Дашкова, издававшая сочинения Фонвизина, однажды принесла показать императрице его «Вопросы» для академического журнала «Собеседник». Императрица разрешила их напечатать, но только с ответами, которые составила сама. На знаменитый «Вопрос 9»: «Отчего известные и явные бездельники принимаются везде равно с честными людьми?» императрица не без остроумия отвечала: «Оттого что на суде не изобличены».
Впрочем, в чужом глазу Фонвизин, что называется, мог разглядеть и соринку, высмеивая любые недостатки с едким остроумием, но в своём не замечал и бревна. Он страдал от обжорства Был неумеренным в питии Любил волочиться за женщинами Его главным стремлением было получение постоянных удовольствий. «Я положил за правило, писал Фонвизин, стараться вести своё время так весело, как могу; и если знаю, что сегодня в таком-то доме будет мне весело, то у себя дома не остаюсь». Одеться Денис Иванович любил как павлин. Отправляясь в Италию, писал: «Хочу нарядиться и предстать в Италии щёголем «Это русский сенатор! Какой знатный вельможа!» Вот отзыв, коим меня удостаивают, а особливо видя на мне соболий сюртук, на который я положил золотые петли и кисти» Как видно из этого письма, Денис Иванович был начисто лишён самоиронии. Особой порядочностью он тоже не отличался, что подтверждает история, наделавшая в свете много шума. В 1774 году драматург женился на вдове, купчихе Катерине Хлоповой. Вдова была дочерью весьма богатого купца Роговикова. В своё время она бежала из отчего дома и тайно венчалась с поручиком Хлоповым, отчего разгневанный дядя, опекун романтичной девицы, отказался выдать племяннице приданое в 300 тысяч рублейогромные по тем временам деньги. Хлопов принялся судиться, его бумаги попали к Фонвизину Таким образом Денис Иванович и познакомился с Екатериной Но тут бедняга-поручик умер. Дальновидный Фонвизин не растерялся и быстро женился на вдове. И вскоре, с помощью могущественных покровителей, отсудил половину её приданого.
Дружбы покровителей Денис Иванович добивался всеми возможными способами. С фаворитом Екатерины II, светлейшим князем Потёмкиным, они были знакомы давноучились в одной гимназии в Москве. Драматург продолжил это знакомство и в Петербурге. Во время утреннего туалета вельможи Фонвизин его часто потешал, передавая сплетни и передразнивая знакомыхвыступая, по чести сказать, в роли шута. Потёмкин и сам любил шутовски копировать окружающих, поэтому выходки Фонвизина ему нравились. Кстати, с Потёмкиным связывают и известный анекдот из жизни Фонвизина. Якобы после премьеры «Недоросли» князь подошёл к Денису Ивановичу и сказал: «Умри, Денис! Лучше всё равно не напишешь».
Комедия «Недоросль» действительно так и осталась самым известным детищем писателя. Впрочем, и жизнь Фонвизина была недолгойон прожил всего 47 лет, так и не оправившись от разбившего его паралича.
Певец забавы
Возможно, из курса школьной литературы или по собственному почину вы открыли для себя тонкого лирика
Константина Николаевича Батюшкова (17871855), написавшего и эти строки:
Есть наслаждение и в дикости лесов,
Есть радость на приморском бреге,
И есть гармония в сем говоре валов,
Дробящихся в пустынном беге.
Я ближнего люблю, но ты, природа-мать,
Для сердца ты всего дороже!..
Так вотБатюшков тоже служил по дипломатическому ведомству. Правда, произошло это не по зову сердца или соображениям карьеры. Как это ни странно звучит, но поэт стал дипломатом вследствие тяжёлой душевной болезни. Впрочем, обо всём по порядку
Константин Николаевич был человеком безрассудной отвагииз тех, кто сами «лезут под пули». И пуля настигла поэта в двадцать лет. Тогда, в марте 1807 года, он пошёл добровольцем в Прусский поход и был ранен в кровопролитной битве с французами под Гейльсбергом. Едва поправившись, Батюшков вновь отправился на войнуна сей раз со Швецией. Смерть, кровь, потеря друзейвсё это пошатнуло психику поэта. Своему другу Гнедичу он пишет прямо, что опасается лет через десять окончательно сойти с ума.
Однако это Константина Николаевича не остановило. В 1813 году он вновь оказался там, где свистели пули.
В качестве адъютанта генерала Раевского Батюшков участвовал в Заграничном походе русской армии. Он стал свидетелем капитуляции Парижа и, сделав приличный крюкчерез Англию, Швецию и Финляндию, вернулся в Петербург.
Константина Батюшкова называли надеждой русской литературы. Он был любимым поэтом Пушкина-лицеиста. Впрочем, и в зрелые годы Александр Сергеевич относился к Батюшкову с большой симпатией, называя его «счастливым ленивцем» и «певцом забавы». «Слог трепещет Гармония очаровательна» восторгался Пушкин поэзией своего собрата по перу. Однако Батюшков очень боялся похвал. Затевая издание многотомных «Опытов в стихах и прозе», он со страхом говорил: «Сделают идолом и тут же в грязь втопчут».
Кстати, Батюшкову первому принадлежит сравнение России со скачущим конём, позже впечатляюще использованное Пушкиным в «Медном всаднике» и косвенноГоголем в образе «птицы-тройки». В очерке «Прогулка в Академию художеств» Батюшков написал: «У нас перед глазами Фальконетово произведение сей чудесный конь, живой, пламенный, статный и столь смело поставленный, что один иностранец, поражённый смелостью мысли, сказал мне, указывая на Фальконетова: «Он скачет, как Россия».
Батюшков владел французским, немецким, итальянским, латынью и греческим языками. Читал и переводил Гомера, Данте, Боккаччо, Петрарку Особо боготворил поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо.
Средств к существованию этот талантливый и образованный человек, увы, не имел. А здоровье его между тем с каждым днём ухудшалось. Врачи настоятельно рекомендовали поэту отправиться на лечение в Италию. Поэтому друзья устроили Батюшкова секретарём русской дипломатической миссии в Неаполе. Казалось бы, солнце и море должны были вернуть страдальца к жизни. Но нет! Константин Николаевич ненавидел канцелярщинуработа с документами его раздражала. А тут ещё случилась Неаполитанская революция 1820 года. Это вконец расстроило нервы поэта, о чём один из его современников свидетельствовал так: «Батюшков сошёл с ума в Неаполе страхом карбонаризма».
После Италии «история жизни Батюшкова превратилась в историю болезни». Помня о дурной наследственности, поэт страшился душевного расстройства всю жизньумопомешательством страдали и дед Константина Николаевича, и его мать, и сестра Александра. Батюшков писал Жуковскому: «С рождения я имел на душе чёрное пятно, которое росло, росло с летами и чуть было не зачернило всю душу».
В Симферополе, куда его отправили долечиваться, Батюшков вдруг сжёг всю свою библиотеку, исключая Евангелия и книги французского поэта-романтика Шатобриана, которого называл «Шатобрильянтом». Тогда же поэт совершил три попытки самоубийствавыбрасывался из окна и даже пытался перерезать себе горло. У Батюшкова бывали и галлюцинации: он полагал, что в печке у него спрятался министр иностранных дел Нессельроде, который за ним следит. В итоге в сопровождении двух санитаров и врача-психиатра Константин Николаевич был отправлен в Санкт-Петербург.
По распоряжению Александра I Батюшкову были предоставлены бессрочный отпуск и субсидия для лечения в Германии. Там, в городе Зонненштейн, консилиум врачей нашёл его болезнь неизлечимой. Поэт подал царю прошение о пострижении в монахи в Соловецком или в Белозерском монастыре, но ответа не получил. Его отпуск долго продлевался автоматически, лишь в 1833 году Николай I уволил Батюшкова со службы, назначив немалую пожизненную пенсию.