Когда Чжао Хуа пришла записывать свою дочь в пекинскую начальную школу, ее приняли чиновники из районного комитета образования, у которых уже был список семей с указанием суммы, которую должна заплатить каждая семья. Характерно, что встреча проходила не в школе, а в банке, где Чжао пришлось сразу разместить депозит в 4800 долларов, чтобы ее дочь была записана в школу. Официально школьное образование в КНР бесплатное, поэтому эти «взносы» незаконны, и правительство запрещало их уже пять раз начиная с 2005 года (что само по себе уже о многом говорит). В другой элитной пекинской школе ученики получают дополнительный балл за каждые 4800 долларов, которые их родители пожертвуют школе.
Если же вы захотите отдать своего ребенка в очень престижную школу, например в школу при Китайском народном университете в Пекине, то взятка может достигать 130 000 долларов. Учителя также ожидают от родителей подарков много подарков. Китайские средства массовой информации сообщают о том, что многим учителям в наше время дарят дизайнерские часы, дорогие сорта чая, подарочные карты и даже туристические путевки. Другие, более практичные учителя предпочитают кредитные карты, привязанные к банковскому счету, который постоянно пополняется родителями. В интервью газете The New York Times одна бизнесвумен из Пекина объясняет:
Если вы поскупитесь на хороший подарок, а другие родители окажутся более щедрыми, то, скорее всего, учителя будут уделять вашему ребенку меньше внимания.
Как же общественные служащие могут быть настолько корыстными? Разве Китай не родина первой в мире меритократической бюрократии? И да и нет. Как мы увидим в главе 7, Китай имеет долгую и сложную историю эффективной бюрократической системы, но также и в равной степени долгую историю всепроникающей коррупции, при которой должности достаются не самым достойным, а тем, у кого есть политические связи или кто больше заплатит.
Эта история продолжается и в настоящее время. Опрос, проведенный в 2015 году среди 3671 функционера Коммунистической партии, показал, что две трети из них считают наиболее важным критерием при получении государственной должности «политическую лояльность», а не личные достоинства или заслуги. Окружив себя «верными людьми», можно смело унижать бизнесменов и граждан. Послушного подчиненного можно получить и в результате продажи должностей. Политолог Миньсинь Пэй проанализировал 50 судебных процессов по делам о коррупции в среде партийных функционеров, проведенных в 20012013 годах. В среднем каждый из обвиняемых продал за деньги 41 должность. На нижнем уровне находились уездные руководители, такие как Чжан Гуйи и Сюй Шэсинь из уезда Уху провинции Аньхой. Чжан продал 11 должностей по средней цене в 12 000 юаней (сегодня примерно 1700 долларов) каждая. Сюй продал 58 должностей по средней цене в 2000 долларов. Но на более высоком уровне, например в префектурах, должности стоили гораздо больше, и некоторые чиновники получали за каждую более 60 000 долларов. В выборке Пэй средний коррумпированный чиновник заработал примерно 170 000 долларов на продаже должностей.
Но люди вроде Чжана и Сюя лишь мелкая рыбешка. Когда в 2011 году был арестован министр железных дорог Лю Чжицзюнь, в обвинении фигурировали 350 записанных на его имя квартир и более 100 миллионов долларов наличными. Во многом такой размах объясняется тем, что система высокоскоростных поездов Китая предоставила беспрецедентную возможность для коррупции. Но такие возможности предоставляют и другие сферы растущей китайской экономики. В 2012 году 160 из 1000 богатейших человек Китая были участниками съезда Коммунистической партии. Их общее состояние оценивалось в 221 миллиард долларов, что в двадцать раз больше общего состояния 660 высших государственных служащих во всех трех ветвях власти США страны, среднедушевой доход в которой в семь раз превышает показатель Китая. И все это не так уж удивительно. Контроль над коррупцией, будь то в государственном аппарате или в системе образования, требует сотрудничества со стороны общества. Государству необходимо доверять людям, которые могут рассказать ему правду, а людям необходимо доверять государственным институтам до такой степени, чтобы рисковать, делясь с государством информацией. Но этого не происходит под суровым взглядом Деспотического Левиафана.
Можно подумать, что проблема в данном случае это в основном проблема коррупции. Может быть, в Китае просто терпимо относятся к коррупции, несмотря на высокую дееспособность государства? Но такому выводу противоречит не только тот факт, что китайское государство постоянно ведет упорную (и лишь отчасти успешную) борьбу с коррупцией, но и то, что, помимо искоренения коррупции, китайскому Левиафану нелегко даются и другие государственные функции. Говоря о Ливане, мы уже упоминали о том, что, по всей видимости, одна из главных целей уважающего себя государства сделать общество «читаемым». Это же верно в отношении читаемости экономики. И в самом деле, принимая во внимание тот факт, что комммунистическая партия использует экономический рост как главный аргумент в пользу собственного доминирующего положения, было бы вполне логично сделать вывод о том, что оценки и анализ экономической активности должны быть в числе основных приоритетов партии. Но читаемость, как и контроль над коррупцией, требует сотрудничества со стороны общества. А когда последнее воздерживается от такого сотрудничества, возникают проблемы; не захочет ли бизнес искать убежище в неформальном, незарегистрированном секторе? Не станут ли граждане скрывать информацию о себе от государства, которому они не доверяют? Не станут ли чиновники манипулировать данными, чтобы выслужиться? Ответ на все эти три вопроса да, особенно в Китае. Вот почему никто в Китае не верит в национальную статистику доходов, и даже бывший премьер Ли Кэцян в 2007 году описывал показатели ВВП страны как «искусственные и ненадежные». Ли предлагал игнорировать официальную статистику и ориентироваться на потребление электроэнергии, объем грузоперевозок и банковского кредитования как на более надежные показатели состояния экономики. Вот что нужно знать о способности китайского государства «прочитать» собственную экономику.
Обуздание Левиафана: доверяй, но проверяй
Из описанного нами образа Обузданного Левиафана складывается впечатление, что это то самое государство, о котором мы все мечтаем и которому можно доверять. Но для того чтобы оно на самом деле было Обузданным Левиафаном, такое доверие должно иметь свои границы. В конце концов, любой Левиафан, обузданный или нет, двулик, как Янус, и деспотизм заложен в его ДНК.
Это означает, что сосуществование с Левиафаном тяжелый труд для общества, отчасти потому, что он обладает естественной тенденцией увеличивать свою мощь со временем. Сам по себе Левиафан не является актором; говоря о Левиафане, мы, как правило, имеем в виду политические элиты правителей, политиков или других управленцев, а иногда экономические элиты, пользующиеся непропорционально большим влиянием на государство. Большинство этих элит (а также многие из тех, кто работает в правительственных учреждениях) заинтересованы в увеличении силы Левиафана. Подумайте о бюрократах, которые безустанно работают, предоставляя вам общественные услуги или регулируя экономическую деятельность таким образом, чтобы вы не попали в зависимость от монополий или не стали жертвой хищнического кредитования. Почему бы им не пожелать для себя больше силы и власти? Подумайте о политиках, направляющих Левиафана. Почему бы им не пожелать, чтобы их собственное морское чудище не стало еще более дееспособным и доминирующим? Кроме того, чем более сложной становится наша общественная жизнь, тем больше мы нуждаемся в средствах разрешения конфликтов, в регулировании, общественных услугах и защите своих свобод. И да, чем сильнее становится Левиафан, тем труднее его контролировать. Это эффект Красной королевы в действии.
Но эффект этим не ограничивается. Как мы видели, сотрудничество с мощным обществом может значительно увеличить способность государства. Как только Левиафан обуздан, общество может ослабить поводок и позволить государству расширить сферу влияния, чтобы более эффективно предоставлять гражданам то, чего они хотят и в чем испытывают потребность. Это стратегия «доверяй, но проверяй»: доверяй государству и позволяй ему становиться сильнее, но в то же время и усиливай свой контроль над ним. Когда она работает как это до некоторой степени происходит в США и Западной Европе, то в результате наблюдается процесс одновременного усиления государства и общества и их уравновешенного расширения таким образом, что ни одно не доминирует над другим. Когда такой хрупкий баланс работает, Обузданный Левиафан не только прекращает войну всех против всех, но и становится инструментом социально-политического развития общества, привлечения общественности к решению насущных вопросов, построения способных институтов, слома клетки норм и экономического благосостояния. Но только если нам удастся держать его в узде. Только если мы успешно воспользуемся не слишком надежным и предсказуемым эффектом Красной королевы и удержим его под контролем. И это не так уж легко.
Прежде чем перейти к изучению Обузданного Левиафана, полезно будет понять, каким образом и почему возникают государства, как они решают конфликты в обществе и как изменяют экономические условия Отсутствующего Левиафана. Следующая глава посвящена именно этой отправной точке.
Глава 3. Воля к власти
Возвышение пророка
Мухаммед родился в Мекке примерно в 570 году н. э. в купеческой семье, рано потерял родителей и был взят на воспитание дядей. Мекка в то время представляла собой довольно оживленный торговый город, который, по всей видимости, был обязан своей популярностью Каабе кубической постройке из гранитных блоков, которая изначала была святилищем языческих богов, а позже стала главной святыней ислама. В определенное время года совершалось паломничество в Мекку, что одновременно открывало великолепные возможности для торговли. Со временем мекканские купцы распространили свои связи по всему Аравийскому полуострову и дальше до Дамаска и других городов Византийской и Персидской империй.
Однако мекканцы, как и жители соседнего города Медина (450 км к северу от Мекки; см. карту 4), по происхождению были кочевниками пустыни, лишь недавно перешедшими к оседлому образу жизни. Это общество не знало государства и централизованной власти, и, как и у многих других безгосударственных обществ, в основе его лежала родовая, клановая система. Мухаммед происходил из клана Хашим, принадлежавшего к племени курайшитов.
Карта 4. Аравийский полуостров: истоки ислама и саудовского государства; исторический город Урук
Приспособиться к новой жизни в городе Каабы кочевникам было нелегко. Традиционная жизнь в пустыне была основана на том, что кланы кочевали, перегоняя свои стада верблюдов и коз на сотни миль в безлюдной пустыне. Между кланами периодически возникали споры из-за источников воды или пастбищных земель, а на их фоне бесчисленное количество повседневных конфликтов. Но обычно все эти споры разрешались на основе норм и традиций кочевых племен, а когда это не срабатывало особенно во время конфликтов между разными племенами или кланами, то одна из групп могла просто откочевать в сторону и занять любой другой участок практически незаселенной местности. Когда же конфликт не удавалось уладить и этим способом, оставалось прибегнуть к кровной мести и возмездию по принципу «око за око» (в некоторых случаях цена за «око», то есть за выбитый глаз, достигала сотни верблюдов).
В городе Каабы жизнь была устроена сложнее, и не только из-за более частых и разнообразных конфликтов, неизбежно возникавших в результате того, что в городе жили рядом представители разных кланов. Новые экономические возможности, появившиеся в результате паломничества и последовавшего за ним расцвета торговли, пробудили в клановом обществе дух индивидуализма и привели к новым конфликтам и именно в то время, когда клетка традиционных норм начала разрушаться, а прежние связи, которые поддерживали группы кочевников в пустыне, стали ослабевать. Таков был социальный контекст, в котором появился на свет будущий пророк ислама.
Примерно в возрасте сорока лет Мухаммеда начали посещать видения, которые он позже объяснил как откровения, исходящие от ангела Джибриля (Гавриила). Эти откровения, которые позже легли в основу Корана, священной книги мусульман, имели форму афоризмов, побуждавших людей признать новую монотеистическую религию, почитавшую Аллаха в качестве единого истинного бога. Причем речь шла не просто о новой религии, но также о новых общественных нормах более совершенных, чем деление общества на кланы, подобные клану Хашим. Эти же нормы ставили под сомнение многие проявления новейшего индивидуализма, в том числе одержимость деньгами.
Мухаммед начал проповедовать эту новую религию и призывать окружающих присягнуть новому Богу. Первыми обращенными стали его жена Хадиджа, а также близкие родственники и друзья Мухаммеда. В 613 году он уже открыто проповедовал в городе, но это понравилось не всем. Другие торговые кланы возмущались, что Мухаммед критикует их обычаи и их веру; они подозревали, что на самом деле Мухаммед, возможно, стремится захватить политическую власть в Мекке, в которой в тот момент не существовало центрального правительства. Число сторонников Мухаммеда тоже постепенно росло, ситуация продолжала обостряться, и в 622 году Мухаммеду с группой последователей пришлось бежать в Медину это была знаменитая хиджра («переселение»).
Эмиграция из Мекки объяснялась не только растущей враждебностью к Мухаммеду на родине, но и просьбой жителей Медины: они хотели, чтобы Мухаммед помог им решить их собственные проблемы. В Медине, как и в Мекке, в муках рождалось на свет новое оседлое общество. Но Медина, в отличие от Мекки, была не торговым городом, а высокопродуктивным аграрным оазисом. Различные участки этого оазиса принадлежали различным кланам двух племен аус и хазрадж. Также в Медине проживали три еврейских клана. Кланы окружили свои территории защитными укреплениями и беспрестанно враждовали друг с другом. Противостояние достигло кульминации в битве при Буасе (617), после чего жизнь в оазисе стала напоминать описанную Гоббсом «войну всех против всех».
Некоторые жители Медины выдвинули идею, что Мухаммед нейтральный чужак, освященный авторитетом своей новой религии, смог бы стать арбитром в конфликтах и принести мир и порядок в город. В июне 622 года делегация из 75 мединцев прибыла в Мекку, чтобы сделать это предложение Мухаммеду; при этом они поклялись защищать его и новую религию. Мухаммед согласился. Договор между ним и жителями Медины записан в так называемой Мединской конституции, в которой говорится:
Во всем, что между нами различного, следует обращаться к Богу и Мухаммеду.
В сущности, Мухаммеду предстояло принять на себя роль судьи в спорах между отдельными людьми и между кланами. Но как ему исполнять эту роль, если у него нет никакой власти, позволяющей приводить в исполнение законы и заставлять других исполнять его указания? Однако упоминание Бога в Мединской конституции совершенно ясно указывает, что Мухаммед действует не как частное лицо, а как пророк: частью его соглашения с жителями Медины было обязательство последних принять религию Мухаммеда и уверовать в откровение, о котором он учил. И в самом деле, Мединская конституция начинается следующими словами:
Во имя Бога милостивого, милосердного!
Этот документ написан пророком Мухаммедом для верующих из племени курейш города Ясриб и для тех, кто следует за ними, кто присоединился к ним и кто выступил вместе с ними в священный поход.
Эти слова намекали жителям Ясриба (Медины), что они, возможно, получат больше, чем просили. Мединская конституция не просто делала Мухаммеда судьей. Она фиксировала рождение общества нового типа общества, основанного не на семейных или клановых связях, а на общей религии и зарождающейся централизованной власти, сосредоточенной в руках пророка. Это был конец безгосударственности.
Мухаммед поначалу не занимал никакой официальной должности в системе исполнительной власти, но, начав с этой скромной платформы, он стал быстро возвышаться. Об этом свидетельствуют приведенные выше слова о тех, «кто выступил в священный поход». Что же это за священный поход? В 623 году, через год после хиджры, Мухаммед и пришедшие с ним из Мекки сподвижники-мухаджиры («переселенцы») стали перехватывать мекканские торговые караваны. Подобные грабительские налеты не считались чем-то необычным у кочевников Аравии, но в данном случае они получили иное значение: теперь это были не просто межплеменные стычки, а рейды мусульман против неверных. В 624 году в этих рейдах стали принимать участие не только мухаджиры, но и ансары («помощники») перешедшие в ислам жители Ясриба. В марте того же года мухаджиры и ансары разбили большой мекканский отряд в битве при Бадре.
Эта битва и последующее сражение при Ухуде повысили авторитет Мухаммеда и укрепили его контроль над Мединой. Теперь у пророка было достаточно власти, чтобы изгнать из города кланы, которые отказывались присягнуть ему на верность (особенно еврейские), и он начал использовать свой религиозный авторитет для реформирования местного общества, изменив правила вступления в брак и получения наследства.