Я превратился почти в скелет, в тень и не мог ходить. Меня таскали по деревням и предлагали купить. Никто не хотел отдать за меня козу или хотя бы даже курицу Наконец один миссионер по имени Монаре отдал за меня цветастый платок стоимостью пенсов в пять и отпустил меня на свободу. По крайней мере, мне так сказали, но я не верил, потому что не понимал, что значит «свобода»; я думал, что стал рабом белых людей. Я не хотел быть свободным, потому что теперь меня снова могли поймать и продать.
В этом спектре несвободных состояний практиковались различные типы подчинения. Об одном из них можно узнать из рассказа женщины по имени Бваниква, который также был записан Кэмпбеллом. Бваниква тоже была из народности луба, и у ее отца был десяток жен. Главная жена была дочерью важного местного вождя по имени Катумба. Бваниква вспоминает о событиях, последовавших за смертью этой женщины:
Согласно обычаям луба, он [отец рассказчицы] должен был выплатить штраф за смерть. Ему приказали отдать трех рабов в качестве компенсации за жену мой отец мог отдать лишь двоих.
Тогда вместо третьего раба ему приказали отдать одну из дочерей, и для этого выбрали меня Когда отец передавал меня моему новому хозяину, он сказал: «Обращайся с моей дочкой хорошо; не продавай ее никому. Я приду и выкуплю ее». Но мой отец не смог выкупить меня, и я осталась в рабстве.
Бваниква теперь была чем-то вроде заклада (pawn, pledge) это еще один статус подчинения, широко распространенный в Африке. Человек мог быть передан в заклад другому человеку с определенной целью, часто в обеспечение займа, долга или услуги. Но в случае с Бваниквой ее отдали в заклад, потому что отец не смог найти еще одного раба. Если бы он нашел раба, то мог бы выкупить Бваникву. Статус человека в закладе отличался от статуса раба: такого человека нельзя было продать новому хозяину, и предполагалось, что он находится в таком статусе временно. Но, как поняла Бваниква, превратиться из человека в закладе в раба было очень легко. Путешественник Ф. Б. Спилсбери, посетивший Сьерра-Леоне в 18051806 годах, объяснял:
Если король или другой человек отправляется на фабрику или на рабовладельческое судно и выбирает себе что-нибудь, за что он в данный момент не может расплатиться, то он отправляет в качестве заклада свою жену, сестру или ребенка, вешая им на шею бирку; такие дети находятся на положении рабов, пока их не обменяют обратно.
Похожим состоянием подчинения был статус воспитанника, или питомца (ward). В этом случае ребенка отправляли в более влиятельное семейство, чтобы он рос и воспитывался там. Так обеспечивалась безопасность ребена, даже если ради нее приходилось навсегда с ним расстаться и даже если это означало, что ребенок навсегда окажется в подчиненном положении по отношению к своим новым попечителям.
Такие истории показывают нам, что продажа людей, обмен ими и отдача их в залог были весьма обыденным явлением. В результате человек так или иначе оказывался в отношениях подчинения. Нужно было подчиняться вождю, старейшинам, попечителям и т. д. Женщины, кроме того, подчинялись своим мужьям. Нужно было строго соблюдать обычаи общества. Если вспомнить определение доминирования Петтита жить «в тени других», испытывать «постоянную потребность следить за настроением других», необходимость «против своей воли подольщаться к другим, унижаться перед ними или льстить», то становится очевидно, что такие отношения и есть проявления доминирования.
Как же возникли социальные статусы подчинения? Какие оправдания для них существовали?
Ответом здесь снова будут нормы; отношения подчинения развивались как обычаи, принятые обществом и одобренные им. Отдавать живых людей в залог или отправлять детей в услужение в чужие семьи было необходимо и правильно; жена должна подчиняться своему мужу, а все люди вообще должны строго придерживаться предписанных им социальных ролей. Но почему? Потому что этого от них ожидает всё общество в целом.
Однако если копнуть поглубже, то становится понятно, что такие нормы возникли не на пустом месте. Общество не выбирает нормы просто так, и последние развиваются не только в зависимости от коллективных верований и образцов поведения; нормы широко распространяются, только если выполняют какую-то определенную функцию, полезную для общества или хотя бы для некоторых его представителей. Общество аканов приняло нормы, ограничивающие личную свободу и допускающие неравноправные отношения, потому что эти нормы позволяли в какой-то степени защитить людей от «войны всех против всех». Если вы находитесь в закладе у влиятельного человека, отданы ему в долговое рабство или имеете статус воспитанника, то «ястребы» с меньшей вероятностью захотят с вами связываться и вряд ли попытаются схватить вас и обратить в рабство. На это указывает другая, еще более откровенная пословица ашанти, записанная Раттреем: «Если у тебя нет хозяина, тебя схватит хищник».
Быть свободным значит быть цыпленком среди ястребов, добычей для хищников. Тогда уж лучше согласиться на добровольное услужение и отказаться от собственной свободы.
* * *
Но клетка норм не только предотвращает войну. Как только традиции и обычаи глубоко укореняются в обществе, они начинают регулировать многие аспекты человеческой жизни. При этом нормы неизбежно более выгодны для тех, кто занимает более привилегированное положение в обществе, и менее выгодны для остальных. Даже если какая-то норма развивалась на протяжении столетий, все равно в каждый момент времени ее будут толковать и следить за ее исполнением наиболее влиятельные члены общества. И почему бы не изменить слегка эту норму в собственную пользу и тем самым не упрочить еще больше свое влияние в обществе или в домашнем хозяйстве?
Если не считать нескольких матриархальных групп, нормы и обычаи многих безгосударственных обществ Африки создали социальную иерархию, где мужчины находились наверху, а женщины внизу. Еще более это заметно в сохранившихся традиционных обществах Ближнего Востока и некоторых регионов Азии например, среди упомянутых ранее пуштунов. Общество пуштунов до сих пор строго регулируется обычаями предков, образующими систему, которая называется пуштунвали. Эта система закона и управление делает акцент на щедрости и гостеприимстве, но она представляет собой весьма тесную клетку норм. В частности, она санкционирует применение кровной мести за чрезвычайно большой спектр проступков. Один из наиболее распространенных сборников обычаев пуштунвали начинается с замечания о том, что
пуштун мыслит и действует в соответствии с принципами «око за око, зуб за зуб и кровь за кровь». На оскорбление он отвечает оскорблением, невзирая на цену последствий, и отстаивает свою честь, совершая поступок, который смоет позор.
Таким образом, несмотря на ценности щедрости и гостеприимства, которые исповедует пуштунское общество, пресловутая «война всех против всех» постоянно бродит где-то рядом, что приводит ко вполне предсказуемым печальным последствиям для личной свободы каждого пуштуна. Но тяжелее всего приходится женщинам. Пуштунские нормы не только объявляют женщину зависимой от ее отца, братьев и мужа; эти нормы ограничивают женщину буквально во всем. Взрослые женщины не имеют права работать и бóльшую часть времени остаются дома, а если и выходят на улицу, то облачаются в бурку, закрывающую их с головы до ног, и к тому же должны передвигаться исключительно в сопровождении родственника-мужчины. Наказания за внебрачные связи поистине драконовские. Закабаление женщин еще одна грань несвободы, порождаемой клеткой норм.
О чем не сказал Гоббс
Итак, можно утверждать, что мы наблюдаем нечто совершенно непохожее на то, что нам рассказывал Гоббс. Проблема в обществах, где Левиафан отсутствует, заключается не только в неконтролируемом насилии «всех против всех и каждого против каждого». Столь же существенную роль играет и клетка норм, задающая жесткие границы общественных ожиданий и устанавливающая неравноправные социальные отношения, которые выливаются в иную, чем при деспотизме Левиафана, но не менее тяжкую форму доминирования.
Возможно, свободы позволяют добиться централизованные и мощные государства? Но мы уже видели, как такие государства практикуют деспотизм, подавляют своих граждан и пресекают свободу, вместо того чтобы ее поощрять.
Неужели мы обречены на то, чтобы вечно делать выбор между различными типами доминирования? Быть запертыми в тесной клетке норм или страдать игом деспотичного государства? Нет, несмотря на то, что свобода в истории никогда не появлялась автоматически, сама по себе, и добиться ее было нелегко, в человеческом обществе все-таки остается для нее место и оно критически зависит от развития государства и государственных институтов. Причем это государство весьма отличается от того, каким его представлял себе Гоббс, это не всемогущее и не своевольное морское чудовище, а Левиафан укрощенный, обузданный. Нам необходимо государство, которое способно обеспечивать исполнение законов, контролировать насилие, разрешать конфликты и предоставлять общественные услуги но при этом усмиренное, находящееся под контролем уверенного в своих силах и хорошо организованного общества.
Обуздание техасцев
Американский штат Вайоминг был детищем Закона о Тихоокеанской железной дороге (Pacific Railroad Act, 1862), предусматривавшего строительство железнодорожной магистрали, которая должна была связать восточное и западное побережья Соединенных Штатов. Дорогу Юнион Пасифик прокладывали на запад от реки Миссури, чтобы соединить с линией Сентрал Пасифик, которая устремлялась на восток от Сакраменто в Калифорнии. В 1867 году дорогу дотянули до области, впоследствии ставшей штатом Вайоминг, на тот момент это был всего лишь один из округов Территории дакота.
В июле 1867 года сюда уже прибывали новые поселенцы, и генерал Гренвилл М. Додж, главный инженер железнодорожной компании «Юнион Пасифик», начал проектировать город Шайенн, будущую столицу штата. План города имел форму квадрата со стороной в четыре мили, с четко организованными кварталами, продольными и поперечными улицами. «Юнион Пасифик», безвозмездно получившая от правительства огромные земельные территории для строительства железной дороги, начала продавать участки уже через три дня после того, как генерал Додж разметил их. Первый лот был продан за 150 долларов.
Хотя 7 августа Шайенн все еще представлял собой по большей части палаточный городок, на общем собрании горожан в местной лавке был избран комитет для составления городского устава. 19 сентября вышел первый номер первой городской газеты Cheyenne Leader. В декабре эта газета (к тому времени она выходила раз в три недели) настоятельно рекомендовала своим читателям не выходить ночью без оружия, поскольку «участились случаи, когда преступники душат людей ради ограбления». 13 октября следующего года редактор газеты писал:
Пистолетов в городе почти столько же, сколько и людей. Отнять жизнь у ближнего своего считается совершенно пустяковым делом, не имеющим особой важности.
Для борьбы с преступностью эндемичной проблемой американского Дикого Запада того времени граждане Шайенна широко практиковали самосуд. В январе 1868 года три человека были арестованы за кражу, но выпущены под залог. На следующее утро их нашли связанными вместе, к одежде одного из них была пришпилена записка: «Похитили 900 долларов возместили 500 долларов В следующий раз будут висеть на дереве. Берегитесь Комитета бдительных». На следующий день «Комитет бдительных» поймал и повесил трех «головорезов».
В сельских скотоводческих округах ситуация была еще хуже. По словам Эдварда Смита из Эванстона, выступавшего в 1879 году перед Комиссией по общественным землям США, за пределами населенных пунктов «единственный закон это дробовик». По мере увеличения поголовья скота конфликты между скотоводами и владельцами сельскохозяйственных участков случались все чаще, и это в конце концов привело к так называемой войне в округе Джонсон. 5 апреля 1892 года из Шайенна на север отправился специальный поезд из шести вагонов, в которых ехали 25 вооруженных наемников из Техаса и присоединившиеся к ним 24 местных жителя. С собой у них был «список семидесяти смертников», которых они собирались убить.
У нас нет сведений об уровне убийств в Шайенне в 1890-х годах, хотя данные по шахтерскому городку Бентон в Калифорнии показывают, что в принципе он мог достигать невероятного уровня 240 убийств на 100 000 жителей! Однако более вероятно, что этот уровень приближался к 83:100 000 (как в Калифорнии времен золотой лихорадки) или к 100:100 000 для Додж-Сити, штат Канзас, времен легендарного шерифа Уайетта Эрпа.
Картина может показаться столь же ужасной, как и ситуация в Лагосе, на улицах которого Воле Шойинка пытался выжить со своим «глоком» наготове. Но в Вайоминге дело обернулось иным образом (на самом деле, в Лагосе всё тоже обернулось не совсем так, как предрекал Каплан, и мы еще поговорим об этом в главе 14). Анархию, страх и насилие удалось сдержать. Граждане Вайоминга уже не жили в страхе перед доминированием.
Техасских наемников, прибывших на ранчо Ти-Эй, уже поджидали люди из отряда шерифа города Буффало, предупрежденные о возможном нападении. Через три дня перестрелки на ранчо по приказу президента Бенджамина Гаррисона прибыл кавалерийский полк, арестовавший всех нападавших. Сегодня штат Вайоминг практически свободен от страха, насилия и доминирования, здесь зарегистрирован один из самых низких показателей убийств в США около 1,9:100 000.
Вайоминг может похвастаться и другими достижениями в частности, тем, как он помогал людям освободиться из клетки норм. Взять для примера подчинение женщин. Даже в худшие времена женщины Вайоминга не сталкивались с такими строгими запретами, как женщины из пуштунских областей Афганистана и Пакистана или из многих регионов Африки. Но, как и повсюду в мире, в первой половине XIX века они лишь весьма ограниченно могли влиять на общественные дела и были вынуждены мириться со множеством ограничений как в результате неравного положения в браке, так и под давлением общественных норм.
Это положение начало меняться, когда женщины получили право голоса. Именно в Вайоминге в 1869 году женщины впервые завоевали избирательное право, за что он и получил прозвище «Штат равноправия». Это случилось не потому, что обычаи и нормы Вайоминга были более благоприятны для женщин по сравнению с обычаями и нормами других частей света. Скорее, законодатели штата предоставили женщинам право голоса отчасти для того, чтобы получить достаточно голосов для признания этой территории штатом, и отчасти потому, что после того, как афроамериканцы получили полные гражданские права, включая право голоса, продолжать отказывать в этих правах женщинам казалось уже не столь приемлемым. В следующей главе мы увидим, что существует много причин, по которым клетка норм начинает разрушаться, как только у государства появляется достаточно возможностей для сдерживания возмутителей спокойствия и обеспечения исполнения законов.
Обузданный Левиафан
Левиафан, остановивший войну всех против всех и приступивший к разрушению клетки норм в Вайоминге, это иной тип всесильного чудища, отличающийся от тех, которые мы обсуждали до сих пор. Это не был Отсутствующий Левиафан, разве что на самом первом этапе колонизации. Он был достаточно дееспособен для того, чтобы сдержать техасских головорезов. С тех пор американский Левиафан значительно увеличил свою дееспособность и сегодня может справедливо разрешать огромное число конфликтов, обеспечивать исполнение сложных законов и предоставлять общественные услуги, которые нужны гражданам и которыми граждане пользуются. Этот Левиафан располагает большим и эффективным бюрократическим аппаратом (пусть временами этот аппарат и кажется раздутым и неэффективным) и владеет большим объемом информации о том, что делают и к чему стремятся его граждане. У американского Левиафана сильнейшие в мире вооруженные силы, однако он (в большинстве случаев) не использует все эти силы и всю эту информацию для подавления и эксплуатации собственных граждан. Но он реагирует на желания и потребности этих граждан, а также может вмешиваться, чтобы ослабить тесноту клетки норм для всех, особенно для тех, кто находится в уязвимом положении. Это государство, порождающее свободу.