Я готов повторять снова и снова, что считаю интеллигентную российскую женщину одним из высших достижений мировой цивилизации и надеюсь, что даже Лев Николаевич простил бы ей избыточную тягу к культуре и склонность к брючным костюмам, к «неприлично обтягивающей одежде» по-моему, она им очень к лицу и ко всем прочим частям тела.
Нищие духом, полагающие главным человеческим стремлением не мечту о красоте и бессмертии, а жажду комфорта, уверяют нас, что когда-де от семьи не будет материальной пользы, она и скончается. И люди утратят последнюю ячейку, где их ценят не в обмен за услуги, а просто так. Чего нам в глубине души хочется больше всего на свете.
И главная сила, хранящая этот уголок бескорыстного тепла, женщина. Пока мы ее бережем, она тоже будет беречь нас.
Кто следующий?
Любой конфликт люди благородные стремятся прекратить, а люди циничныеиспользовать в своих целях. Но конфликт израильтян с палестинцами тянется так долго, что уже надоел и тем и другим. Этих других раздражает, что их арабские братья никак не могут покончить с такой мелочью, как израильская военщина, чтобы наконец всерьез приняться за ее заокеанских хозяевсделав тем самым решительный шаг к мировой войне. И что же мешаеттоже сущая ерунда: еврейское лобби в конгрессе США, не позволяющее предоставить Израиль его собственной судьбе.
Хотелось бы поверить, чтобы еврейское меньшинство оказалось способно на такое чудоподчинить могучее «белопротестантское» большинство Америки своим мизерным национальным интересам. Однако поверить в это трудно: когда жизнь европейского еврейства по-настоящему висела на волоске, это большинство не выказало ни малейшей зависимости от погибающих. После 1933 года, когда евреям в Германии уже не просто чинили неприятности, а прямо убивали, Американский легион и Союз ветеранов (пара миллионов членов, включая чуть ли не треть конгресса) требовали полного запрета на въезд беженцев, а их желание закрыть страну разделяли примерно две трети рядовых граждан. Этим мнением, да, мнением народным за время войны даже весьма нещедрая квота в двести с лишним тысяч душ была реализована лишь на десятую часть. По некоторым опросам, больше половины американцев считали, что евреи в США забрали слишком много власти, и даже «Новый курс» Рузвельта называли «Еврейским курсом» (New DealJew Deal); правда, лишь треть этой половины готова была на деле принять участие в антиеврейской кампании, тогда как остальные соглашались только отнестись к этому с пониманием.
Сегодня же дети и внуки этого большинства с какой-то радости вдруг согласились плясать под еврейскую дудку вопреки тому, что всякое национальное меньшинство, слишком усердно отстаивающее интересы иного государства, теряет в глазах большинства всякое влияние. Но, повторяю, хорошо, если бы это чудо стало реальностью, поскольку серьезных людей гораздо больше пугают собственные мессианские настроения американских консервативных лидеров, их слишком уж буквалистическое отношение к «проекту Просвещения» проекту создания единой цивилизации либерального образца. И если эта великая химера всерьез столкнется с исламской всемирной химерой, то сегодняшний мир, искрящий локальными конфликтами, покажется совершенной идиллией.
Однако благородных людей, не догадывающихся, что эти локальные конфликтыстолкновения периферий мира рациональности и мира пламенных грезпредотвращают столкновения ядер этих миров, благородных людей раздражает невозможность безоговорочно стать на чью-то сторону, чтобы безмятежно наслаждаться собственным моральным совершенством. Конфликт-то, увы, трагическийв нем у каждой стороны есть своя безупречная правота Конечно, прогрессивная западная интеллигенция с ее вековым опытом лицемерия старается найти красивый выход из безвыходного положения, твердой ногой стать на какой-то исчерпывающий принцип типа «Слабые всегда правы», но в глубине души и она чувствует, что Израиль, противостоящий огромному исламскому миру, тоже трудно изобразить Голиафом, нависшим над маленьким беспомощным Давидом
Трагическую неразрешимость арабо-еврейского конфликта прекрасно понимал еще идейный лидер российского сионизма Владимир Жаботинский. Когда первые еврейские «гастарбайтеры» встретили в Палестине не слишком ласковый прием арабского большинства, не желающего превращаться в меньшинство, либеральные сионисты принялись горячо обсуждать, как бы евреям так деликатно себя повести, чтобы пробудить в арабах столь вожделеемую и в сегодняшней России толерантность. И Жаботинский еще тогда со всей отчетливостью ответил: никак. Каждый народ считает свою землю собственным домом и не потерпит никаких других хозяев. Мы не сможем подкупить арабов никакими чечевичными похлебками цивилизации именно потому, что они народ, а не сброд. А значит, их сможет остановить лишь полная физическая невозможность, «железная стена», и наше дело выстроить эту стену.
Время, однако, показало, неосуществимость этой метафоры: под каждую стену можно сделать подкоп. Люди, готовые не щадить себя, обладают страшной силой: вспомним, как горстка народовольцев без всякой посторонней помощи поставила на уши всю Российскую империю. А палестинцам готовы помогать целые государства. И значит, покуда они стоят и покуда выстаивает Израиль, конфликту не будет конца.
И каждая из сторон будет оставаться безупречно правой с точки зрения собственных национальных интересов. Чем они и могут утешаться и воодушевляться до прихода Мессии.
А вот чем может утешаться Россия? В чем заключается ее безупречная правота? Да в том же, в чем и у всех, в праве тоже ставить на первое место собственные интересы, пускай самоотверженная Америка наживает в чужом пиру похмелье, а мы уже сосредоточили на себе достаточно вражды, защищая униженных и оскорбленных по всему земному шару. И потому, прежде чем давать волю сердцу, которому не прикажешь, мы должны хорошенько вдуматься, какое развитие арабо-израильского противостояния пойдет на пользу российской национальной безопасности, а какое во вред. Спокойнее ли сделается наша жизнь, если победит, скажем, Израиль?
Ясно, что вопрос этот совершенно праздный. Победа израильского островка над арабским морем полностью исключена, сколько бы операций «по принуждению к миру» он ни осуществлял: каждая такая операция будет на короткое время ослаблять материальную инфраструктуру террористов и очень надолго усиливать их решимостьих главный стратегический ресурс. И в конце концов победа арабов в долговременной перспективе дело вполне возможное. А следовательно, подумать о том, что их победа принесет России, следует вполне серьезно.
Когда одной ближневосточной горячей точкой станет меньше, что приобретет Россиямирного соседа, с которым приятно вести общие дела, или скрытого агрессора, который станет поддерживать сепаратистские и экстремистские движения внутри России в надежде поставить их на службу панисламистским химерам? Предсказывать поведение любого народа гораздо правильнее не по его декларациям, а по его реальным интересам, и стратегические интересы наиболее пассионарной, романтической части исламского мира, на мой взгляд, радикально расходятся с интересами России, если даже в данный момент ни мы, ни они этого не сознаем. Ибо Россия, как ни крути и ни выкручивайся, все равно живет уже не великими грезами, а более или менее реалистичными целями. И, следовательно, принадлежит миру рациональности, самое существование которого являет собою смертоносный соблазн, разрушительный для тех базовых иллюзий, на которых покоится существование сегодняшних врагов Израиля, угроза которым не исчезнет и после его исчезновения.
А потому после поглощения этого периферийного островка мира рациональности его враги будут просто вынуждены отдавать высвободившиеся силы борьбе с его ядром. Россия, конечно, не принадлежит к такому ядру, она больше тяготеет к перифериизато она под рукой. И весьма значительная часть ее населения, принадлежащая мусульманской традиции, не может не возбуждать пропагандистских надежд защитников ислама, проигрывающего цивилизационное состязание все с тем же миром индивидуализма и рациональности. Хочется верить, что эти надежды окажутся тщетными, что Россия проявит себя как настолько уютный многонациональный дом, что ни одна существенная национальная сила внутри него не откликнется ни на какие призывы извне. Верить хочется. Но попыток расколоть Россию по конфессиональному признаку нам не избежать.
И покуда эти жаждущие раскола силы поглощены Израилем, до тех пор у них остается значительно меньше возможностей и особенно желания приняться за Россию, поскольку не следует наживать нового врага, покуда не покончено с предыдущим. Таким образом, Израиль, сам того не желая и, возможно, даже не ведая, сегодня сосредоточивает на себе часть тех сил и аппетитов, которые после его исчезновения обернутся против России. А потому Россия заинтересована, чтобы этот форпост рациональности держался как можно дольше, он защищает нас, за ним наступит наша очередь.
Разумеется, эту заинтересованность не следует проявлять открыто, наживая в чужом пиру похмелье, солидные господа используют чужие трагедии, для того чтобы продемонстрировать собственную рассудительность и великодушие: с одной стороны, осуждать терроризм, с другойпенять на чрезмерное применение силы, взывать к разуму, оказывать пострадавшим всех лагерей гуманитарную помощь Словом, вести себя, как все зрелые цивилизованные державы, расчетливо и лицемерно.
Улица поджимает
Эхо бирюлевского погрома в Петербурге мне пришлось обсуждать по «Эху Москвы» в Петербурге с одним из самых умных либеральных экономистов Дмитрием Травиным. «Визовый режим со Средней Азией ничего не даст, сказал Травин, потому что народ больше всего раздражают выходцы с Северного Кавказа, а они российские граждане; и потом, без дешевой рабочей силы цены заметно вырастут, а это народу тоже не понравится». «Но государство, возразил я, не коммерческая корпорация, оно предназначено для сохранения и развития неделимого общего наследияэтак можно было бы продать Сибирь, распродать Эрмитаж и погулять хорошенько годиков тридцатьсорок, а там хоть потоп; да, пара отвязанных джигитов может взбесить целый город, но ни для русской культуры, ни для демографии они никакой опасности не представляют, их слишком мало, демографическую опасность представляют как раз кроткие и трудолюбивые выходцы из Средней Азии, тревога за которых и заставляет меня желать для них предельно строгого визового режима, чтобы они когда-нибудь не сделались козлами отпущения, ибо никакой рост цен не вызывает такой ненависти, как страх национального унижения, поскольку после ослабления религии только принадлежность к нации защищает большинство людей от раздавливающего чувства собственной мизерности и мимолетности. Что же до дешевой рабочей силы, то она больше развращает наших предпринимателей, позволяя не беспокоиться о модернизации, мы ведь когда-то проходили, из-за чего пал Древний Рим: неподъемный приток чужеземцев из колоний и рабский труд, допускавший лишь самые примитивные орудия».
«Да, согласился Травин, таким и сделается главное партийное разделение в XXI веке: "партия Травина" будет напирать на экономические выгоды иммиграции, а "партия Мелихова" на более высокие и долгосрочные задачи государстватак народ и будет колебаться: отлежав один бок, станет переворачиваться на другой».
Но ведь визовый режим никак не решает проблем с теми мигрантами, которые уже прочно поселились в России? Тут самое время вспомнить уроки империйнужно управлять национальными меньшинствами руками их собственных элит. Титульные нации всегда раздражает склонность меньшинств к обособлению, к образованию неких квазигосударств в государстве, но иначе и быть не может, ибо меньшинства особенно остро нуждаются в экзистенциальной защите, в причастности к чему-то сильному и долговечному. Зато именно такие общинылучшее средство держать в узде отморозков.
Разумеется, лишь в том случае, когда их возглавляет по-настоящему авторитетный лидер, а не интеллигентный старичок, выбранный компанией других интеллигентных старичков. Такому лидеру предоставляются серьезные преимущества в бизнесе, в карьере, но если отмороженные соплеменники выходят у него из-под контроля, он этих преимуществ лишается.
Правда, чтобы назначать и снимать таких лидеров, нужна имперская аристократия, остающаяся неподкупной, поскольку и без того считает государство своей собственностью. А с аристократией у нас дело обстоит неважно. Оппозиция упрекает власть в том, что она превратила государство в свою собственность, но кто же обращается с собственностью так недальновидно, как будто вовсе не думает о наследниках?
А между тем улица уже начинает поджимать, по Интернету уже гуляют компактные отряды молодых людей, которые трясут рыночных и уличных торговцев: требуют каких-то бумаг, которые те предъявить не могут, опрокидывают лотки И возглавляет их не шпана, а молодые мужчины с правильной речью, умеющие уверенно разговаривать с начальством и ссылаться на законодательство. Такой ли мы хотим видеть нашу национальную аристократию? И таких ли преемников желает наша нынешняя власть?
Ведь уличные вожди не склонны тонко различать правых и виноватых, фашизминстинкт самосохранения народа, грубый и неразборчивый, как все инстинкты.
Самозащита без оружия, или новое изгнание из Эдема
Любовь свинопаса
Эту книжкуброшюру, в сущности, необходимо пересказать подробнее, ибо при своем солидном тираже 100 (сто) экземпляров до Москвы она еще доедет, тем более что выпустившее ее в 2013 году издательство «Время» в Москве и располагается, но до Казани вполне может и не доехать.
Название на обложке принадлежит, вероятно, составителю Илье Васильеву: «Александр Печерский: прорыв в бессмертие». Сам же автор назвал свой прорыв скромнее: «Воспоминания». Хотя начинаются они почти ритмической прозой: «Семеро нас теперь, семеро нас собралось на советской земле: Аркадий Вайспапир, Шимон Розенфельд, Хаим Литвиновский, Алексей Вайцен, Наум Плотницкий, Борис Табаринский и яАлександр Печерский. Семеро из сотен штурмовавших 14 октября 1943 года заграждения страшного гитлеровского лагеря истребления на глухом польском полустанке Собибор.
Здесь пойдет рассказ о безграничных человеческих страданиях и о безграничном человеческом мужестве».
Однако, словно почуяв, что имена Вайспапир и Розенфельд плохо вяжутся с эпическим слогом, автор тут же переходит в самый скромный регистр: «Сперва немного о себе».
Александр Аронович Печерский родился в 1909-м в Кременчуге, окончил семилетку и музыкальную школу в Ростове, работал «служащим», в день нападения «гитлеровской Германии» Не просто, заметьте, Германии, но «гитлеровской», и лагерь был не просто немецким, но гитлеровским, как и у нас лагеря были не советские, но исключительно сталинские, а еще лучше бериевские: коллективную вину удобнее всего сосредоточивать на уже отработанных фигурах.
В общем, мирный совслуж был мобилизован, аттестован интендантом второго ранга, работал в штабе батальона, затем в штабе полка, после «беспрерывных боев с напирающими полчищами немецко-фашистских армий», после череды окружений, прорывов и новых окружений в начале октября после тяжелых боев под Вязьмой «попал в лапы гитлеровцев».
В плену заболел сыпным тифом, за что полагался расстрел, чудом сумел скрыть болезнь, в мае 42-го пытался бежать, но был пойман и отправлен в штрафную команду, где на медосмотре наконец-то было обнаружено, что он еврей, после чего его отправили под Минск в «лесной лагерь», а там бросили в «еврейский подвал».
Кромешная тьма; лишь на пятый-шестой день, когда больше половины народа вынесли ногами вперед, удалось прилечь на пару часов на голой сырой земле. Но когда охранник предложил: «Хватит вам мучиться, давите друг друга», интендант второго ранга бросил ему: «Не дождетесь». А затем в непроглядной тьме принялся рассказывать истории, как он когда-то чуть не сгорел, чуть не утонул, чуть не разбился, но в последний миг что-то его спасло. Темнота немного просветлела«пошли рассказы о всяких неслыханных случаях, посыпались и перченые анекдоты».
А в трудовом лагере Сашко Печерский записался столяром и попал в одну из мастерских для обслуживания начальства (на будничные ужасы отвлекаться не буду). Начал примериваться к побегу и вскоре узнал, что совсем недавно здесь расстреляли группу в сорок человек за побег двоих. Но тут еврейских «специалистов» отправили в Собибор.
«Вдруг мы почувствовали, что стало трудно дышать. Более чем на полкилометра расстилался густой черный дым. В воздухе появились языки пламени, поднялся страшный шум. Гоготали сотни гусей».