Я сразу поняла, что Дэнис был исключительным человеком. Он разбирался в политике не меньше, чем я, и гораздо больше, чем яв экономике. Его профессиональный интерес к краске и мой к пластику может показаться неромантическим основанием для дружбы, но это тоже немедленно помогло нам обнаружить обоюдный интерес к науке. И в тот вечер я узнала, что по взглядам он был серьезным консерватором.
После ужина он отвез меня в Лондон, чтобы я смогла сесть в ночной поезд до Колчестера. Дорога в это время суток не заняла много времени, но его было достаточно, чтобы мы смогли обнаружить еще кое-что общее. Дэнис был жадным читателем, особенно любил историю, биографии и детективные романы. Казалось, он перечитал все статьи «Экономиста» и «Банкира», и еще стало ясно, что оба мы любим музыку: Дэнис обожал оперу, а яхоралы.
После этого мы время от времени встречались на собраниях избирательного округа и начали чаще встречаться и без делового повода. У Дэниса были определенный стиль и энергия. Он любил скоростные автомобили и водил «Ягуар», и, будучи на десять лет старше, он просто больше знал о мире, чем я. Сперва наши встречи вертелись вокруг политических дискуссий. Но, видясь все чаще, мы стали иногда ходить в театр и вместе ужинать. Как у любой пары, у нас были любимые рестораны: маленькие итальянские местечки в Сохо для обычных свиданий, удивительная «Белая башня» в Фитцровии, «Французский экю» на Джермин-стрит и «Плющ» для особых случаев. Мне очень льстило внимание Дэниса, но впервые я заподозрила серьезность его намерений, когда на Рождество после моей первой предвыбрной кампании в Дартфорде я получила от него очаровательный подарокхрустальную чашу с серебряной крышкой, которую я до сих пор храню как сокровище.
Мы, наверное, могли бы пожениться и раньше, но моя страсть к политике, а егок рэгби (из-за чего мы никогда не встречались по субботам) встали у нас на пути. Он с гаком возмещал это, оказывая мне неизмеримую помощь в избирательном округе, в мгновение ока решая любые проблемы и организационные сложности. На самом деле даже тот факт, что он сделал мне предложение и что мы обручились, нечаянно сослужил политическую службу, потому что, не поставив меня в известность, Берил Кук распространила эту новость прямо за день до выборов, чтобы в последний раз подстегнуть мою предвыборную кампанию.
Когда Дэнис попросил меня стать его женой, я долго и всерьез думала об этом. Я была так сосредоточена на политической карьере, что вообще не думала о замужестве. Наверное, я просто отодвинула эту идею на задний план своего сознания и полагала, что это случится как-то само собой когда-нибудь в будущем. Я знаю, что Дэнис тоже, поскольку его брак, заключенный во время войны, закончился разводом, лишь после долгих размышлений предложил мне руку. Но чем больше я размышляла, тем увереннее становилась. Более чем сорок лет спустя я знаю, что мое решение сказать «да» было одним из лучших в моей жизни.
В любом случае я уже давно подумывала покинуть «Б. Экс. Пластикс» и Колчестер. То, что меня отобрали для Дартфорда, убедило меня искать новую работу в Лондоне. Я сказала отборочной комиссии, что буду бороться в Дартфорде со всей моей энергией, и я имела это в виду. Да и в соответствии с моим характером я бы не могла сделать это иначе. Так что я начала искать работу в Лондоне, которая приносила бы примерно 500 фунтов годового доходане царская сумма даже по тем временам, но она бы позволила мне жить хоть и скромно, но с комфортом. Я сходила на несколько интервью, но обнаружила, что никто не торопится брать на работу человека, который надеется ее оставить ради политической карьеры. Я определенно не собиралась скрывать свои политические амбиции, так что просто продолжала искать. Наконец я была принята в «Джей Лайонс» в Хаммерсмите на должность химика-исследователя пищевой продукции и переехала в жилье, снятое в моем избирательном округе.
Дартфорд стал моим домом во всех смыслах. Семьи, с которыми я жила, заботились обо мне и не могли бы быть добрее, их природное добродушие несомненно дополнялось тем фактом, что они были ярые тори. Миллеры тоже взяли меня под свое крыло. После вечерних собраний я обычно шла к ним домой, чтобы отдохнуть за чашкой кофе. Это был радостный дом, в котором каждый, казалось, был намерен наслаждаться жизнью, после того как тяготы военного времени ушли в прошлое. Мы регулярно ходили на политические и неполитические собрания, и дамы прилагали особые усилия, чтобы надеть что-нибудь нарядное. Отец Джона Миллера, вдовец, жил вместе с семьей и был мне замечательным другом: на любой вечеринке он слал мне розовую гвоздику, чтобы воткнуть в петлицу.
Я также ездила в избирательные округа Норт-Кента, расположенные по соседству: четыре ассоциацииДартфорд, Бексли Хит (где кандидатом был Тед Хит), Чизлхерст (Пэт Хорнсби-Смит) и Грэйвсенд (Джон Лоу) тесно сотрудничали друг с другом, и сопрезидентом был Моррис Уилер. Время от времени он собирал нас в своем большом доме «Фрэнкс», в Хортон Керби.
Из четырех избирательных округов Дартфорд имел наименьшие шансы на победу, и потому, несомненно, с точки зрения соседейно не с точки зрения самого Дартфордабыл наименее важным. Но в политике всегда имеет смысл связывать надежные избирательные округа с безнадежными. Если в последнем создать активную организацию, появляется хороший шанс отвлечь партийных оппонентов от той политической платформы, которую тебе нужно удержать. Это было одной из тех задач, в которой, как ожидал Центральный офис, мы могли помочь Теду Хитупобедить в Бексли, что было вполне возможно.
Так я познакомилась с Тедом. Он уже был кандидатом от Бексли, и Центральный офис попросил меня выступить в избирательном округе. Тед был авторитетной фигурой. Он воевал, закончил войну подполковником; его политический опыт уходил корнями в конец 1930-х, когда он поддерживал антимюнхенского кандидата в оксфордских дополнительных выборах; и он завоевал уважение Центрального офиса и четырех ассоциаций. Когда мы познакомились, меня поразил его четкий и логичный подходказалось, у него всегда был список с четырьмя целями или пятью способами атаковать. Хоть и дружелюбный по отношению к работникам избирательного округа, он всегда оставался главным, «кандидатом» или «членом», и это, казалось, делало его, даже в самом его дружелюбии, несколько отчужденным и одиноким.
Пэт Хорнсби-Смит из соседнего Чизлхерста была полной противоположностью. Она был яркая, жизнерадостная, рыжеволосаязвезда среди женщин-политиков того времени. Ее вдохновленная речь в 1946 году заставила конференцию тори аплодировать ей стоя; она всегда готова была протянуть руку помощи младшим коллегам. Мы с ней стали большими друзьями и вели долгие разговоры о политике на ее неформальных званых ужинах.
Задолго до выборов 1950 года мы все были озабочены возрождением Консервативной партии. Это был результат не столько глубокого переосмысления внутри самой партии, сколько сильная реакция одновременно консерваторов и страны в целом на социалистическую политику, осуществляемую правительством Эттли.
Несколько недель предвыборной кампании 1950 года стали для меня самыми изнурительными за всю мою жизнь. В отличие от сегодняшних кампаний почти каждый вечер проходил митинг с большим количеством слушателей, так что я должна была подготовить речь в течение дня. Также я писала письма будущим избирателям. Кроме того, почти каждый день нужно было ходить от двери к двери с целью предвыборной агитации и, в качестве некоторого облегчения, кричать призывы в мегафон. Меня сильно поддерживала семья: отец приходил на митинги выступать с речью, а сестра помогать в других делах.
Перед выборами леди Уильямс (жена сэра Герберта Уильямса, ветерана тарифной реформы и члена парламента от Кройдона в течение многих лет) сказала кандидатам, что мы должны постараться идентифицировать себя с особой манерой одеваться во время предвыборной кампании. Я вняла этому совету со всей серьезностью и проводила дни, одетая в сшитый на заказ черный костюм и шляпу, которую я купила в магазине «Борн и Холлингсфорт» на Оксфорд-стрит специально для этого случая. И на всякий случай я украсила ее черно-белой лентой, а бант с внутренней стороныголубым. Были ли эти меры предосторожности необходимы, это другой вопрос. Как много других двадцатичетырехлетних девушек могло оказаться на импровизированной трибуне торгового центра Эрита? В те дни нечасто женщины-кандидаты проводили предвыборную агитацию на заводах. Но я проводилаи внутри заводов, и за их пределами. Принимали меня живо, хотя иногда шумно. Социалисты в Дартфорде были сильно раздражены, пока не выяснилось, что их кандидатдействующий член парламента Норман Доддсмог бы использовать те же возможности, если бы они дали себе труд спросить. Единственное, что мне не нравилось, заходить в пабы, и я никогда не зашла бы туда одна. Некоторые психологичские барьеры сложно перешагнуть.
Мне повезло иметь оппонентом Нормана Доддса, истинного и чрезвычайно рыцарственного социалиста старой школы. Он знал, что он победит, и был истинным мужчиной, давшим шанс юной амбициозной женщине с абсолютно другими взглядами. Вскоре после моего выдвижения в кандидаты он пригласил меня на дебаты в зале местной классической школы, и, конечно, я охотно согласилась. Он и я прочли вступительные речи, потом были вопросы, и затем каждый из нас сказал заключительное слово. У каждой стороны были сторонники, и шум стоял ужасный. Позднее в кампании дебаты были повторены и прошли так же энергично и без явного перевеса сторонников. Что делало их интересными, так это то, что споры шли о проблемах и фактах, а не о личностях. Однажды центральная газета сообщила, что Норман Доддс признает мою красоту, но не мой шанс быть избранной или наличие у меня мозгов. Этот совершенный джентльмен-социалист немедленно написал мне, опровергая это заявлениево всяком случае, последнюю его часть.
Мои собственные публичные выступления тоже активно посещались. Нередко двери зала закрывались за двадцать минут до начала митингастолько народу толпилось внутри. Конечно, в те времена одним из преимуществ быть женщиной было то, что с нами обращались весьма учтиво и мы могли это использоватьчто сегодняшими феминистками по большому счету утрачено. Так, например, однажды я прибыла на общественный митинг и обнаружила, что приглашенный оратор, бывший министр ВВС лорд Балфер-оф-Инчри столкнулся с небольшой революцией в лице перебивающих его критиканов, до такой степени наглых, что была вызвана полиция. Я попросила организаторов отменить вызов, и точнокак только я взошла на трибуну и начала говорить, крики затихли и порядокпусть и не полная гармониябыл восстановлен.
Также мне повезло с национальной и даже международной известностью, которую обрела моя кандидатура. В возрасте двадцати четырех лет я была самой молодой женщиной-кандидатом в предвыборной кампании 1950 года, и это явно напрашивалось на комментарии. Меня попросили написать статью о роли женщин в политике. Моя фотография попала в журнал «Жизнь», в «Иллюстрированные новости Лондона», затесавшись в компанию с выдающимися политиками, и даже в западногерманскую прессу, где меня описывали как «junge Dame mit Charme» (наверное, в последний раз).
Созданные мной лозунги выигрывали своей прямотой, хоть и не могли похвастаться изяществом: «Голосуй за правых, и что осталось, не уйдет налево». И еще более по существу: «Останови упадокприведи страну в порядок!»
Я почувствовала, что наш тяжелый труд себя оправдал, когда услышала результаты подсчета голосов в местной классической школе. Я подрезала лейбористское большинство на 6000. На приеме «Дэйли Телеграф», принадлежавшей лорду Камроузу, в отеле «Савой», куда в те дни приглашались всекандидаты, члены парламента, министры, деятели оппозиции и сановники, я испытала ту же горькую радость, узнав общенациональный результат: консерваторы свели преимущество лейбористов со 146 до 5 мест. Но победой это не было.
Я должна упомянуть, однако, один эксцентричный эпизод, приключившийся со мной, когда я была кандидатом от Дартфорда. Меня попросили открыть празднество партии консерваторов в Орпингтоне и против моего желания убедили погадать на будущее. Некоторые предсказатели предпочитают хрустальный шар, но эта выбрала бижутерию. Мне было велено снять жемчужные бусы, так чтобы их можно было потрогать и потереть как источник сверхъестественного вдохновения. Полученное послание было несомненно оптимистичным: «Ты будешь великойвеликой, как Черчилль». Многие политики склонны к суеверности, но все равно это заявление поразило меня своей нелепостью. И все же удача так заманчива, что все, что обещает принести хоть чуточку ее, всегда желанно. С тех пор я считала свои бусы талисманом удачи. И в конце концов они, кажется, это оправдали.
Как я сказала, результаты выборов 1950 года были неубедительными. После того как первая радость улетучивается, такие результаты оставляют у всех ощущение подавленности. Не было сомнений, что лейбористы были смертельно поражены и что «coup de grаce» (последний удар) очень скоро будет нанесен на вторых парламентских выборах. В то же время была сильная неуверенность с общенациональной точки зрения, и, если я собиралась продвигать свою политическую карьеру, мне нужно было найти округ, в котором реально было бы победить. Но я чувствовала себя морально обязанной снова бороться за Дартфорд. Было бы неправильно оставить их и вынудить искать нового кандидата в столь короткий срок. Кроме того, было трудно представить, что я смогу вложить столько же усилий во вторую кампанию, как в ту, что только что закончилась. Я была ужасно измотана, и хотя ни один человек с политической жилкой не чуждается предвыборного волнения, еще одна кампания в ближайшее время не была для меня приятной перспективой.
Также я решила переехать в Лондон. Я нашла очень маленькую квартиру на Сейнт Джордж Сквер Мьюз в Пимлико. Мистер Совард (старший) приехал из Дартфорда, чтобы помочь мне сделать ремонт. Я теперь могла чаще видеться с Дэнисом и в более непринужденной обстановке, чем в гаме политической активности Дартфорда.
Кроме того, я научилась водить и обрела свой первый автомобиль. У моей сестры Мюриел был предвоенный «Форд Префект», который отец купил ей за 129 фунтов, и я теперь его унаследовала. Мой «Форд Префект» стал хорошо известен всему Дартфорду, где я была снова выдвинута в кандидаты, и прекрасно служил мне, пока я не продала его примерно за ту же сумму, после того как вышла замуж.
Парламентские выборы прошли в октябре 1951 года. В этот раз я срезала еще 1000 голосов с большинства Нормана Доддса и была чрезвычайно счастлива узнать, что Консервативная партия теперь захватила абсолютное большинство с преимуществом в семнадцать голосов.
Во время работы в Дартфорде я продолжала расширять круг знакомств среди крупных фигур Консервативной партии. Я произнесла благодарственную речь в адрес Энтони Идена (с которым впервые познакомилась в Оксфорде), когда он выступал на длинном и полном энтузиазма митинге на Дартфордском футбольном поле в 1949 году. На следующий год я выступила в поддержку движения, приветствуя лидерство Черчилля и Эдена, на съезде женщин-консерваторов в «Альберт-холле», где сам Черчилль произнес речь в классическом стиле. Для меня это было большим событиемлично познакомиться и пообщаться с лидером, чьи слова так меня вдохновляли, когда вместе со своей семьей я сидела возле радиоприемника в Грэнтеме. В 1950 году я была назначена представителем АКПВОУ для участия в работе Исполнительного комитета Национального союза Консервативной партии, что позволило мне впервые оказаться в партийной организации общенационального уровня.
Крупнейшими светскими мероприятими в моем ежедневнике были приемы накануне парламентской сессии, которые сэр Альфред Боссом, член парламента от Мэйдстоуна, организовывал в своем великолепном доме 5 на Карлтон Гарденс.
Устанавливалось несколько шатров, залитых ярким светом и хорошо прогретых, в которых великие и не очень великиекак, например, Маргарет Робертссмешивались в дружеском общении. Сэр Альфред Боссом весело называл себя современным наследником леди Лондондерри, знаменитой хозяйки приемов Консервативной партии в эпоху между войн. Вы бы никогда не догадались, что за его дружелюбной и беззаботной наружностью скрывался гений, разработавший революционные проекты нескольких самых первых небоскребов Нью-Йорка. Он был особенно добр и щедр ко мне. Именно в его доме прошла моя свадьба, и именно он провозгласил тост за наше счастье.
Я вышла замуж в холодный и туманный декабрьский день в часовне Уэсли на Сити-роуд. Церемония состоялась в Лондоне, что было наиболее удобно для всех, но реверенду Спайви, священнику из часовни, помогал методистский священник из Грэнтема, наш старинный друг реверенд Скиннер. Затем все наши друзьяиз Грэнтема, Дартфорда, Эрита и Лондонапоехали в дом сэра Альфреда Боссома. Наконец, Дэнис увез меня в наш медовый месяц на Мадейру, где я быстро восстановилась от безумной встряскимоего первого и последнего опыта приземления в гидоросамолете на воду, чтобы начать свою замужнюю жизнь на фоне чудесных видов этого острова.