Я бы так не думал, если бы мне хотя бы отдали обратный билет.
Но Малкольм такой монстр, который ничего не забывает. Он пытался уклониться и даже заявил, что является обладателем моего имени Джонни Роттен. Мне не давали пользоваться моим именем долгие годы, пока я не отсудил это право обратно.
Двенадцать лет спустя, когда я наконец-то добрался до Рио, Ронни Биггс захотел, чтобы я пошел с ним на одно из его выступлений. Он оставил мне сообщение в номере отеля, в котором говорил, что Малкольм задолжал ему денег, и спрашивал, может ли он занять немного у меня. Речь шла об отчислениях за запись, которую они делали вместе. Интересно, как Ронни Биггс собирался заработать на этой записи? Я не думаю, что деньги были удержаны просто так. Все дело в непродуктивности Малкольма. Кто стал бы слушать беспросветное нытье Биггса?
Но надо отдать ему должное, это было забавно: Малкольм развел на деньги даже великого грабителя поездов.
Глава 2Дитя пепла
Забавно, но даже с охранными системами невозможно полностью контролировать детей. Они всегда найдут какой-нибудь ход. И чем более совершенна система охраны, чем крупнее сторожевые собаки, тем больше дети хотят проникнуть на закрытую территорию. И я не был исключением. Мы очень часто пробирались на закрытые фабрики. Это были швейные мануфактуры и вообще абсолютно любые места, которые были закрыты ночью. Бегать по их территории было очень весело. Я тогда был юн, и нас, таких пройдох, было человек тридцать или сорок. Это была банда соседей из парка Финсбери, Северный Лондон, образовавшаяся еще в начале 1960-х. Она была организована с одной лишь целью: если дети из другого района проберутся на территорию, то можно устроить настоящую перестрелку камнями. Набираешь столько камней, сколько можешь удержать, и швыряешь до тех пор, пока одна из банд не сдастся и не убежит. Какая веселая забава!
Самой большой нашей радостью было проживание на окраине промышленного района. Мы воспринимали эти места как огромную площадку для игр. Мы портили токарные станки и возились с разными инструментами. Когда я был маленьким, у меня было не особо много игрушек. У нас никогда не было денег, поэтому мы постоянно обходились какими-то обломками, огрызкамивсе было не так, как у других детей. Некоторые мои сверстники приносили в школу просто умопомрачительные наборы игрушек, что доводило меня до безумия, но потом я понял, что они ничего не делали из того, что мог делать я.
Бенуэлл Роуд и Голлуэй Роуд в Парке Финсбери были улицами, по которым толпами бродили неряшливые дети всех возрастов.
У нас был предводитель, парень по прозвищу Смузи, тот еще шалопай. Для своей семьи он был настоящей костью в горле, но я считал его клевым.
Он представлял собой бескомпромиссный хаос, не следовал никаким правилам, его без конца то закрывали в специальном учреждении для трудных подростков, то выпускали оттуда.
Это учреждение называлось Борстал. Родители Смузи отправляли его на всевозможные курсы, пытаясь хоть как-то помочь ему и реабилитировать. Он был англичанином, поэтому денег у него было чуть больше, чем у нас, ирландских детей, живших на другой стороне улицы. Его родители считали, что именно мы, ирландские дети, плохо влияли на Смузи и из-за нас он так отвратительно себя вел. Но мне тогда было шесть лет, а Смузи двенадцать. Мне очень нравились те бои банда на банду, которые он устраивал. Поражения в этих битвах были до упада веселые, не то, что нынешние перестрелки и поножовщины. В этих боях не было подлости и предательства. Это были крики, бросания камнями, бег на всех скоростях с хихиканьем. А может быть, просто моя юность так раскрашивала реальность.
Летом у нас, в Англии, очень длинные дни. Темнеет только в половине десятого, а то и в десять вечера. Сейчас, когда я вспоминаю свое раннее детство в Англии, оно напоминает мне английские черно-белые фильмы, выходившие после Второй мировой войны. В этих фильмах можно увидеть полуразрушенные пустыри, разбомбленные здания и практически полное отсутствие уличных фонарей. Подобное можно было наблюдать даже в шестидесятые в некоторых удаленных домах. Автомобилей на дорогах тогда было немного. Улицы были украшены мишками Тэдди, и по ним расхаживали ловкие бандитыобязательно чем больше и выше, тем лучше, одетые в настолько отутюженные костюмы, что ими можно было порезаться. Помните Стива Макгарретта и как он выглядел в «Гавайи 5:0»? Черные костюмы были застегнуты на все пуговицы. А вокруг этих людей бегали мы, дети, одетые в рванину. Очень часто мы ходили босиком, что было абсолютно нормальным. Мы думали, что туфлиэто неудобно, особенно так казалось моим братьям, поскольку им приходилось донашивать обувь за мной. Если бы я выбрасывал туфли, меня бы, конечно, за это отчитали, потому что они должны передаваться младшему. Поэтому легче было бегать босым.
Там, где я жил, все знали, кто такие братья-близнецы Крэи.
На них смотрели, как на героев. Были времена, когда за кирпич, брошенный в окно паба, тебе могли заплатить пять баксов. «Крэи хотели бы, чтоб ты сделал это! Вау!» Гангстерские группы концентрировались в большой части территории северного Лондона и далее на восток. Все они были взаимосвязаны. Именно на этой территории орудовали Крэи. Они пугали людей. Их показывали по телевизору как заядлых разбойников. Они выглядели такими суровыми и злыми, жесткими, не знавшими жалости и сострадания. Мне всегда казалось, что носить костюмы нужно именно так, как это делали братья Крэи, с налетом агрессии, бескомпромиссности. Однако детям Крэи не казались такими уж всемогущими, сегодня их влияние равносильно, думаю, действию комиксов о Супермене. К моменту, когда тебе исполнялось десять лет, все это оставалось лишь фантазией. Ты смотрел все эти американские гангстерские фильмы и думал, как круто убивать людей, а самому не быть убитым. Крэи были просто манией.
У нас на дорогах были свои гангстеры. Квинслэнд Роуд, расположенная рядом с нашей квартирой в Бенуэлл Роуд, была самой суровой частью Лондона. Однажды мой брат Джимми пришел домой со словами: «Смотри, папа, что у меня есть!» Прошлой ночью недалеко от Квинслэнд Роуд был застрелен полицейский, и Джимми вбежал, таща его пистолет, с его шлемом на голове.
На углу улицы постоянно были схватки, перестрелки, банды, игравшие в азартные игры, и мы часто слышали стрельбу. Некоторые персонажи на улице были настоящими убийцами. У них было оружие и злые собаки.
Я же был очень стеснительным ребенком, был склонен к уединению, почти ни с кем не общался и чертовски нервничал.
Я родился в Лондоне. Но, честно говоря, не уверен в этом. Есть какая-то странность с датой, указанной в моем свидетельстве о рождении, выданном два года спустя после того, как я родился.
Изначально свидетельство было утеряно. Мне было трудно получить паспорт, потому что в регистрационной службе я не числился. Великая загадка всех времен. Возможно, я незаконнорожденный, ублюдок, кем, собственно, от природы и являюсь.
Но из благих намерений я был выращен и воспитан как лондонец. Здесь я получил образование, но каждый год меня увозили в Ирландию, где родились мои отец и мать, на каникулы, продолжавшиеся шесть или восемь недель. Быть может, именно здесь я и родился. Но Ирландия совсем не то место, где я хотел бы жить. Нажраться тут вполне нормальное явление. Ты просыпаешься, и тебе нечего делать. Не очень-то целесообразно. Работать на ферме я бы никогда не смог. Единственное, против чего тут можно было бунтовать, это коровы.
Именно моя ирландская половина придала моему характеру оттенок бесовщины. Как у Оскара Уайльда, моей философией стала фраза «Просто сделай это и смотри, что получится».
Неслучайно именно ирландцы придумали литературу в стиле «поток сознания». В этом была бесспорная необходимость. Бедность и отсутствие собственного языка придали этому особую важность.
Все благодаря долгосрочной памяти, свойственной кельтским племенам. Кельты были уверены, что если тебе необходимо написать собственную историю, то тебе не хватит ни ума, ни интеллекта, чтобы сделать это как положено. Американские индейцы тоже жили по такому принципу.
Еще до того, как у ирландцев появились центральное отопление и газовые печи, у них была одна традиция. Она называлась «Дитя пепла» помню, как я про нее читал. Я был старшим сыном в семье, если так можно выразиться. В Ирландии эта традиция меня не коснулась, но зато коснулась, когда вернулся в Англию. Она состояла в следующем: ставишь своего ребенка напротив открытых горящих углей и просишь его потрогать огонь. Дети трогают либо пламя, либо пепел. Если они настолько глупы, что трогают пламя, они не настоящие гэлы. Если ты сунешь руку в огонь, то ты придурок. Если же начнешь тормошить пепел, то да, ты «Дитя пепла». И у тебя грязные пальцы. Правда, романтично?
Мне нравилось играть с пеплом, особенно раскаленной кочергой. Это мое первое воспоминание из раннего детства. Каждые выходные, когда я был еще совсем ребенком, мой отец давал мне кочергу, сажал меня напротив огня, и я совал ее в огонь, она раскалялась, и потом я окунал ее в кружку пива «Гиннесс». Алкоголь внутри начинал шипеть и нагреваться. Я думаю, жар убивал почти всю алкогольную составляющую. Потом можно было цедить пиво. Мне тогда было три или четыре года. Это был наш семейный ирландский ритуал. К несчастью, я не могу передать эту традицию кому-то еще. Гэльские времена в Лондоне канули в небытие.
Я рос в арендуемой трущобе рабочего класса. До одиннадцатилетнего возраста я жил в двухкомнатной квартире. Ванной не было. Туалет снаружи. Все это можно спокойно назвать хижиной или трущобой. Рядом с туалетом было бомбоубежище.
В нем жили крысы, что жутко меня пугало. Убежище было открыто, можно было спуститься и поиграть там.
Здание, построенное в викторианском стиле, умещало сорок или пятьдесят семей. У меня было три брата. Я старший, и родились мы практически один за одним. Откровенно говоря, я не знаю, сколько им лет. Не знаю, когда у них дни рождения, а они не знают, когда день рождения у меня. Мы не были полноценной семьей. Мы ничего такого не праздновали, нам не было до этого никакого дела. До недавнего времени я вообще не был близок с отцом. Не думаю, что я хотя бы раз с ним серьезно разговаривал до того момента, когда он вышвырнул меня из дома со словами: «Пора убираться отсюда и работать на себя, ублюдок!»
Потом все изменилось. Он начал говорить что-то вроде: «Привет, сынок! Как дела? Теперь ты о себе заботишься, да?» Он правильно сделал, что выгнал меня, потому что я наверняка вырос бы лоботрясом, который просто гонял бы балду на пособии по безработице.
История моей семьи крайне скудная. Мой отец был крещен под именем Джон Кристофер Лайдон. Я Джон Джозеф Лайдон. Большинство моих предков прибыли из Ирландии в Англию, чтобы найти работу.
Мой дед был настоящим кошмаром. Он был бабником. У него было прозвище «Старый парень». Мне кажется, мой отец его ненавидел.
Очень странная семейка, я бы сказал, но довольно колоритная. Даже слишком. Вдобавок любившая насилие, особенно это проявлялось со стороны двоюродных братьев и сестер. По выходным они вечно устраивали драки. Все эти люди собирались вместе и на заднем дворе дома выбивали друг из друга дерьмо. Мой отец родом из Гэлуэя. Он был машинистом подъемного крана. Это правда, что у всех ирландских работяг руки были как лопаты. Они, собственно, зачастую и использовали свои руки вместо лопат. Заниматься физическим трудом таким образом очень по-ирландски. Строители. Чертовы землекопы. Джон Лайдонсын гребаного землекопа. Но в этом не было ничего предосудительного. Практически все воспитывались одинаково. Когда папаши таскали нас с собой на работу, это был страшнейший из кошмаров. Возможно, мой отец рассчитывал, что я пойду по его стопам и тоже стану гребаным землекопом. Я терпеть не мог этот кран, и сидеть в немтоже. Это была огромная, шумная, вонючая металлическая дура. Может быть, другим детям нравилось там сидеть, но этому ребенку, то есть мне, точно нет.
Я всегда думал, что я выше всего этого.
Мои родственники со стороны мамысовсем другое дело. Мыслители. Моя мама родом из Корка. До того, как она вышла замуж за Джона Лайдона, ее звали Эйлин Бэрри. Ее отец был известен службой в ирландской независимой армии. Я знал его как дедушку. Помню, что у него была потрясающая коллекция оружия. Он терпеть не мог англичан и, возможно, ненавидел меня и моего брата Джимми. Мы говорили на очень грубом кокни, который он просто не мог выносить. Акцент же моей мамы был чисто ирландский.
У лондонцев не было выбора, кроме как принять ирландцев, потому что нас было много, и мы вливались в их общество куда лучше, чем ямайцы. Помню, как когда я был еще очень маленьким и ходил в школу, в меня кидались камнями английские семьи. Чтобы попасть в католическую школу, надо было миновать протестантскую территорию. Это был самый неприятный момент.
Я всегда старался быстро пробегать эти места, откуда доносилось: «Эй вы, грязные ирландские ублюдки!» Такое вот дерьмо. Сегодня они свои потоки злобы переметнули на черных или кого-то еще. Англичане всегда будут кого-то ненавидеть, потому что они ненавидящая нация. Рабочий класс по всему миру испытывает проблемы. Они пытаются выплеснуть свою ненависть на тех, кого считают ниже себя, вместо того чтобы цепляться к чертовски уязвимому среднему и высшему классу, который, наоборот, сравнивает их с плинтусом. Мы были для них ирландским быдлом. Но быть быдломэто тоже весело.
Представьте себе. Женщины, вышедшие в тираж, без перспективы на личную жизнь, с завитыми волосами, тоскуют у окон.
Тосты с фасолью и жареными яйцами. Работа. Викторианских трущоб, расположенных на Бенуэлл Роуд, за пределами Голуэй-роуд, больше не существует. Их снесли. Сегодня в Великобритании арендовать подобные здания незаконно. Это были не дома, а две комнаты на первом этаже. Вся семья спала в одной спальне и кухне. В первой комнате жил бродяга, и эта комната была фасадом магазина. Вонь оттуда стояла невыносимая. Нас разделяла лишь дверь, и можно было слышать, как он пускал газы, отчего дышать было невозможно.
У нас была оловянная ванна, которую моя мама вытаскивала, когда требовалось. Ванны, сделанные из цинкового сплава, были неудобными, и касаться их ногтями пальцев рук и ног просто отвратительно. Эту ванну никогда невозможно было нормально нагреть, потому что у нас не было достаточно больших кастрюль и горшков для нагревания. У нас были только чайник и суповая кастрюля, и к тому времени, когда ванна была готова, вода в ней уже была ледяная. Я натирался Деттолем, дезинфицирующим средством, которое использовалось для мытья раковин, чтобы убить вшей и прочих насекомых. Жесткая туалетная щетка была просто кошмаром. Вот что тебя ждало, если тебе не везло, Деттоль и щетка раз в месяц. Зимой это «удовольствие» можно было отложить примерно на шесть недель, если хватало ума. Просто говоришь: «Мам, мы сегодня в школе плавали». Уже тогда я оттачивал свои грязные трюки и умение изворачиваться.
Я всегда очень стеснялся своей семьи, того, как я относился к ним, и откуда я вообще родом. Был ли я с ними счастлив? Я помню, как хотел, чтобы у меня были другие родители. Меня очень впечатляли люди, которые имели большие красивые дома. Боже, ну почему я родился не здесь? Почему меня не продадут хозяевам этих домов? Эта мысль была естественна, но не настолько, чтоб я стал думать о ее воплощении. Будучи ребенком, я долго сидел, анализировал. Люди из приличных домов поражали мое воображение. Их дома не воняли едой, тогда как из нашего постоянно несло брюссельской капустой.
Еще я сталкивался с огромными крысами, которые выбегали из-под раковины. Шов на трубе разошелся, и они прогрызли себе путь. Огромные канализационные крысы. Я помню, потому что я видел, как они убили и растерзали кота.
Моей основной обязанностью в периоды, когда мама болела, а болела она часто, был присмотр за младшими братьями.
Я собирал их в школу. Готовил завтраки, потому что в те дни, когда с деньгами было туго, мой отец работал вдали от дома. Такими вот были ирландские дома. Сестер не было, спихнуть эти обязанности было не на кого, и я не мог сказать «нет». Я не понимаю, почему все подобные обязанности должны исполняться исключительно девочками. Я думаю, они должны выполняться тем, кто старший в семье, независимо от пола. Это твоя семья, и ты за нее отвечаешь.
Всему этому я научился у матери и отца. Еще были тети и дяди, которые принимали участие в нашем воспитании. Когда я был маленьким и мама была в больнице, за мной присматривала тетя Паулина. Тетя Агнес тоже помогала. У ирландцев есть особенность оставлять отпрысков на других членов семьи. И это неплохо. Это не портило твои взаимоотношения и не рушило связь с родителями. Наоборот, это даже заставляло ценить их. Это дает чувство индивидуальности и независимости. Проживание отдельно от родителей с родственниками в летний период было настоящим приключениемэто куда лучше, чем ехать в какой-нибудь зачуханный детский лагерь. Просто представляешь, будто школа не закончилась, а продолжается.