Однако вернемся к «Войне с саламандрами», где автор продолжает тему, начатую в «Фабрике Абсолюта». Появление нового вида двуногих и двуруких существ, способных к быстрому воспроизводству, тоже поначалу выглядит джекпотом для человечества: нас вот-вот ждет изобилие изобилие почти бесплатной рабочей силы. Сотни тысяч Andrias Scheuchzeri могут добывать жемчуг, обустраивать морское дно, работать на фабриках. Надо лишь изучить новый вид, чтобы легче его приручить. Чапек с комической серьезностью пародирует научные описания, статьи в энциклопедиях, газетные призывы и голливудские кинофильмы. Его «обоснование» существования разумных саламандр сделало бы честь самому добротному роману в жанре научной фантастики (см.). Но чапековские саламандры конечно же, люди. Путем несложного иносказания удалось воплотить мечту нынешних рекламщиков, пиарщиков, социологов и политиков о создании «среднего гражданина», этакой «чистой доски», на которой можно изобразить все, что заблагорассудится. Человека-саламандру можно увлечь куда угодно, прельстить любым лозунгом лишь бы выкрикнуть его погромче.
Саламандра человек толпы: сегодня он может поаплодировать пацифистам («Саламандры, долой оружие!»), а назавтра он с такой же легкостью поддержит нацистов («Саламандры, вышвырните евреев!»), он прислушивается к любым обращениям и особенно радуется, услышав: «Товарищи саламандры!» Закономерно, что все заканчивается почти повсеместной гибелью Homo sapiens под напором саламандр. Иного и быть не может, если делаешь ставку на «среднего человека» и видишь в нем только послушный объект пропаганды. Оставив благородное дело воспитания до лучших времен, а пока угождая нехитрым амбициям толп, власть имущие в конце концов пробудили в саламандрах то, чего страшились, ощущение безнаказанности. В результате жертвами стали все. Печальный финал, но и закономерный.
Время учеников
Фантастический проект (19962009) осуществлен литературным менеджером Андреем Чертковым в рамках межавторского цикла. Идея внешне выглядела перспективной. Мир Стругацких, утверждал Чертков, настолько детально прописан, что сделался уже почти реальным обжитым уголком Вселенной. И, раз так, глупо не пустить туда посторонних жильцов благо места хватит на всех. Фантастам было предложено сочинить тексты a la Стругацкие: либо продолжения известных вещей, либо вариации на какую-нибудь из «стругацких» тем, с привлечением уже готовых персонажей. Так появился первый сборник «Время учеников», изданный петербургской «Terra Fantastica» и московским «АСТ».
С точки зрения коммерции начало проекта было успешным, с точки зрения литературы сомнительным. Если вынести за скобки повесть Михаила Успенского «Змеиное молоко» (перевертыш «Парня из преисподней») и статью Вадима Казакова «Полет над гнездом лягушки» (публицистика на тему повести «Волны гасят ветер»), мы обнаружим в остатке сочинения двух разновидностей. Либо это школьнические упражнения в имитации стиля мэтров, но без адекватного сюжетного «наполнения» (тексты Анта Скаландиса, Сергея Лукьяненко и др.). Либо досадные попытки надрывной полемики с мэтрами. К последним отнесем и «Трудно стать богом» Вячеслава Рыбакова, который умудрился превратить свою версию повести «За миллиард лет до конца света» в очередное «доказательство» заговора темных потусторонних сил против народа-богоносца
Второй том мало что добавил к первому: попытки уязвить литературных учителей (времен 19501960-х) с позиций дня сегодняшнего остались, бесспорно, преобладающим стимулом для многих «учеников». Особенно нелепым выглядит кокетливое эссе Эдуарда Геворкяна «Вежливый отказ» о том, почему он, Геворкян, отказался продолжить «Страну багровых туч». (Нет, не по соображениям этики. Автору просто стало неохота воплощать на бумаге свои буйные следует подробная роспись замыслы.) В третьей книге присутствовала та же тенденция. Авторы клялись в верности «духу Стругацких», уснащая свои сочинения чужими именами и заемными реалиями, и одновременно пытались объяснить мэтрам, как нужно «правильно» строить сюжет. Уже знакомое стремление вывернуть наизнанку миры Стругацких, выявить гадкое нутро некогда положительных героев родило на свет, к примеру, «Посетителя музея» Александра Хакимова (совестливый охотник из «Возвращения» превращен в убийцу-ксенофоба).
Не знаю как на других читателей, а на меня сборники «учеников» произвели столь удручающее впечатление, что закрадывались мысли об изначальной провокативности проекта Черткова: быть может, серия должна была стать веским доказательством от противного! несомненного лидерства братьев Стругацких в отечественной фантастике нашего времени. Ибо все, желавшие всерьез поспорить с мэтрами на их территории, продемонстрировали свое полное фиаско. Эту мою мысль подтвердили еще два сборника, вышедшие уже в 2009 году в серии «Время учеников, XXI век» (выпустила их санкт-петербургская «Азбука»): «Важнейшее из искусств» (с розовым танком на обложке) и «Возвращение в Арканар»
Увы, это еще не конец истории. То, что начиналось как эксперимент (смогут ли «младшие современники» Стругацких обыграть мэтров?), ныне уже без участия Черткова выродилось в абсолютную коммерцию косяком пошли книжные сериалы по мотивам миров Стругацких: антологии «Полдень и Полночь», «Рассвет и Полдень»; цикл «Обитаемый остров» (почти три десятка романов, два десятка авторов); цикл «Пикник на обочине» (два десятка авторов, два с половиной десятка романов), цикл «Зона посещения» (еще полтора десятка романов, полдюжины авторов). Сюда же относится сериал «S.T.A.L.K.E.R.» (десятки романов на основе компьютерной игры, которая, в свою очередь, использовала мотивы «Пикника на обочине»). Общий тираж этих бесконечных «сточкеров» (по ироничному выражению Черткова) превысил три миллиона. Судя по тому, что некоторые серии еще пополняются, они приносят какую-то прибыль. Но ни к литературе вообще, ни к Стругацким этот конвейер уже никакого отношения не имеет.
Гадкие лебеди
Фантастическая повесть написана Аркадием и Борисом Стругацкими в 1967 году. Действие происходит в условной европейской стране. В городе, где вечно идет дождь, живут взрослые и дети. Взрослые плоть от плоти этого мира, они притерпелись к нему и не хотят ничего менять. Дети ненавидят этот мир, презирают его ложь и обман, пошлость и лицемерие и не желают с этим мириться. А еще в городе есть мокрецы странные люди с повязками на лицах. Они уязвимы (если не давать им книг, они умрут от голода) и одновременно могущественны настолько, что могут материализовать сокровенные желания детей. В этот город приезжает писатель Виктор Банев, умный, талантливый, битый жизнью человек, которого сослали сюда из-за конфликта с президентом. Глазами Банева мы видим происходящие события
Авторы предполагали, что смогут опубликовать это произведение в «Молодой гвардии» так же, как предыдущие (см. Молодогвардейская фантастика). Но не вышло: времена менялись, и повесть была сочтена слишком мрачной, а потому непроходной (несмотря на «зарубежное» место действия). Аркадий Натанович потом вспоминал: «Приношу я Гадкие лебеди Жемайтису, они уже были вставлены в тематический план, ну и все такое и прихожу я, значит, к нему через неделю. Ну как, говорю, Сергей, прочитал? Берет папочку, Вы хорошие писатели, Аркаша. На, возьми и иди, и иди, и иди отсюда Все честно было».
Еще несколько лет авторы безуспешно носили повесть по издательствам и редакциям. Скорее всего, именно из издательских кулуаров «Гадкие лебеди» перекочевали в самиздат (см.), а в 1972 году без ведома авторов были изданы на Западе сначала отрывок в журнале «Грани», потом отдельно в «Посеве». В предисловии к журнальной публикации упоминался «широко развернутый социально-идеологический элемент», который, мол, адресуется «зрелому читателю, легко улавливающему подтекст». Формулировки были довольно взвешенными, но поскольку и «Грани», и «Посев» считались изданиями вражескими, шансов на публикацию в СССР у повести не осталось до самой перестройки. Только в 1987 году, когда редактором рижской «Даугавы» был Владимир Михайлов (см. Ульдемир), повесть вышла в журнале под названием «Время дождя». Сегодня эта вещь существует в двух вариантах: как отдельное произведение, и как часть романа «Хромая судьба» («Синяя папка» Феликса Сорокина).
Борис Стругацкий замечал в «Комментариях к пройденному», что когда во времена гласности «Гадкие лебеди» вышли в книжном формате, это не произвело особой сенсации. Не потому ли, что повесть потерялась в тогдашнем потоке «возвращенной» литературы? Думаю, однако, дело в другом. Любители Стругацких люди дотошные. За два с лишним десятилетия существования в самиздате и «тамиздате» повесть была уже прочитана всеми, кто хотел. И не только прочитана, но и перечитана, и разошлась на цитаты, большинство из которых звучит, увы, злободневно и через полвека. «Будущее это тщательно обезвреженное настоящее». «Продаваться надо легко и дорого чем честнее твое перо, тем дороже оно обходится власть имущим, так что, и продаваясь даже, ты наносишь ущерб идеологическому противнику, и надо стараться, чтобы ущерб этот был максимальным». «Есть люди, которые не могут жить без прошлого, они целиком в прошлом, более или менее отдаленном. Они живут традициями, обычаями, заветами, они черпают в прошлом радость и пример. Скажем, господин Президент. Что бы он делал, если бы у нас не было нашего великого прошлого? На что бы он ссылался и откуда бы он взялся вообще?» «Это что-то вроде демократических выборов: большинство всегда за сволочь». «Я даже писем не получаю, потому что старые друзья сидят без права переписки, а новые неграмотны». «Господин Президент считает, что купил живописца Р. Квадригу. Это ошибка. Он купил халтурщика Р. Квадригу, а живописец протек между пальцами и умер». Ну и, наконец: «Будущее создается тобою, но не для тебя».
Однако вернемся к сюжету повести. Хотя «Гадкие лебеди» написаны в жанре социальной фантастики, повествование выстроено по законам остросюжетной прозы: события развиваются быстро, а загадки разгадываются не сразу. Общее соотношение сил становится очевидным лишь во второй части произведения, а до этого читатель, как и главный герой, должен самостоятельно оценивать обстановку и делать выводы. Казалось бы, это несложно. Большинство «взрослых» персонажей повести, весь паноптикум от бывшей жены Банева до бургомистра, полицмейстера и директора гимназии не нравится повествователю (а значит, и читателю). Дети же, напротив, описаны с явной симпатией. Их незашоренность и незаурядные интеллектуальные способности приятно удивляют Виктора на встрече с гимназистами и дают ему надежду, что их жизнь будет иной, не похожей на унылое прозябание родителей. Да и наставники детей, мокрецы, обитатели «лепрозория», которых преследуют отцы города и обыватели, невольно вызывают наше сочувствие. Тем не менее Банев колеблется. Что-то мешает ему безоговорочно выбрать одну из сторон
Старый мир в повести обречен, это очевидно. Еще веселится в загородном санатории член парламента Росшепер Нант, окруженный блюдами с отборными яствами и пьяненькими одалисками, еще злобствует, плетет заговоры и ставит капканы на мокрецов господин бургомистр, еще суетятся местные «патриоты» в золотистых плащах, а полицмейстер пытается лишить книг мокрецов и их подопечных, но скоро грянет гром. «Бескровная революция», которую совершат дети при поддержке мокрецов, будет не хаотическим «праздником непослушания» и не импровизацией: четко продуман распорядок действий, юных победителей ждет свет в конце туннеля. Отныне они будут управлять своей жизнью сами и не допустят мерзостей, которым попустительствовало прежнее поколение горожан.
И все-таки ближе к финалу повести нам становится ясно, что Банев, не торопящийся сделать окончательный выбор, был не так уж неправ. Эпизод, когда родители, брошенные детьми, униженно вымаливают у них свидание у стен «лепрозория», вызывает сложные чувства и не последнее среди них чувство жалости к людям, которые стали не нужны в прекрасном мире будущего. Да, вся накипь чиновники, депутаты, генералы, продажные «творцы», фантастической силой выметенные из города в конце повести, заслужили изгнание. Но как быть с обычными горожанами, родителями детей-инсургентов? С теми, кто лично не причастен к злодеяниям и коррупции, но и не протестовал, послушно голосуя за «отцов нации»? С теми, кто желал детям добра и потому пытался воспитать в них свое подобие?
Конечно, они сами виноваты, но едва ли наказание вполне адекватно вине.
Метафора Стругацких прозрачна: всякий социальный поворот в обществе это своего рода форсированная смена поколений (не в возрастном, а в социальном, духовном, моральном смысле). Большое количество людей, которые до того более или менее честно делали свое дело (или думали, что честно делают свое дело), не будут востребованы в новом мире. А вот профессиональные хамелеоны, пожалуй, сумеют приспособиться к новым веяниям: господин бургомистр вспомнит, что всегда был «за» мокрецов и тайно им помогал, и вскоре попросится на прежнюю должность. А, например, «государственный» живописец Рэм Квадрига, ранее малевавший полотна типа «Президент на обстреливаемых позициях», сотворит триптих «Обновление». Но вот рядовым гражданам, отравленным многолетней пропагандой, не умеющим быстро и без малейшего напряжения совести менять ориентиры и «перестраиваться на марше», скажите, куда податься?
В фантастической повести обычные люди тоже покидают город, а дети разом взрослеют и берут бразды правления. Однако этот финал иллюзорный и провокативный: в реальной жизни ничего такого, по понятным причинам, не будет. Авторы отлично понимают, что жизненные ценности поколения родителей надолго останутся прежними, а устройств для «позитивной реморализации» не изобретено. Поэтому люди с «пережитками палеолита в сознании» (да и кто без пережитков?) никуда не денутся, а значит, им (то есть «нам», большинству из нас) придется решать, как сосуществовать с новым поколением. Поначалу будет страшновато, непривычно, даже унизительно опять оказаться в приготовительном классе и начинать все заново. Но все-таки не безнадежно. Раз есть цель, то есть и вероятность дойти до нее. Хотя, конечно, «выдавливать по капле» раба и конформиста из самих себя куда труднее, чем выгнать «плохих» взрослых из царства детей. Но куда деваться? Думаю, многие любители Стругацких в связи с этим вспомнят концовку повести «Хищные вещи века»: «Какая предстоит работа, подумал я. Какая работа!..»
Гаррет
Сквозной персонаж романов серии американского фантаста Глена Кука «Приключения Гаррета» («Garrett, P.I.»), изданных в 19872013 годы, является частным сыщиком, практикующим в Танфере. В этом вольном городе распространена магия и с людьми сосуществуют эльфы, гоблины, пикси, разумные крысы и прочий паноптикум Глен Кук известен по преимуществу романами в жанре «космической оперы», а также циклом «Летопись Черного Отряда» и рядом других произведений в жанре «героической фэнтэзи» (см. Фэнтэзи).
Произведения о Гаррете находятся в стороне от основной линии творчества автора и замкнуты в рамках одного цикла. Но именно он считается самым весомым вкладом писателя в копилку англоязычной фантастики. Среди романов цикла «Золотые кольца с червоточинкой», «Холодные медные слезы», «Седая оловянная печаль», «Ночи кровавого железа», «Смертельная ртутная ложь» и др. Жанр романов не вполне обычен синтез детектива и фэнтэзи; тот редкий случай, когда разнонаправленные векторы двух жанров почти не противоречат один другому, а, напротив, взаимно обогащают друг друга. Гаррет ветеран войны, которая продолжается за пределами Танфера; он пользуется своими боевыми навыками и считается лучшим сыщиком во всей округе.
Подобно персонажу из фильма Роберта Земекиса «Кто подставил кролика Роджера?» (имевшему дело с нарисованными существами, подчас весьма необычного вида), центральный герой Кука всегда помнит, что люди и причудливые существа, живущие бок о бок в Танфере, не всегда доброжелательны друг к другу, а к чересчур проницательным сыщикам в особенности. По-хорошему Гаррету следовало бы носить с собой «кольт» сорок пятого калибра, но вот беда: в мире, измысленном Куком, не может быть никакого огнестрельного оружия (да и арбалеты строго запрещены законом), поэтому главному герою приходится уповать лишь на свою физическую силу, дубинку и еще на мелкую магию (которую можно купить или арендовать).
К счастью для сюжетов романов, герою время от времени помогает Покойник не бесплотная тень отца Гамлета, а настоящий мертвый логхир, необычное фантастическое существо, для которого смерть не прекращает жизненные процессы, а лишь ограничивает его подвижность. Живой труп состоит при Гаррете в роли стаутовского Ниро Вульфа, оставляя детективу участь Арчи Гудвина. Человеку с попугаем-соглядатаем (его глазами «смотрит» логхир) надлежит мотаться по городу, попадать в передряги и собирать факты, а Покойник готов помогать с выводами. Под конец романа мерзавцам воздается по заслугам, сыщик-человек получает гонорар, а логхир, удовлетворенный победой своего интеллекта, опять погружается в спячку