Гурзуф, 24/I-45.
Дорогая Мума, дорогая маленькая, что телеграммы идут так же долго, как письма, поэтому пишу письмо.
Здесь сейчас прохладно, но все же часто светит солнце; за моим окном, возле которого стоит моя койка, круглые сутки шумит и вздыхает синее Черное море. До моря от меня метров десять. По другую сторонугоры. По их вершинам ползут серые зимние тучи, будто там небо сращивается с землей. Деревья и прошлогодние травы стоят зеленые. Вчера я первый раз ходил один далеко по берегу моря. Я вспоминал того, кого мы потеряли, кто тоже видел когда-то это море и слушал его волны. Сюда я ехал на машине через Алушту. Там цела генуэзская башня, где мы гуляли все трое когда-то Но нынче «позарастали стежки-дорожки», и один я, самый старый из вас, еще брожу здесь. Ты сказала на прощанье, что завидуешь мне, а я завидую тебе. Я не хотел сюда ехать, мне очень тяжело здесь. Больше месяца я здесь не буду.
Меня здесь лечат. Кормят здесь чрезвычайно обильно, мне это неприятно. Завтрак из трех блюд, обед из четырех, ужин тожепостоянно дают мясо, масло, сало и пр[очее]. Меня тяготит это насыщение. Я живу в комнате, где нас четверо. Работать не очень удобно, но я уже начал писать, пишу на большом подоконнике, поглядывая на море. Сейчас оно синее и освещено утренним солнцем, но дует ветер, холодные волны катают камешки на берегу и они шипят в белой пене. Как бы здесь можно жить, если бы со мной здесь были мой живой сын и две Мумы.
Я все время помню ее, мою маленькую Кхы! Чувствую, что полюбил ее до болезненности, помню ее улыбку и все движения ручками и ножками. Напиши мне о ней все подробно. Сашка, наверно, вспоминает про Лея. Скажи, что я скучаю здесь по нем и люблю его по-прежнему. Пусть он ждет меня. Не знаю, что можно привезти ему в подарок. Здесь это трудно, но что-нибудь придумаем.
Режим здесь довольно суровый, время идет однообразно; много часов отнимают разные процедуры, врачебные осмотры и т. п.
Напиши мнетолько сразу же, чтобы письмо твое застало меня здесь, напиши про все дела и новости. Если что нужно срочно, принимай решение сама за меня, но сначала обдумай. Получила ли ты деньги?
Если ты получила деньги полностью и у тебя есть возможностьпришли мне телеграфом сюда 500 р[ублей], м[ожет] б[ыть], я по дороге отсюда куплю что-нибудь в подарок Сашке и Кхы.
Пиши мне. Обнимаю тебя. Целую Кхы и Сашку.
[Приписка сбоку листа] Адрес: Крым, Гурзуф, санаторий, майору Платонову.
Гурзуф, 27/I 45.
Дорогая моя Мума Большая!
Пишу тебе второе письмо. Живу я здесь ничего; только холодно здесь, топить здесь не привыкли. Место само по себе тут прекрасное. Сейчас я пишу тебе, и передо мнойза окномбесконечное пространство моря, освещенного по горизонту серебристым светом. Как бы хорошо здесь нести на плечах Сашку, а в руках Машку-Кхы и брести по берегу у черты прибоя! Но пока это невозможно. Как ты там живешь? Трудно, наверно, кормить тебе ребенка. Тебе надо кушать очень хорошо, а ты ешь как и что попалои ребенку хуже, и сама слабеешь. Мне здесь тяжело еще оттого, что кормят меня здесь на убой.
Здоровье мое вначале здесь стало хуже, появилась t и озноб, теперь все прошло, но рентген показал много очагов и какой-то плевритный шов, а плеврита у меня не было. Лечат здесь ничего, я принимаю разные лекарства, часть из них, как пустяковые, выбрасываю. Тут чисто военный санаторий, есть люди интересные с резким большим характером, есть и другие.
Как там моя Машка, моя Кхы? Сидит ли она? Я по ней скучаю, я мечтаю, что когда-нибудь привезу ее сюда на море и она, вместе с Сашкой, будет здесь играть в песочке, как когда-то здесь же в Крыму играл ее старший брат. Но когда это будет?
Сюда газеты идут очень долго, но у нас, мы слышим здесь, великие победы. Это питает великие надежды, что скоро будет победа.
Я часто представляю себе, как вы там трудно живете одни, и мне нехорошо, что я здесь избавлен от всех забот, окружен вниманием как больной, хорошо питаюсь, живу на берегу синего моря. Но в душе у меня непреходящая черная печаль. Дела мои в литературе плохие, будущее мое темно, а от меня зависят маленькие прелестные существаКхы и Сашка. Вспоминает ли обо мне Сашка?
Напиши мне обо всем и обо всех и подробно о самой себе. Ты, должно быть, постоянно ходишь разбитой оттого, что тебя иссасывает Машка. Не пора ли ее подкармливать?
Пиши скорее. Письма идут долго. Привет тебе от моря и от гор.
Целую тебя, Машку и Сашку. Андрей.
[Приписка сбоку листа] Адрес: Крым, Гурзуф, санаторий, мне.
Гурзуф, 31/I 45.
Дорогая моя Мария!
Пользуясь случаем, что в Москву едет один мой товарищ по палате, посылаю эту записку. Я тебе послал 3 письма, кроме этого, и одну телеграмму. Старожилы говорят, что письма, равно и телеграммы, идут 8-10 дней в один конец. Ты учти это. Я прошу тебя:
1) Позвони Р.И. Фраерманупусть он поговорит с Валент[иной] Сергеевной и Кононовымкогда же они, наконец, издадут в Детиздате мою книжку «Солдатское сердце» идет уже второй год, как она принята. Скажи Фраермануведь я приеду в Москву ненадолго, потом уеду на фронт, мне деньги нужны, и я бы мог их получить в расчет за книжку.
2) Позвони Кривицкому, узнай деликатно (скажи, что я прислал письмо), почему же до сих пор не напечатан мой рассказ. Ведь от этого зависит так много, чуть не все мое здоровье и вся жизнь. Он должен понимать.
Я живу тоскливо. Идет дождь чуть не круглые сутки. Курю траву, табаку нет. Вина не пью, его нет, а если есть, то слишком дорого. Выеду домой не позднее 18/II. Поцелуй мою ясноглазую Кхы и пожми руку нашему Сашке.
Обнимаю тебя. Андрей.
[Приписка сбоку листа] P.S. Если ты мне не перевела денег (я просил в первом письме), то переведи телеграфом, если можешь, рублей 200, а не 500, как я просил сначала.
Ялта, 16/IX 45.
Дорогая Муся!
Это второе письмо. Хочу с тобой посоветоваться. Меня тут хотят поддуватьнакладывать пневмоторакс, а затем, возможно, подрезать нервы и подтягивать легкое.
Второехирургическая операция, после нее бывает тяжело и можно остаться совсем калекой. Я пока что отказался ото всего, хочу лечиться только питанием, режимом, воздухом, но каверны открыты по-прежнему (еще мало прошло времени). Врач говорит, что каверны у меня сами по себе едва ли закроются. Но если стать на путь операций, то их может быть несколько, и что получитсятоже неизвестно, а я проведу здесь долгое время и выйду верным калекой.
Я решил не идти по этому пути. Пусть будет что мне суждено. Я думаю, что ты со мной согласишься. Я уже немолод, может бытьпроживу и с кавернами, и с чахоткой; лечиться же без конца, оперироваться, без конца лежать в санаториях, в клиникахэто не жизнь, это полусмерть. Сейчас у меня неплохое состояние, температура почти все время нормальная, только слабость. Но здесь кормят исключительно хорошо.
Достаточно сказать тебе, что завтрак состоит из трех горячих блюд, ужинов бывает не один, а двав 8 и 10 ч[асов] вечера; каждый деньвиноград ½ килограмма и т. д. Может быть, я одолею болезнь или заглушу ее, что она меня не будет беспокоить сильно. Ты напиши мне, как ты думаешь обо всем. Ни с кем не советуйсяэто смешно, это мое дело и твоетолько. Здесь никто ничего не может решить и тем более не может помочь.
Теперь о другом. Как там наша Мака? Выздоровела она и ходит ли часто гулять? Она ведь гуляка, как ее братец. Я часто здесь смотрю на ее фотографию. Трудно мне без нее, я даже плакал по ней. Как храбрец Сашка? И как ты живешь материально? Наверно, совсем плохо
Завтра пойду отправлять это письмо в Ялту на почту сам, я еще в городе не был, но издали вижу его. Унылое место. Здесь когда-то и ты была с Тошей. Завтра я пройду по тем же камням, где когда-то ходили его ноги.
Поцелуй Сашу, обними мою любимую Машку. Скажи ей что-нибудь, чтоб она вспомнила обо мне.
Привет родным и друзьям.
Обнимаю и целую тебя, твой А.
Из записных книжек(19411944)
19411942 гг.
Стан[ция] Дыми29/VIII.
Игн[атий] Васильевич Васильев, 1903 г. [рождения], вел состав. В будкево время обстрела: сначала фугасами, затемпулемет (таков обычный прием немцев, прочесывать кюветы, леса, кустарник, уничтожить живую силу). Работает все время в Бабаевском депо.
КочегарМалышев, ранен.
29/VIII. ТихвинБабаево. Стан[ция] Дыми.
Вослед. В 17 часов 15 минут.
Эстон[ский] паровоз, горячий, помогал. Бригада ушла в лес; кричала машинисту: беги в лес. Стал к шуровке. На 8 метров. 4 бомбы. Засыпало землей, стекла, ящикивсе на машиниста. Затянуло сцепку с эстон[ского] паровоза. Свисток перекрыли пробкой.
4 шпалы порвало, рельсы вырвало. Саперная команда (снаряд не взорвался). Вспомогательный поезд. Эстон[ский] паровоз: паровоз в одну сторону, тендер в другую.
Часть крыши сорвана, двери, окна, часть состава повреждена, рамы
Один беженец у другого:
Дальше-то лучше будет с харчами?
Другой:
Откуда? СССР везде одинаков. Раз тут нет, значит тамеще хуже.
«Да весь СССР-то весь одинаков что тут, что там»
«Предпоследний поезд» из Москвы: 3 вагона чекистов, 10 вагонов «ремесленников». Совместный путь этих вагонов, два мира, две «стихии», две силы. Среди чекистов«курсантки», одна Матрена Семеновна и пр. Снабжение в пути. Полковник и подполковник. Завхоз. «Топтуны». Наган в дерев[янном] футляре на толстой заднице. Жены. Кошка белая. Иремесленник позади, рабочий класс в будущем, сейчас полубеспризорники, ворующие картошку в полях
Беженец в беспрерывной работе-суете: кипяток, хлеб, очередь за талоном, дрова, сортир, утепление теплушки, борьба с отцепкой и пр. и пр.
Жизнь к[а]к тупик, как безысходность, к[а]к невозможность (вспомни вокзалы, евреев эвакуир[ованных] и пр.)
Особое состояниеживешь, а нельзя, не под силу, как будто прешь против горы, оседающей на тебя.
Оч[ень] важно.
Смерть. Кладбище убитых на войне. И встает к жизни то, что должно быть, но не свершено: творчество, работа, подвиги, любовь, вся картина жизни несбывшейся, и что было бы, если бы она сбылась. Изображается то, что, в сущности, убитоне одни тела. Великая картина жизни и [душ] погибших душ и возможностей. Дается мир, каков бы он был при деятельности погибших, лучший мир, чем действительный: вот что погибает на войнетам убита возможность прогресса.
Война может стать постоянным явлением: к[а]к род новой промышленности, вышедшей из двух причиннекоторого «свободного» избытка пр[оизводительных] сил и «опустошения душ».
Война, весьма возможно, превратится в долгое свойство челов[еческого] общества.
«Вечная война» как выход в другое историч[еское] состояние (фаш[изм]).
Священная зима: ноябрь, снег, день 56 часов длительностью, ели под Торжком, дер[евня] Татариново, птички поют в тишине сумрака, над глубокими тихими снегами, и целуются. Эта «весна» нежнее, глубже, таинственнее той, «радостной», всеобщей.
Жел[езнодорожный] мост в Т[оржке], ставший «бомбоубежищем»: в него ни разу не попали почти за 1½ года, а кругом все порушено, хотя мост-то и был объектом попадания. Жители при бомбежке стоят на мостув безопасности. «Они хотят попасть дюже метко, вот у них и прицелы-то дрожати не попадают», говорят жители.
1943 г.
Бомбежка танк[овой] бригады в лесу (упорная, точная) следств[ие] нем[ецкого] шпионажа. Но командир заранее увел бригаду в окопы.
Немцы в обуви на дерев[янной] подошве, катятся по снегу, ухватившись за борт машины.
Партизаны: Боря, Гриша. Их действия: снабж[ение] действ[ующих] частей деталями из нем[ецкого] тыла, продовольств[ием], хлебом. Мало у них боеприпасов, приходится иногда действовать ножами. Дисциплина не менее красноармейской.
Уборка урожая под обстрелом. Смелость и выдержка крестьянок. Цепкость за дворы. Красноармейцы иногда, оставшись в деревне без населения, разбирают постр[ойки] на топливо, на землянки. Без населения некому постирать белье, истопить, прибрать избу.
Вывезенное за 2535 км население при первом случае возвращается. Вывозить дальшенужен гигантский транспорт. Проблема трудная. Насел[ение] обожает красноармейцев. И одновременносами красноарм[ейцы] понимают и чувствуют, что много шпионов на фронте. Документы, проверка людей на фронте поставлены хуже, чем в ближайшем тылу (в 1 и 2 эшелоне). Можно ходить без документов.
На войне такой шум, гром, дымчто сразу видно: война машина еще несовершенная, как первые пар[овые] маш[ины]. Работы мало, топлива идет много, суета большая и пр.
Не пушками лишь решится война, но и смертью тысяч Тут побеждаем мы.
В предсмертный миг часто бывает у солдата: проклятье всему миру-убийце и слезы о самом себе, слезы разлуки навек. Слеза одна, на две не было силы.
По смерти миллионов людейживых замучает совесть об умерших.
28/V 43 г. Воронеж.
Ген[ерал] Анто[шкин] Иван Диомидович.
г. Вязники, Ив[ановской] обл.
Армияс 19 г., 1900 г. р[ождения].
ВВС20 л[ет] и в партии20 л[ет],
налет4 000 часов.
Обр[азование]: нач[альное] фабр[ичное] уч[илище], зат[ем]техн[ическое] уч[илище], 5 л[ет] работы на ткацкой прядильной фабр[ике], с 19 г. добров[олец] Кр[асной] Армии, [нрзб.] на бронепоезде под Архангельском. В 21 г. окончил курсы автом[обильной] мех[аники], с 23 л[ет]в авиации.
Майор т. Долголен[ник]ов, 13 лет в армии, с 22/VI (вышел из окруж[ения] на Сев[ерном] Кавказе).
Упятеренная работа.
Замечают только летн[ый] составработа БАО редко.
Капитан Ромашов сбил двух, таранил третьегои разбился. Курск.
Шалость генерала: гнались за автомашиной, а наш его сбиллетчик убит, генерал и его спутники взяты в плен.
[Два «Ла» взяли в клещи «Мессера». С земли:
Чего медлишь?
Пусть он пропотеет!
«Мессер» жмет, жмет весь газ, «Ла» идут свечкой.]
Летчик (?) одним ударом сбил двух «Мессеров» под Курском.
Два «Ю-88».
[Люди в деревне аплодировали]
«Где кончается порядок, там начинается авиация».
Землеройная война: нужна и техника землеройства. В земле, родившей, вскормившей нас, наше убежище и наше движение вперед на врага.
Образец солдата: экстр[емально] живущий человек; он быстро должен управиться, пережить все радости, все наслаждения, все привязанности. Ест, любит, пьет, думаетсразу впрок, за всю жизнь, а то, м.б., убьют. Но и нежность его к вещам, внимание к мелочам, чем бы он ни стал заниматься, тоже вырастает: он внимателен и к кошке, и к воробью, и к сверчку, etc
«Немцы за свои грехи расплачиваются чуж[им]; мы за свои грехи льем свою кровь». (Рядовой)
Оперативн[ые] командиры жалуются на кабинетное планирование операций, практически не исполнимых и срывающих успех операций.
Росл[авльский] лагерь для наших военнопленных.
200 гр. эрз[ац]-хлеба с отруб[ями], 300400 гр. баланды.
Людоедство.
50-60 трупов ежедневно съедались (нежные части).
400-500 [человек] в день умирало. Из-за пайка хлеба удушали друг друга.
Евреев всех расстреляли.
Голод, эпид[емические] заболевания. Тиф
6 000 кв. мпл[ощадь] могил.
40 792 м3объем могил близ Вознесен[ского] кладбища ~ 120 000 чел[овек], и еще не считаны несколько могильников: евреи.
Тюрьма в Рославле. Сожжена. Обгорев[шие] кости и мясо, черепа. На хозяйств[енном] двореподжегшие. Расстреливали.
Трупы обливали бензином и сжигали. Допрашивали с собаками.
Показ[ал] всеНик[олай] Гутман, доктор.
[Записи с обратной стороны книжки]
28/V 43 г. Воронеж.
Действ[ующая] Арм[ия] п/я 48251.
Умершие [могут] будут воскрешены, как прекрасные, но безмолвные растения-цветы. А нужно, чтобы они воскресли в точности, конкретно, как были.
На войне: душа еще живого [требует] все время требует, чтобы мелочи (игра, болтовня, ненужный какой-либо труд) занимали, отвлекали, утомляли ее.
Ничего не нужно в тот час человекулишь одни пустяки, чтобы снедать ими тоску и тревогу. Внешне идут, происходят лишь одни пустяки, скрывая за собой и подавляя собой высшую истинную жизнь, не замечая того в практическом сознании, делая это незаметно для себя.
Солдат живет с недостатками (элемент[арных] вещей); борьба с этими недостатками и отвлекает его от главного страшного недостаткавозможности умереть; солдат, можно сказать, даже должен иметь достаточно много небольших нужд и бороться с ними
Виталий Филиппович Извеков, 1923 г. [рождения]. Штурман. Ник[олай] Вас[ильевич] Архангельский 1921 г. рожд[ения]. Арх[ангельский]106 вылетов.
Изв[еков]76 вылетов (Орд[ен] Боев[ого] Знам[ени]). Арх[ангельский]сибиряк, Кур[ганская] обл., из г. Шадринска.