Евпатория успешно развивалась в том числе и как курорт с бальнео- и грязелечебницами. Росло количество приезжающих, а вместе с ним и слава города как одного из лучших курортов страны. За четыре года число горожан увеличилось на пять тысяч человек, составляя в 1912 году 30 тысяч жителей. В 1915 году Евпатория даже получила статус государственного курорта.
Что еще могло привлечь в Евпаторию Розенбаумов и запомниться им? В древности люди безоглядно верили, что у каждого места есть свой дух-хранитель, свое божество. Поэт, писатель и драматург Илья Сельвинский (18991968), чьи детство и юность прошли в Евпатории, в своих беллетризованных воспоминаниях «О, юность моя!» называет покровителем Евпатории Шамаша{76}бога солнца у вавилонян и ассирийцев. Знал ли писатель, что в городе проживало несколько караимских семейств, носивших фамилию Шамаш? Скорее всего, ему это было известно. Согласно Сельвинскому, город этого божества «был чувственным». Такое эмоциональное самоощущение давало обилие в Евпатории солнца, моря, дюн золотого песка, дельфинов, рыбы. Чувственностью были переполнены восточный базар и пляж с томными женщинами. Таким представал этот город солнца в художественном восприятии Сельвинского.
Главным в открытом, архитектурно организованном пространстве Евпатории было море. «Море, писал Сельвинский, самое основное, ежеминутное, непреходящее событие города. Если говорить о градостроительстве, то мореглавная площадь Евпатории, как Плас де ля Конкорд в Париже или Трафальгарская в Лондоне. Огромная, как бы асфальтированная голубо-сизо-синим блеском, начиналась она небольшим сравнительно собором, но завершалась на горизонте колоссальным зданием Чатыр-Дага, который вписывался в Евпаторию, как небоскреб Эмпайр в Нью-Йорке»{77}. Действительно, в хорошую погоду с городской набережной можно увидеть шатрообразный силуэт горы Чатырдаг. Первые звуки морского прибоя заменяли евпаторийцам будильник. Море кормило всех: рыбаков, хозяев маленьких шхун, боцманов, матросов, владельцев гостиниц, меблирашек, водолечебниц, санаториев, врачей, медсестер, санитаров, швейцаров, комиссионеров.
Согласно Сельвинскому, у Евпатории было два лица: весенне-летнее, курортное, и осенне-зимнее лицо города гимназистов и рыбаков. По приезде из Одессы Розенбаумы, безусловно, столкнулись с осенне-зимним обликом города.
В центре города возвышался построенный при активном содействии караимского благотворителя С. Э. Дувана монументальный театр, один из лучших на юге России. Далеко не все русские города того времени могли похвастаться столь масштабным храмом искусства. В Евпатории также имелись общественная библиотека-читальня имени императора Александра II, Пушкинская аудитория, мужская и женская казенные гимназии, частная женская гимназия, высшее начальное училище, 23 прочих учебных заведения, а также единственное в своем роде Александровское караимское духовное училище. Православный собор в византийском стиле и ханская мечеть, напоминающая мечеть Айя-София в Константинополе, визитные карточки города. Так рекламировали Евпаторию дореволюционные путеводители{78}.
Звездный час города, обласканного Шамашем, 19121913 годы. Евпатория десятых годов привлекала талантливых людей. В июле 1912-го молодые писатель Алексей Толстой, актер и режиссер Юрий Ракитин, танцовщица-босоножка Инна Быстренина и поэт Максимилиан Волошин совершали творческое турне по городам Крыма с «вечерами гармонии, слова и жеста» (так значится в афише с анонсом концерта 14 июля 1912 года). Евпатория не могла не войти в их маршрут. (Такие публичные поэтические вечера были модны и позже, в революционное время. С Евпаторией связано имя яркого, но ныне забытого авангардного поэта Тихона Чурилина, которым восхищались Маяковский и Хлебников. Чурилин и его товарищи из творческого содружества футуристов «Молодые Окраинные Моз-гопашцы» (среди которых был Лев Евгеньевич Аренстот самый, который со своей женой-евпаторийкой Сарой Иосифовной, в девичестве Савускан, скрашивал на даче в Комарове последние годы Анны Андреевны Ахматовой), организовали в 1920 году в городе публичные вечера поэзии{79}.)
Летом 1915 года в евпаторийском театре пел Леонид Собинов, играл скрипач-виртуоз Михаил Эрденко. Осенью 1916-го евпаторийцы благосклонно принимали драматическую труппу Льва Сабинина с хором, танцорами и еврейским репертуаром. Городской театр жил активной жизнью и в 1917 году. На Пасху состоялись выступления трупп из Москвы, в июнеиз Петрограда. Согласно газетной информации, евпаторийские театралы могли посмотреть пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион» и Алексея Толстого «Касатка» в исполнении петербуржца Всеволода Всеволодского и актеров его труппы.
Именно тогда сценические деятели Евпатории объединились в товарищество «Народный театр», задачей которого провозгласили движение навстречу культурным запросам трудящихся. В течение всего лета 1917 года товарищество планировало давать представления на русском, «малорусском» и «еврейском» (идише) языках. 4 июня 1917 года состоялась вечерняя лекция известного политического деятеля и врача Д. С. Пасманика «О сионизме». А на следующий день сцена театра была предоставлена уездному комитету помощи раненым и больным воинам для благотворительного спектакля{80}. Правда, сведений о том, ходила ли семья Розенбаум в евпаторийский театр, у нас нет; думается, вряд лииначе Айн Рэнд обязательно упомянула бы об этом в своих воспоминаниях.
Но было же что-то, что связывало Алису Розенбаум с городом? В нем функционировало несколько библиотек-читален: при Общественном собрании, при Обществе пособия бедным евреям на Купеческой улице, при Армянском благотворительном обществе. На время летнего сезона в городском сквере, в павильоне, открывалась городская читальня. Но центральным местом для серьезных встреч и выступлений являлся читальный зал публичной библиотеки имени Александра II. В этом главном собрании книг Евпатории решили использовать опыт московской городской библиотеки. В январе 1917 года в Первопрестольную командировали первую заведующую учреждением Н. Н. Ромодину для ознакомления с новой для Евпатории культурно-просветительской деятельностью московского городского самоуправления{81}. С каждым днем количество читателей библиотеки имени Александра II росло, заметно пополнился ее книжный фонд, поэтому сменившая Ромодину Е. Ю. Соторо добивалась через евпаторийскую городскую управу увеличения штата библиотеки; возникла даже необходимость соорудить новые книжные шкафы{82}.
Айн Рэнд вспоминала, что в евпаторийской гимназии, в которой она стала учиться, занятий по зарубежной литературе попросту не было. А ей, как мы уже говорили, нравилась только зарубежная литература. Поэтому, чтобы продолжить знакомство с творчеством любимых авторов, она ходила в «маленькую городскую библиотеку», где брала книги французских писателей, например Эдмона Ростана и Виктора Гюго. Прочитав «Сирано де Бержерака», она «выплакала глаза», будет вспоминать писательница. Другим произведением, которое произвело на нее сильнейшее впечатление, оказался, несколько неожиданно, роман «Камо грядеши» («Quo vadis») нобелевского лауреата Генрика Сенкевича. Она читала и Жорж Санд, но та ей не понравилась: сентиментальная феминистка.
Можно предположить, что городская публичная библиотека имени Александра II, расположенная в пяти минутах ходьбы от дома Алисы и от гимназии, где она училась, казалась ей «маленькой». Несомненно, петербургской барышне, привыкшей к столичным пространственным объемам, она действительно могла казаться небольшой. Однако эта библиотека была единственным функционирующим очагом книжной культуры в период пребывания в Евпатории семьи Розенбаум. Конечно, Евпатория, несмотря на ярких людей, побывавших там, всё же не могла для Алисы Розенбаум соперничать с величием, масштабностью и богатством ее родного города.
Насколько полюбила она солнечное божество города, спросит пытливый читатель. На единственной сохранившейся фотографии евпаторийского периода Алиса выглядит вполне загорелой. Любила загорать и альтер эго писательницы Кира Аргунова из романа «Мы живые». А возлюбленного Киры Лео Коваленского солнце и воздух Крыма спасли от туберкулеза. Тем не менее едва ли солнечный Шамаш нашел отклик в душе Алисы: по неоднократным признаниям самой писательницы (в частности, Джону Хосперсу), она не очень любила природу и с безразличием относилась к пляжам{83}. А ведь именно залитые солнцем золотые пляжи Евпатории были магнитом, притягивавшим в город тысячи отдыхающих.
Но важнее, в том числе и для Алисы, было то, чем воодушевленно жил город непосредственно перед приездом Розенбаумов. После подписания Николаем II манифеста об отречении от престола и образования Временного правительства во главе с князем Г. Е. Львовым, жесткой ломки старых устоев и отказа от «мрачного прошлого» развитие Евпатории обратилось вспять.
Политические события в Петрограде и во всей Российской империи развивались стремительно. Декларация Временного правительства о его составе и задачах от 3 марта и обращение новой власти к народу 6 марта вызвали необычайный подъем у разных групп населения. 6 марта в городском театре Евпатории состоялось экстренное собрание городской думы, превратившееся, по свидетельству местной газеты, в народное празднество{84}. Люди заполнили партер, ложи, балкон, галереи, стояли у стен в боковых проходах. Ораторы говорили об исключительности переживаемого момента, поздравляли евпаторийцев с обновлением русской жизни, призывали к единению с новым правительством. Трижды зал оглашался мощным «ура!»: в честь обновленной России, доблестной русской армии, Временного правительства.
На этом фоне восторженного восприятия событий в стране, эйфории свободы в марте в Евпатории разогнали полицию и жандармерию, что сразу же привело к росту преступности. Принятие присяги евпаторийского гарнизона Временному правительству было сорвано: сомнения в подлинности ее текста, высказанного одним-единственным человеком, членом Комитета общественной безопасности А. С. Зарубовым, оказалось достаточно, чтобы важная гражданская политическая процедура не состояласьнастолько нестабильным и зыбким было понимание людьми права и долга.
Однако подъем национального самосознания был очевиден для всех. Съезд караимской общины Евпатории отправил телеграмму с приветствием Временного правительства, «благовестника свободы, равенства и братства», а также сообщил, что «отдаст в его распоряжение все свои скромные силы». 5 марта во всех евпаторийских храмах читали «Послание пастве Таврической о спасении отечества» архиепископа Таврического и Симферопольского Дмитрия, призывавшее каждого верующего «хранить великое сокровище нашеСвятую Веруи посильно жить по ее заветам»{85}. Конечно, архиерейское послание, наставлявшее «преуспевать в премудрости и возрасте, и в любви у Бога и человеков», было тотчас доведено до сведения учащихся в гимназической церкви Кирилла и Мефодия. Педагогические советы евпаторийских гимназий рассматривали предложение попечителя Одесского учебного округа «восстановить нормальное течение школьной жизни», однако не усмотрели нарушений в ней. Смена власти в стране не вызвала в Евпатории особых потрясений.
По всей России создавались Комитеты общественной безопасности. Был он организован и в Евпатории. Он призывал горожан записываться в боевые дружины для защиты от всевозможных покушений на свободу. Активизация политической жизни была особенно заметной в многочисленных профсоюзных объединениях: рабочих порта и рейда, служащих аптек, врачей, металлистов, работников земли и леса, в организациях с поэтичными названиями «Союз работников пера» или «Профессиональный союз работающих иглой» (последний для своих членов играл на сцене городского театра спектакль на идише){86}.
Неожиданно организовался строго внепартийный Евпаторийский еврейский клуб юношей, целью которого было объединить всю еврейскую молодежь и устроить для нее разумные развлечения: разные кружки, балы, вечера. В июне избирали уполномоченных местной караимской общины и старост кенасс (караимских молитвенных домов), которые потом обсудили вопросы религиозного характера на съезде представителей всех караимских общин{87}.
Четырнадцатого июня в городе появилась известная деятельница революционного движения, народница, прозванная «бабушкой русской революции», Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская (18441934), вызвав своим приездом всеобщее возбуждение. Никогда еще новый вокзал Евпатории не видел такого количества народа. На перрон прибыли делегации от социалистов-революционеров, Совета рабочих и солдатских депутатов, сионистов, украинской громады, татарского политического клуба, студенческой организации, представители городского и земского начальства. Союз строительных рабочих передал ей 275 рублей на издание литературы для народа, а старая татарка Аджи Фатьма, сообщила городская газета, подарила целый набор женского белья. Из Евпатории Брешко-Брешковская отбыла в Севастополь{88}.
Курорт готовился к июльским выборам в Учредительное собрание. 16 июля прошли досрочные выборы гласных городской думы, на которых большинство получили эсеры. Городским головой Евпатории стал П. В. Иванов, бывший секретарь управы, но уже через полгода, 25 января 1918-го, он сложил с себя полномочия{89}. (Частая сменяемость городской властиодин из признаков нестабильности в обществе.)
До лета 1917 года большевики в политической жизни города значительной роли не играли. К примеру, Евпаторийский совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в ответ на распространившиеся слухи о приезде Ленина (в городе проживал его брат Дмитрий Ильич Ульянов) принял 27 апреля жесткую резолюцию: «Ленина в Евпаторию не пускать Просить начальника гарнизона выделить караул для поездок в Саки, с целью проверок поездов, следующих на Евпаторию в случае обнаружения указанного Ленина его арестовать и выслать за пределы Крыма»{90}. После событий 25 октября в Петрограде политический градус в Евпатории существенно повысился.
Между тем керосин и сахар в городе продавались уже по талонам. Городские власти обсуждали, не воспретить ли немедленно выпечку на продажу сдобных булок и куличей. Член городской управы караим С. Д. Джигит оценивал финансовое положение города как критическое. Поэтому предлагалось получить у одесского Бессарабско-Таврического земельного банка заем в 1,5 миллиона рублей под залог здания театра, стоившего тогда три миллиона. Насколько плохо обстояли дела у муниципальных властей, показывает решение заседания управы в декабре 1918 года о продаже с публичных торгов трех лошадей из городского обоза{91}. Чтобы как-то выжить, в тяжелые дни 1918 года городская власть также пыталась получить ссуду под залог здания и земельного участка гимназии{92}. Сам же городской голова С. Э. Дуван в октябре выехал в Петроград для ходатайства об отпуске сахара, пшеницы, кожи, керосина и о других городских нуждах{93}. По Евпатории поползли панические слухи. Гробовых дел мастер И. Л. Аленьков через газету «Евпаторийские новости» отчаянно опровергал домыслы, будто в гробах его мастерской спрятан сахар, предназначенный для спекуляции{94}.
А ведь была еще жива память о посещении Евпатории венценосным семейством в мае 1916 года. Императорскую фамилию принимали сердечно и просто. В меню завтрака были ботвинья, холодное консоме, фрикасе из цыплят, биточки с молодым картофелем и чай «из свежих вишен». А ученица 3-го отделения Донузлавского земского двухклассного училища Антонина Саранча поднесла императрице трогательный букет из полевых цветов. Городской голова произнес речь о безграничном счастье приветствовать императора от имени населения, какового удостаивался и его дед в 1825 году{95}. Но через десять месяцев, 21 марта 1917 года, тот же Семен Эзрович Дуван, выступая в городской думе по поводу Февральской революции, говорил о свободе, которую дала революция, называл самодержавный строй «отжившим свой век и сгнившим в самых основах своих». Так кардинально менялось настроение в городе.
Евпаторийцам были памятны и январские события 1918 годареволюционные действия товарища председателя Евпаторийского военного революционного комитета Матвеева, делегированного для взыскания надбавочной платы сельскохозяйственным рабочим с правом применения самых крайних мер «к уклоняющимся от конфискации ценностей и движимого имущества, вплоть до ареста». Удостоверение Матвеева предписывало всем должностным лицам и гражданам оказывать ему всяческое содействие{96}. Тогда у зажиточного населения Евпатории изымались ювелирные украшения, серебряные молочники, денежные чеки и т. п. К примеру, член Исполнительного комитета большевик Кебабчиянец в ходе этой кампании изъял папку, в дорогом серебряном окладе, с поздравительным адресом, приготовленным именитыми горожанами ко дню рождения директора гимназии А. К. Самко{97}. Дальнейшая судьба подарка неизвестна, хотя комиссия при Евпаторийском совете рабочих и крестьянских депутатов постановила его возвратить. После подобных акций, ставших преддверием будущих, освященных новой властью масштабных «экспроприаций экспроприаторов», симпатии горожан однозначно не были на стороне большевиков.