- Нет. Хвала Богородице, все хорошо. Ее заперли в комнате вместе с Кангалом, но у нее все хорошо. Он ее утешает и охраняет... Смешной. Рычит как взрослый.
Думаю это наказание ей ненадолго. Пан Зигмунд отходчив...
Но пани просила сказать: - Збышек Заремба взял семь человек. Плохие люди, не гайдуки князя. Наемники... Он хочет напасть на пана. Очень зол. Пусть пан будет осторожен.
А еще я подслушала у конюшни, когда они седлались. Сильно спорили, где пана убить. Старший из наемников у Янчиного болота хотел напасть. Его никак не минуешь, там в сторону Горок идет только одна дорога. А пан Заремба хотел пана еще в пути настичь и порубить.
Еще, оба Тодеуша тоже уехали, но отдельно от пана Зарембы. В Петербург. У князя Мирского там много друзей...
- Спасибо, Ядвига. Что-то еще? Тебе опасно быть с нами, лучше вернуться в маеток.
- Tak. Вот. Она передала...- Достает маленький сверток. Шарф. Невесомый, прозрачный, серовато-серебристый. В нем бумажным треугольным конвертиком сложен исписанный листочек, в который завернут локон, прядка волос. На счастье.
- Пани сказала, это - для ее рыцаря, как исстари велось, чтобы помнил.
А это, - Отстегивает от своего седла пару пистолетов в кожаных чехлах - сказала - для мужа. Пусть сбережет себя для нее. А они помогут...
Я оценил. Двуствольные пистолеты, причем не потайные, а полноценные и дальнобойные - редкость, а с нарезными стволами - тем более. Добрая работа. Что ж, лишнее оружие нам не повредит. Все-таки моя жена - умница. И где только раздобыла такое чудо?
Ну, да. Жена...
А что такого?
Ну, не венчанная, так это временно.
А слово, самое что ни есть правильное.
- Ты как узнала, какой дорогой мы поехали? - То, как Ядвига легко нашла нас, меня обеспокоило. Мы ведь почти сразу свернули с дороги на едва заметную тропку и по ней вышли на другую колею. Хоть и сделали крюк, но для нас сейчас важнее скрытность.
- Вот она помогла. - Ядвига потрепала по гриве Хюррем. - Кони не хуже собак по следу могут идти. А она к вашим лошадям привыкла за долгую дорогу, пошла как за своим табуном. Пани Анна это знала, оттого и отослала меня с поручением, пока кто-то иной до этого не додумался. Мы с Хюррем только завтра вернемся. Я сейчас к подруге пани Анны скачу, вроде как с ее просьбой. У нее и останусь на ночь...
И за Кангалом я пригляжу. Умею...
Прощайте!
Копыта застучали удаляясь.
- Гаврила. А мы вот недодумали... Могут ведь и собак пустить. А?
Исправишь? - повернулся к управляющему. Тот здорово смутился. А действительно. Лоханулись мы...
- Знамо. Сделаю. - И не откладывая дела в долгий ящик, полез в свой баул за 'волшебным' порошком от собак, что мы уже опробовали, когда уходили после допроса Кирилла Фролина. Береженого Бог бережет.
Я высвистал условный сигнал 'все ко мне', нахватался уже у Гаврилы с Толиком. Само собой выходит.
Иван Михайлович с Иваном Федоровичем встали передо мною, как двое из ларца, правда, не одинаковых с лица. Но тоже, чудеса творить умеют. По своей воинской специальности, естественно.
- Слушай сюда, братцы. Против нас обиженный жизнью и нами пан Заремба. С ним народец лихой. Ядвига сказала, что семеро, но может быть и больше. Коли еще не нагнали, знать готовят нам засаду. Это плохо, но для нас привычно. Должны отбиться. Но тут, други мои, иное всплывет.
Мы не на Дунае, а перед нами не супостат, а такие же как и мы подданные Империи. Это по закону. И значит, что...? Значит, за стычку эту нас могут и на каторгу закатать. Как судебные крутить могут, знаете? Вот то-то...
С сильным врагом драться мы обучены. Справимся. А вот с богатым судиться для нас - гиблое дело.
- А че мудрить-то... - в раздумье протянул фельдфебель. - До суда доводить нам не с руки. Резону нету. А тут - лес. Знать пусть все ляхи тут и сгинут. Притопим в болоте и край.
Ого! Это что, ментовской присказке ' нет тела - нет дела' больше двухсот лет? Однако. Вот они, глубины народной мудрости.
А то, как Грач оскалился в жутковатой усмешке, при слове 'ляхи', мне не понравилось. Аж жутко стало. Гайдамака, все-таки, это - навечно. Ненависть к своим гонителям у них на уровне подсознания сидит.
Как же людей надо было тиранить, чтобы после они зверствовали хуже самых кровожадных зверей? Ой, не без причины это все было, не без причины...
Но сегодня - мне на руку.
- Истинно, Иван Михайлович. Нам ли крови бояться? Стало быть, всех...
На том и порешим. А теперь давайте думать - как...?
Ну, неудобная мы дичь. Сами норовим стать охотниками, когда нас гонят. А и правильно.
Не стой под стрелой. Не дразни лучников.
Ишь. Загон они устроили.
Народу едва ли больше возьмут. Разве что проводника. Максимум двух. Исходим из того, что их десяток, тут ошибиться лучше в большую сторону. Зарембу точит ненависть, а наемников - жадность и они в таких делах опытней. Значит что? Значит будут поначалу действовать по китайской системе 'Тихо-Ша', рассчитывая нас тут в лесу и закопать, а трофеи из коляски поделить.
Ребята, у нас желание взаимное.
Вас больше, а мы злее. И на нас работает агентурная разведка, спасибо Анне с Ядвигой. Поглядим еще кто кого.
Эту местность Гаврила знал. Может не так досконально как местные, но ориентировался вполне уверенно. Янчино болото нам действительно не миновать, объезжать, так верст за тридцать с гаком лишних наберем. Не... Не наш метод. Тем более, что сейчас противник рядом, известен и не надо его искать. Примерное местонахождение мы знаем. Они уверены, что двукратное превосходство и неожиданность при нападении обеспечат им полную победу. Ну что ж, пусть пока позаблуждаются на свое оставшееся здоровье.
Низкий тебе поклон, Толик. Недолго ты нас учил, но охоту к спецназовским фокусам привил крепко. Гаврилы это не касается, у него своя школа, а вот Грач с фельдфебелем, да и я грешный, подсели на рискованную и выверенную игру со смертью крепко. Экстрим, однако!
Драгуны таких мудреных слов не знают, но им нравится. Седина в бороду, а чисто подростки. Ага. Волчары они матерые. Воины от макушки и до пяток. Наши противники просто не знают, с кем связались.
Лагерь мы разбили еще до вечера, в трех верстах от начала болота в удобном месте у ручейка и стали ждать. Гаврила, облачившись в бахматый грязно-серый комбинезон, подобный тому в котором он 'работал' в фольварке, растворился в лесу, отправившись на разведку. Понравилось ему, понимаешь, в этой одежке в лесу, практично видите ли. Вот и заказал пошить похожий у пожилой валашки, хозяйки нашего постоя, обеспечив ее подходящим полотном. Еще и свои усовершенствования внес. Как они друг друга поняли, вопрос, но комбез вышел на славу. Действительно, такая одежда куда удобней тех шаровар и рубах, которыми пользовались в деле его родичи. Да и сейчас к месту пришлась.
Ждем. Попутно занимаемся своими делами.
Лошадей поочередно избавили от сбруи, хорошенечко обтерли, напоили, покормили и заседлали и, соответственно впрягли, по новой. Сами сменили мундиры на турецкие тряпки. Перепроверили оружие. Поели всухомятку. А Гаврилы все еще не было. Ожидание потихоньку становилось тревожным.
Беспокоились мы напрасно.
'Ночной призрак' поднялся из травы прямо перед нами, заставив ухватиться за оружие. Вот индеец... Сын Инчучуна.
А если бы пальнули? Что-то он слишком разрезвился. Пора вправлять мозги...
Вправил.
Гаврила - осознал. Надеюсь.
Начал докладывать.
Засада есть. Грамотная.
Девять человек. Добавился конюх из маетка в качестве проводника. Опасен. Дядела крепкий и мрачный еще и здоровый как зубр, в прошлом коронный солдат. А после ходил в ватагах в набеги с конниками Костюшко. Один стоит двоих гайдуков, под стать наемникам, а может и из их ватаги. Из подслушанных разговоров у костра Гаврила о нем больше не узнал.
Ждут нас уже несколько часов и рассчитывают сидеть в засаде до завтрашнего вечера. Еще, брат конюха отправился дальше по дороге, высматривать, если мы каким-то чудом проскочим. Возможно даже не один он такой посланец. Так что обложил нас пан Заремба по-умному. Но не учел одно.
Сейчас по ночам не воюют. Не принято. А у нас такой опыт имеется полной мерой. Так что, хлопчики, как вас учили в детстве, читайте перед сном молитвы. Может, зачтется...
***
Ох, не все так выходит, как хочется. Вроде и грамотно мы работали засаду. Взяли в ножи спящих, что и пикнуть не успели. Да вот конюх каким-то верхним звериным чутьем унюхал близкую смерть и, проснувшись, рванул в прорыв. Схватил в руки сосновую длиннющую жердь, лежащую у костерка и, отмахнувшись ею по кругу, сиганул в темноту.
Фельдфебеля этой деревяхой крепко приголубило. Не успел увернуться Иван Михалыч. Он как раз добрался до Зарембы, схватив сонного шляхтича за грудки одной рукой и подняв вторую руку для удара ножом. Ан нет. Улыбнулась фортуна пану Збышеку. Фельдфебеля от него откинуло ударом и, освободившись, пан вслед за конюхом нырнул в темноту ночи. Да еще и саблю, что лежала под боком, цапнуть умудрился, с оружием ушел.
Эх, старый унтер, как же ты...
Все-таки середина пятого десятка, не та уже реакция, хоть силы и выносливости на двух молодых, а вот былой гибкости и быстроты уже нет.
Дать им уйти было бы верхом глупости.
Гаврила не бегун с его ногой, которую рана все еще беспокоила. Фельдфебель после встречи с дубиной тоже оказался в нокдауне. В погоню кинулись мы с Грачем. Я тоже ухватил сабельный клинок уже покойного атамана наемников, стрельбы хотелось все же избежать. Хуторок тут, меньше чем в версте. Нам лишний шум не нужен.
И кто мне мешал Дель Рея на дело взять?
Ведь как он со мною, так все как по маслу идет, как будто удачу притягивает. Как нет - все наперекосяк.
Так. Кажись, становлюсь суеверным.
Бег по ночному лесу - это нечто. А уж если ты преследуешь врага больше по слуху, чем что-то различая глазами, вообще - песня.
Но у фортуны пана Зарембы оказалось своеобразное чувство юмора. Наши неудачливые засадники со сна кинулись не к хутору, а в противоположную сторону, прямо к болоту.
На его краю, прямо на заболоченном лужку, мы и сошлись с ними вплотную. Тут было гораздо светлее, чем в лесу и мы смогли вполне отчетливо увидеть беглецов.
Решил - буду стрелять, уж больно неясным был исход схватки. Противник не слабей нас. Шумнуть слегка придется.
- Есть Бог...! - Голос рядом со мной придавил меня к земле почти физически, настолько лютая в нем была ненависть. Лицо Грача было страшным. Его перекашивала ярость, зубы оскалились, кожа побагровела, вздулись жилы на лбу. Все черты обострились. Глаза прожигали стоящего перед ним человека.
- Встречай... Крестный...
Долго тебя искал. Узнаешь...? Готовься в пекло...
- Myślę, że... ty mały draniu z Podola...idź tutaj...chrześniak. (Думаю...
ты маленькая сволочь с Подолии... иди сюда...крестник). - Немолодой, примерно возраста Перебыйниса, конюх с кривой ухмылкой на губах ловко перекинул нож с руки на руку. В глубоко посаженных глазах не меньшая ненависть. Не слова- рык из горла. Явно, этих людей связывает взаимная вражда не одного года. Ярость и у одного и у другого запредельная.
А и здоровый же бугаина.
Из него два Грача можно сделать запросто.
Но разница в силе мало беспокоила моего напарника. Он прыгнул на своего врага подобно волку. Но и тот был не лыком шит и, аж никак не трус. Сам попер на драгуна. Звякнули, столкнувшись, ножи ...
В сей же миг меня отчаянно атаковал Збышек Заремба. Пан углядел у меня огнестрел и решил опередить и не дать выстрелить. И это ему удалось. Эхом от ножевого звяка стал звон столкнувшихся сабельных клинков.
Завертелось...
Настоящая смертельная рукопашная один на один почти всегда быстротечна. Смертельным в большинстве случаев оказывается первый же удачный удар. Очень редко схватка затягивается дольше десяти секунд. Но бывают и исключения, вот как сейчас.
Все свое внимание я сосредоточил на своем враге, ответив атакой на атаку.
Силен бродяга...
И секунды на то чтобы выхватить пистолет из-за пояса не даст.
Хорошо же он запомнил урок первой нашей схватки. Атакует сосредоточенно, хоть и с полным напором, но теперь не был так неосторожен и самоуверен как тогда.
Нет уж. В этом бою шляхтич рассчитывал победить и взять реванш. А с саблей он на 'ты'. Прет, как паровоз. Еле сдерживаю. Туговато мне приходится.
Надо менять тактику.
В мозгах вдруг включилось словно аварийное табло : 'Помогай клинку. Где он не успевает, там ты и подладься ...крутись ужом, а себя стали коснуться не дай ...'.
Крепко же Гаврила мне эту науку вбил.
Значит спляшем...
Даю большую нагрузку на ноги и взвинчиваю темп, мне бы хоть на миг от этого пластыря отлипнуть...
Неожиданное изменение стиля боя вовсе не сбило пана Збышека с толку. Все-таки он - профи. Но я обрел уверенность и злость. Моя возьмет! Даже за пистолет браться не буду.
Зарублю... Своею рукой.
На полянке, ставшей полем боя, четверо мужчин сцепились в смертельной схватке. Двое кружат друг вокруг друга, наскакивая, нанося удары и уколы и тут же отпрыгивая от серого росчерка остро заточенной металлической полосы противника, а двое сцепившись в неразрывный клубок, катаются на земле, нанося друг другу удары ножами. Двое из бойцов дерутся молча, лишь слышно хриплое дыханье, а вторые - рычат словно дикие звери. Кто сверху не разобрать в этом узле из человеческих тел и ярости. И вдруг...
Вой. Тоскливый, полный отчаянья вой сраженного и рев победителя в стороне от меня. Кто-то победил, кто-то погиб. Кто?
Не до того...
В ту же секунду мы ринулись во встречную атаку с Зарембой. Чистое самоубийство... Все решит один удар, но почти наверняка он не останется безответным. Заношу саблю, и... падаю. Нога зацепилась за что-то, и я со всего маха рухнул на землю, бок зашиб но саблю удержал.
Вот она - превратность боя...
Падение и спасло меня от сабельного удара, отстрочив смерть на полторы секунды. Пан Заремба по инерции крутанулся на полный оборот, слишком много силы вложил в удар. Но вмиг выправился, обретя устойчивое равновесие и поднял саблю на добивание лежачего. Я успел только извернуться на земле и привстать, опираясь о жухлую траву левой рукой. Вскочить не успеваю, лишь прикрыл клинком голову, понимая в душе, что это уже не спасет...
Выстрел! Голова пана Зарембы взрывается брызгами от попадания пули. Я не вижу, откуда прилетел этот свинцовый посланец смерти. Кто-то из наших подоспел. Ох, как вовремя...
Или это Грач?
Поворачиваюсь на живот, лицом к тому месту, где дрались два других противника.
Жуткое зрелище...
От его вида даже страх собственной, неминуемой миг назад, смерти отошел в тень.
Грач, сам весь окровавленный и ободранный сидит прямо на теле своего врага, прижав его к земле, словно тот может еще убежать. Две руки сжимающие нож за рукоять мерно поднимаются высоко над его головой, с его лезвия капает кровь прямо на лицо и волосы. Потом руки с силой идут вниз, нож с чавкающим звуком вонзаясь в тело, сталь скрежещет по костям ребер.
- За тата... - стон из груди Грача дыбом поднимает мне волосы на затылке, продирает морозом, столько в нем муки.
И опять руки поднимаются вверх. И новые алые капли срываются с клинка на лицо драгуна.
И опять вниз. С одинаковым ритмом.
- За неню...
- За Юрка...
- За дида...
- За Яринку...
- За... За...За...За...
Господи, прости его грешного...!
Большая же у тебя была семья, Грач...
Это зрелище словно парализовало меня. Что может быть страшнее свершившейся мести?
Безумие. Пустота...
Как подойти? Как остановить?
Он ведь сейчас ничего и никого... Он же сейчас - сама смерть.
И тут...
- Ой у Корсуни тай Зализняк гуляе
Та до свого ножа слово промовляэ
Кровью я тебе вмию, друже - не тужи
Будем брати пана ляха на гостри ножи.
Иван Михайлович медленно подходил к своему другу напевая песню-думу времен Гайдаматчины. И негромкие слова жестокой разбойной песни, словно по волшебству, остановили этот страшный метроном.
Руки, поднятые над головой, остановились, потом медленно опустились. Нож выскользнул из пальцев. Но в глазах у Грача пустота. Он неподвижен. Еще не закеменел в корке сквозь которую не пробьется ни друг, ни враг, ни Бог, но вот сейчас... через секунду...
Но не допустил той секунды друг. Успел. Не пустил безумие, не дозволил ему завладеть христианской душой.
Спокойно, словно так и надо, подсел рядом, все так же напевая вполголоса жестокие слова о резне, и о пожарах. Словно через меньшую, далекую жуть песни уводил от жути большей, сегодняшней.
В такт словам похлопывает своего старинного товарища по плечам, не обращая внимания на липкую кровь. На свою разбитую жердиной голову фельдфебель тоже не обращает внимание.
Как он с такой раной до нас-то добрел?
Вдруг Перебийнис, закончив очередной куплет, толкнул Грача в плечо посильнее и укоризненно сказал:
- Что молчишь, друже? Подпевай... Негоже одному мне петь... Сумно (грустно)...
И хрипло затянул думу дальше.
Судорожный всхлип вырвался из груди Грача. А потом он выдавил из себя первое слово, потом еще...
- Ой там... Гонта й Зализняк... та гуляють... Лугом...
Слова, потихоньку складываются в строки. И, размывая страшную кровавую маску на его лице, пробежали две дорожки из слез. Из тела стала уходить каменность. Плечи расслабились.
Уже два усталых мужских голоса тихонько бормочут разбойничью песню.
А потом еще что-то и еще.
Иван Михайлович потихоньку помог своему другу подняться на ноги, жестом остановив меня, ринувшегося помочь, и отвел в сторону. Как можно подальше от того, что осталось от растерзанного тела врага.
Усадил у дерева, прислонив побратима спиною к шершавой коре, и все говорил, говорил...
Пел. И опять говорил. А потом Грач уснул.
Так-то вот.
Я понимал, что стал свидетелем финала какой-то трагедии, разыгравшейся давно и очень далеко отсюда. Видел лишь итог мести.
Судя по всему, конюх был причиной гибели всей семьи Грача. Что там и как было - не знаю, да и не стремлюсь узнать, но ясно, что было очень жестоко и страшно. Детская психика пластична, тогда как-то выдержала, а вот сейчас, повторно остро пережив все, что было в прошлом, Грач сам едва не ушел за кромку.
А ведь он солдат, столько всего повидал на своем веку.
Не приведи Господи пройти через такое.
Мудрые говорят. Свершая месть, копай две могилы. Вторю - себе. Если к этому готов - тогда мсти, если нет, даже не пробуй.
Иван Михайлович медленно и устало подошел ко мне и присел рядом.
- Все добре будет. Ванька - крепкий. Он и раньше, малым, так каменел, а мы его к лошадям отнесем, и ничего... Только молчал потом долго. Так и привык молчать.
Моя бровь полезла вверх. Научился-таки у графа Васильева выражать удивление и заинтересованность одним жестом.
Фельдфебель усмехнулся, поняв, что проговорился.
- Верно, угадал ты, Сергей Александрович. Я тоже в той ватаге был. Меня не повесили как всех моих побратимов. Долю более лютую готовили, для того и отправили в Петербург с конвоем. А я сбег дорогой. Дедовову фамилию взял, по матери. Да ушел за кордон. После вернулся. Долг на мне был. За сына человека, что мне помог, ушел в солдаты. Сохранил парня от рекрутчины, да и укрылся заодно. В полку уже после и Ваньку встретил. С тех пор с ним вместе по многим дорогам прошагали.
Хочешь знать, как прежде прозывался? Желаешь - скажу... Розыскной лист так и лежит на меня, бессрочный он. На живого или мертвого.
- Нет, Иван Михайлович. То твоя тайна, да Грача. Только ваша. Вот пусть ею и остается. Не мне вас судить. Со своими бы тайнами расхлебаться.
Как сам-то? Гляжу худо у тебя с головой. Подташнивает?
- Есть маленько. Так что тебе с Гаврилой доведется без нас прибираться, а я с Ванькой посижу. Трудно ему сейчас.
Рассчитался-таки за крест, что этот нелюд на спине у него малого вырезал. Сколь лет искал...
Выродок лютый, тогда многим православным спину крестом резал, как глумился. Вурдалак...
Ты, это...
Гаврила ногу раненую зашиб, так что основная работа на тебя придется. Худые мы нынче с Ванькой солдаты, не обессудь...
Нам надо несколько дней в лесу отсидеться. Незачем людям нас таких сейчас видеть.
Что ж. Раньше начнешь, раньше закончишь. Пошел я покойников таскать. В болоте их не сыщет никто и никогда. В трясину канули и тела и оружие и все снаряжение.
Провозились мы с Гаврилой изрядно, захватили и остаток ночи, и кусок утра. Снова пошел дождь, притихший было вчера днем. В мокром лесу было неуютно, холодно и мерзко, но нам жизненно необходимо было отсидеться пару дней.
С погодой, несмотря на то что она отвратительная, повезло. В такую пору по лесу мало кто шастает.
Укрытие мы нашли в какой-то старой хижине непонятного назначения. Может пастухи поставили, может охотники. Очаг есть, да половина крыши сохранилась. Хоть на голову не капало и ладно.
Грач был несколько мрачнее обычного и больше времени проводил среди лошадей, мы его не трогали и он потихоньку вошел в норму. Иван Михайлович тоже отлежался, хотя верхом ему трястись пока рановато было. Поэтому, на третий день, как покидали хижину, мы несколько сменили порядок движения. Я верхом шел в авангарде, Грач традиционно прикрывал с тыла, а фельдфебель занял позицию в коляске у тромблонов, как наша основная огневая сила. Так мы и проследовали в сторону Горок.
Поскольку дорога стала уже малопроезжей, лошадь Перебыйниса подпрягли к упряжной паре в помощь. Так потихоньку, дав хорошенького круга, с заездом в уездный центр Городок мы направились наконец к моему дому в Горках.
Зачем завернули в Городок?
А в банк заехали. Традиция такая у меня образовалась, как подрался, так деньги падают. Вот уже полтора года как. Или больше?
Ну да... Еще до переноса выходит. На Арене я тоже за бой деньги получал. Вот и сейчас...
То ли наемники такие недотепистые пошли, что на дело при деньгах ходят, то ли что, но обыскивая атамана перед тем как отправить его в болото, Гаврила обнаружил вексель на три тысячи рублей серебром. А банк только в уезде и есть. Да и вообще наемники оказались небедными, по мелочам мы с них еще почти двести рублей затрофеили монетой и ассигнациями, да еще больше трехсот рублей нам пан Заремба завещал вместе со своим портмоне. Так что мы в прибыли.
Кроме денег ничего не брали, все скинули в болото.
Хотели туда и лошадей, да рука не поднялась. Хоть и понимали, лошади это - улика. Но мы все-таки нашли способ от них избавиться. Гаврила взял табунок и исчез на два дня, пока мы отсиживались в лесу.
Вернувшись, заверил, что кони в том месте, куда он их отвел, просто исчезнут, разойдясь по дворам добрых людей. Коник в хозяйстве лишним не бывает. Тем более надурняк. А хуторов в лесу хватает. При этом улыбался как довольный кот. Ой, наверное не совсем безвозмездно ушли лошадки. Ну и правильно. Так надежнее.
Вот и вышло насчет наших противников, что сгинули люди без следа и все.
Долго ли коротко, но до Горок мы почти добрались. Уже к середине дня до моей усадьбы оставалось меньше пары верст. Мы уже предвкушали скорый отдых, хоть бдительность не теряли.
Поскольку намечался торжественный въезд в мою вотчину, я занял место в коляске, как положено барину, а окрепший к тому времени фельдфебель оказался на своем законном месте во главе кавалькады.
Иван Михайлович поскакал вперед, чтобы предупредить мужиков о прибытии барина, а мы потихоньку двигались вслед.
Но что это?
Фельдфебель галопом несется обратно к нам.
Что там? Ох, сердце не на месте. Что кричит-то?
Наконец различил.
- Сергей Александрович! Имение спалили!!!
Вот и приехал домой пожить...
Въезд в Горки торжественным не получился. Какое уж тут...
На месте барской усадьбы - пепелище. Славно пылал дом, одни закопченные стены и остались. Тянуло гарью.
- Когда? Кто? - Гаврила смотрел на Тимоху сверху вниз, поскольку тот стоял перед нами на коленях, опустив повинную полову.
Мужики толпились невдалеке, все без шапок, шмыгали носами и отводили глаза. Баб и детей не видать вовсе.
Я полностью отдал инициативу в разговоре управляющему, которого селяне боялись и уважали куда больше чем природного барина. Сумел себя правильно поставить скомороший сын, хоть и наведывался в Горки всего несколько раз. Гаврила полностью перебрал на себя заботу о моем имуществе. Мне же за службою недосуг выходило и приехать.
Не дожидаясь ответа, Гаврила двинулся к мужикам. Сверлил глазами их лица, проходя вдоль толпы.
Во! Хроника. Черчилль проходит перед строем русских солдат.
Как сцену ставит, зараза! Где моя кинокамера? Зашугает мне народ напрочь. Вот... Талант, одним словом.
Мужики не выдерживают давящего взгляда и сами валятся на колени в грязь. Эх ты, Русь рабская...
Но Гаврила лучше меня разбирается, что и как делать. Это его время.
- Ну?
- Так это... Дык не пускали нас... Тушить не давали... Да мы бы... Виноваты...- загомонили мужики.
- Вот! Виноваты! Барин вас от оброка освободил сей год, радеет за вас, сирых, как за детей собственных. Эх, мужики...- последие слова уже не зло-обличительные, а сожалеющие.
- Как же вы разор такой допустили?
Стоят понурившись.
- Встаньте, мужики. - Мне стало жаль этих людей, я видел, что они и сами сокрушаются о случившемся. Потому решил вступиться.
- Я вас не виню. Пока...
Тимоха, возьми с собой еще двоих, коли надо и еще кого, кто боле всех видел, да пошли в избу. Незачем под дождем стоять. Виновен миръ или нет, мы сейчас рассудим. Ступайте, мужики. Что надо вам староста после поведает. Ступайте...
Коней обиходить кого, поставьте... На стол сообразите... А мы пока сказ видоков послушаем. Пойдем, Тимоха...
Зашли в избу старосты.
Тимохина баба, сурового вида тетка, с поклоном поднесла чарку с твореным вином на подносе для меня.
- Не побрезгуй, барин. И прости нас, что не уберегли дома твого. Хоть и нет на наших мужиках вины, а все едино прости. Не держи сердца... Отведай.
Строгие глаза, натруженные руки. Смотрит прямо, без лести. Кремень-баба.
- Благодарствую, хозяюшка. И за слово мудрое, и за угощение. - Выпил чарку, тепло пошло по жилам.
- Собери нам поесть чего, с дороги мы, да баню протопите, пока мы с мужем твоим говорить будем. Не держу сердца. Хоть и не знаю еще, что тут случилось, но без вины карать не буду. Успокой баб...
- Благослови тя Бог, барин, сейчас все приготовим. - С достоинством поклонилась и вышла.
Дом, конечно, было жалко, и мне и, особенно, Гавриле. Он в него немеренно своих сил и моих денег вбухал, хотел порадовать. Здание было полностью отремонтировано, печи переложены и украшены новыми изразцами. Мебель дорогая приобретена и завезена, отциклеван паркет, стены камкой затянуты... Короче, Гаврила с Тимохой при активном участии всего населения села старались сделать усадьбу уютной и богатой в течение года. И вот, все труды ушли с дымом. Мне какой-то мерой было легче, я даже порога усадьбы не переступал, а Гаврила в каждый свой приезд в ней по пол дня проводил, проверяя выполненную работу и отдавая распоряжения на следующую.
История же вырисовалась такая.
Седмицу тому в ночь прискакали к усадьбе люди. Боле десятка. Кто, чьи - не понятно, но конны и оружны. Усадьбу разгромили и пожгли. Не грабили, просто палили и ломали. Мужиков, кинувшихся тушить, отогнали пальбой. Никого не убили, но троим дроби прилетело маленько. Поранили, хоть не сильно. Мужики и заопасались с вилами на ружья лезть.
Дале хотели могилы зорить, где Горские покоятся, но уж тут мужики стеною стали, не допустили кощунства. Пров да Лука, что браконьерничали потихоньку, и свои ружья добыли из подпола, да пальнули разок дробом по супостату, показав, что село не так и безобидно. На крик, что могилы зорят, поднялись и бабы, тут уж и мужикам никак нельзя было заднего давать. Наезд далее не пошел, все село встало всупротив. Те и завернули коней.
Грозились напоследок - не жить де вашему барину.
Как уехали и на перевозе паром дожидали, разговаривали промеж себя. А рядом свойственник одного из наших мужиков на перевозе случился. В сторонке сидел, его и не углядели. А как ружья мужик увидел, так еще больше запрятался, вот и выпало ему подслушать их разговор.
Слыхал, что спорили те, что наезд творили. Там и нанимателя своего поминали не единожды, думая, что не слышит никто. А именем тот - Степан Федорович, но чаще его просто 'хозяином' величали.