Не богохульствуй, прервал меня инквизитор. Обычно на первом допросе подследственному этого не говорят, но ты, видно, и сам не понимаешь, какая беда с тобой случилась. Тебя обвиняют в том, что ты якшался с дьяволом!
Вероятно, ничего хорошего в этой новости не было, но я, признаться, ожидал чего-то более конкретного, и даже слегка расслабился, услышав, в чем, оказывается, состоит мое преступление.
Совершенно точно нет, святой отец, сказал я с облегчением. Я регулярно посещаю церковь, хожу на исповедь и к причастию. Наш семейный духовник фра Бартоломео Матос может это подтвердить.
О, не сомневайся, его-то мы обязательно спросим, успокоил меня следователь. Но что может подтвердить этот достойный служитель церкви? Что ты не давился облатками и святая вода не оставляла на твоей коже ожогов? Ах, юноша, если бы тех, кто продал душу Люциферу, можно было бы вычислить так просто
Он выпрямился в своем кресле и откинул с лица черный капюшон. Я увидел худое, изборожденное глубокими морщинами лицо; лицо это принадлежало, безусловно, человеку, привыкшему к аскетическому образу жизни и изнурявшему себя постом и молитвами, но совсем не старому. Глаза инквизитора блестели, словно у игрока в кости перед решающим броском.
Известно ли тебе, сын мой, что это за вещь? спросил он, извлекая из складок своего черного одеяния небольшой кожаный мешочек.
Его тонкие пальцы держали мешочек за концы шнурка, которым тот был завязан. Мешочек болтался перед инквизитором, словно маятник, туда-сюда. Однажды на ярмарке в Толедо я видел египетского фокусника, который с помощью такого вот маятника завораживал публику. У меня появилось чувство, будто передо мной не святой отец, а тот самый египтянин, как я ни старался, отвести взгляд от мешочка было выше моих сил.
Понятия не имею, святой отец, с трудом ворочая языком, ответил я.
Ибо мешочек в руках у инквизитора был как две капли воды похож на ладанку, подаренную мне Лаурой.
Подтверждая мою страшную догадку, следователь ухмыльнулся и перевернул его над столом. Тускло блеснувший серебряный дельфин глухо ударился о зеленое сукно.
Вслед за дельфином упал на стол и сам мешочек, пустой и легкий, как кошелек проигравшегося в пух и прах картежника.
Дельфин? спросил я, хотя это было и так очевидно.
Африканские рабы называют такие вещи больса де мандинга,произнес инквизитор мрачно. Говорят, что негры шьют мешочки, в которых хранят эти богопротивные амулеты, из кожи, срезаемой с грудей своих мертвых женщин.
При мысли о том, что я носил это у себя на шее, меня заму тило.
Однако эти больсас известны не только черным, продолжал следователь. Некоторые кастильцы кощунственно вешают мешочки с дьявольскими амулетами себе на шею, как добрые христиане носят крестики или ладанки. Человек, запятнавший себя подобным образом, все равно что подписал договор с дьяволом!
Я никогда не слышал ни о чем подобном, святой отец.
Это была чистая правда. Но вторая половинка этой правды, о которой я предпочел умолчать, была гораздо страшнее: «чертов мешок» подарила мне Лаура. Моя возлюбленная, нежная, невинная Лаура.
Инквизитор опечаленно покачал головой.
Скажи мне, сын мой, где ты провел ночь со среды на четверг?
Я на мгновение задумался, поскольку из-за свалившихся на мою голову бед даже потерял представление о том, какой нынче день недели.
То есть две ночи назад? Я же говорилна мельнице старого Хорхе в местечке Ведьмин Лог.
То была ночь со вторника на среду, терпеливо возразил инквизитор. Я же спрашиваю тебя о следующей.
Стало быть, я ухитрился потерять где-то целые сутки!
В гостинице «Перец и соль», святой отец. Ее владелец, Фелипе Португалец, может это подтвердить.
Следователь удовлетворенно кивнул.
Не беспокойся, он подтверждает. По словам Фелипе, ты занял так называемую мавританскую комнату на третьем этаже его заведения. Это так?
Да, ответил я, насторожившись. Но мавританской она зовется только потому, что обставлена в восточном стиле, а не потому, что там есть священные мусульманские книги или какие- нибудь статуи Магомета
Хорошо же вас учат в Саламанке, вздохнул инквизитор. Неужели ты не знаешь, что мусульманам запрещено делать человеческие изображения, поэтому в их мечетях и дворцах вовсе нет статуй? Ладно, речь сейчас не о том. Итак, ты ночевал в этой комнате один?
А вот на этот вопрос, святой отец, я предпочел бы не отвечать, сказал я твердо.
Я ожидал, что следователь разозлится и начнет вновь пугать меня страшными карами, но он лишь устало вздохнул и пожал плечами.
Как хочешь, сын мой. Я давал тебе возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Но ты упорствуешь и явно не спешишь спасти свою душу.
Он брезгливо ткнул пальцем в накрытую кожаным мешочком фигурку дельфина.
Я знаю, что эта вещь появилась у тебя недавно. Мы допросили Фелипе Португальца и всю его прислугу и можем с большой степенью уверенности утверждать, что, когда ты поселился в «Перце и соли», дьявольского амулета у тебя еще не было. А вот когда ты покинул гостиницу утром четверга, он у тебя уже был!
Должен сознатьсядаже в тот момент я еще не понял, что на шею мне уже наброшена гаррота. А она уже начала медленно сжиматься.
Видишь ли, сын мой, продолжал между тем инквизитор, у этих амулетов есть одна весьма примечательная особенность. Тех, кто ими владеет, дьявол метит своими знаками.
Какими знаками? еле слышно спросил я.
У носящих больсас де мандинга меняются глаза.
Признаюсь, сначала я не понял, о чем он толкует. Следователь растопырил пальцы, словно хотел напугать меня «козой», и боднул ими воздух, метя мне в глаза.
Какого цвета твои глаза, сын мой?
Темно-серые, как и у каждого порядочного кастильца, уверенно ответил я. Конечно, последний раз я смотрелся в зеркало довольно давно, но в чем-чем, а в этом сомнений у меня не было.
Ты прав, согласился инквизитор. Сейчас они именно таковы. И когда ты в среду поселился в гостинице Фелипе Португальца, они тоже были серыми. Но вчера утром когда ты выходил из «Перца и соли» и позже, когда встречался с судьей, и наконец, когда тебя арестовали нынче ночьюони были другими.
Что значитдругими? охрипшим голосом спросил я.
Один твой глаз был зеленым, а другойголубым, ответил он угрюмо. Это подтверждают три свидетеля, включая главного судью Саламанки сеньора Гусмана и высокочтимого отца Лусеро. Ты изобличен, сын мой. Дьявол пометил тебя.
Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.
Но вы же сами сказали, что сейчас с моими глазами все в порядке, пробормотал я.
Потому что отец Лусеро избавил тебя от проклятой больса де мандинга, объяснил следователь. Но если бы я позволил тебе снова взять ее в руки, то через некоторое время твои глаза опять стали бы разноцветными.
Меньше всего мне хотелось притрагиваться к страшному мешочку и к серебряному дельфину. Инквизитор, по-видимому, понял это и, вздохнув, смахнул фигурку и больса в выдвижной ящик стола.
Ты понимаешь теперь, сын мой, почему мы арестовали тебя? Тебе грозит суровое наказание но ты можешь избежать его, если расскажешь, кто дал тебе этот дьявольский амулет.
«Если ты хоть одним словом обмолвишься о Лауре, ты ее погубишь», прошелестел у меня в ушах чей-то голос. Кто шепнул мне это? Может быть, ангел-хранитель, который, как говорила моя матушка, стоит у каждого человека за правым плечом? Не знаю. Но шепот я слышал отчетливо.
Я я нашел его, ответил я первое, что пришло в голову.
Нашел? доброжелательно повторил инквизитор. И где же?
В «Перце и соли». Я постарался изобразить раскаяние. В мавританской комнате. Под подушкой. Вероятно, его забыл там кто-то из прежних постояльцев
Неужели? по-прежнему добродушно спросил следователь. Но тебе следует знать, сын мой, что мы надлежащим образом опросили всю прислугу в упомянутой гостинице. Комнаты там убираются и моются весьма тщательно. Особенно это касается мавританской комнаты, которую сдают гостям, испытывающим подозрительную страсть к омовениям и телесной чистоте.
Только тут я обратил внимание на запах, исходивший от инквизитора. Правильнее было бы сказатьвонь, ибо, как и большинство его коллег по трибуналу, мой следователь вряд ли мылся чаще двух раз в год. Хорошо еще, что он сидел довольно далеко от меня.
Впрочем, в пору моей юности запах давно немытых тел буквально висел над всей Испанией. Я уже упоминал, что мавританские привычки ежедневного омовения постепенно входили в моду, но на их приверженцев посматривали весьма косо. Традиции наших героических предков, изгнанных некогда проклятыми маврами в горы и бесплодные пустоши и принужденных вести суровую и бедную жизнь в суровых и бедных краях, все еще были чрезвычайно сильны. Семья Алькорон представляла собой счастливое исключение, ибо моя матушка, донья Исабель, дочь королевского посланника при дворе турецкого султана, провела свое детство в великом городе Константинополе, который мавры называют Истанбулом. Там она приучилась ежедневно принимать ванну, чистить зубы и следить за своими ногтями, а выйдя замуж за моего отца, приучила к этому и его (хотя, как я подозреваю, огрубевший в боях солдат пошел на такие жертвы исключительно из любви к своей юной супруге).
Можно считать доказанным, продолжал меж тем инквизитор, что этого амулета не было в мавританской комнате до того, как туда вселился некий Диего Гарсия де Алькорон. А поскольку свидетели показывают, что упомянутый сеньор покидал гостиницу, будучи уже разноглазым, он выделил это слово интонацией, то следует признать, что Диего Гарсия де Алькорон получил больса де мандинга от кого-то в самой гостинице.
И тут инквизитор впервые позволил себе улыбнутьсяодними краешками тонкогубого рта.
Вероятно, от той самой особы, с которой ты провел ночь со среды на четверг.
В его голосе я явно расслышал лязг захлопнувшегося капкана.
Ну так что же? подбодрил меня следователь. Ты вспомнил, с кем ты был в «Перце и соли» в ту ночь?
На мгновение я усомнился в том, что за всем этим заговором действительно стоят де ла Торре и судья Гусман. Потому что стоило мне сейчас назвать имя Лауры, и судья лишился бы своей любимой дочери, а графневесты. И тут же мне стало ясно, что именно на этом и был построен их дьявольский расчет! Ни при каких обстоятельствах я не решился бы подвергнуть опасности жизнь своей возлюбленной. И если этот амулет действительно мог заинтересовать Трибунал Священной Канцелярии, то я бы скорее умер, чем позволил инквизиторам связать его с моей драгоценной Лаурой.
Чтобы слегка освежить твою память, доброжелательно добавил инквизитор, я скажу тебе, что Фелипе Португалец признался, что в ту ночь к тебе приходила некая сеньора или сеньорита закутанная в плащ из нежелания быть узнанной. Если ты сообщишь мне, кто это был, а как видишь, никаких протоколов сейчас не ведется, ибо это не допрос, а дружеская беседа, я обещаю выяснить, не может ли эта таинственная дама быть владелицей амулета. В этом случае обвинения в связи с дьяволом будут с тебя сняты
Увы, святой отец, проговорил я, тщательно взвешивая каждое свое слово, я не могу назвать вам ее имени, поскольку не припоминаю, чтобы в ту ночь меня кто-то навещал. Если Фелипе и видел кого-то, то, верно, перепутал.
В таком случае, нам остается только признать, что этот дьявольский амулет принес тебе сам дьявол, которого ты вызывал, запершись в мавританской комнате. Место для этого, во всяком случае, ты выбрал подходящее.
Он вновь накинул капюшон и дважды хлопнул в ладоши. За моей спиной открылась дверь, и тюремщики рывком подняли меня на ноги, грубо схватив за локти.
У тебя будет время подумать над моими словами, сын мой, напутствовал меня инквизитор. Ты будешь подвергнут допросу с пристрастием лишь завтра утром.
Я почувствовал, что в позвоночник мне впилась ледяная игла.
Допрос с пристрастием на языке служителей трибунала означал пытку. А пытка почти всегда означала признание.
Даже в том, чего человек не совершал.
Глава девятая. Ла Сиренита
Леонид Иванович Дементьев, или, как звал его Петя, Кэп, оказался невысоким кряжистым мужчиной с густой шапкой седых волос и маленькими ярко-голубыми глазами, странно смотревшимися на его грубом обветренном лице.
Когда я вслед за Трофимовым вошел на нависавшую над лазурным морем террасу пятизвездочного отеля «Лагуна», Кэп сидел за накрытым белоснежной скатертью столом и расправлялся с огромным лобстером. Лобстер, размером с хорошую курицу, был залит каким-то остро пахнущим розоватым соусом. Гарниром к нему служили ломтики запеченного картофеля, антрацитово поблескивающие маслины и прозрачные дольки лимона. При первом же взгляде на этот праздник живота у меня потекли слюнки и я вспомнил, что последний раз ел еще в самолете над Атлантикой.
Приятного аппетита, Леонид Иванович, вежливо сказал Петя, подходя к столу. Вот, привел нашего нового переводчика. Зовут его Денис.
Некоторое время Кэп сосредоточенно выковыривал кусок сочного белого мяса из развороченного розового панциря. Потом, не поднимая головы, буркнул:
Садитесь.
Мы сели. Я заставил себя оторвать взгляд от тарелки и посмотрел на Кэпа. Его мощные челюсти равномерно двигались, пережевывая пищу.
Денис, сказал он, откладывая вилку. Тебе уже объяснили, в чем заключаются твои обязанности.
Это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом, но я на всякий случай кивнул.
Объясняю, в чем проблема. Тут почти никто не говорит по-английски. Сплошной хабла испаньоль. У тебя с испанским как?
Нормально, сказал я. Что-то подсказывало мне, что этот человек лучше всего воспринимает краткие ответы.
Леонид Иванович, вмешался Петя, он по-испански щебечет лучше, чем мы по-русски!
Кэп тяжело посмотрел на Трофимова.
Ты, может, и щебечешь, а нормальные люди разговаривают. Когда понадобишься, я тебя спрошу.
Петя вздохнул и с видом примерного ученика сложил руки на коленях.
Короче, Денис. Сегодня у тебя день отдыха. Завтра с утра приезжаешь на складПетр объяснит, где это. Будем загружать борт. Посмотришь, что как делается, в случае необходимости поможешь. Третьего января в восемь ноль-ноль у нас вылет.
Куда? неосторожно спросил я.
Кэп неодобрительно взглянул на меня своими маленькими голубыми глазками и снова взялся за лобстера.
Тебе сообщат, отрезал он, с хрустом оторвав клешню. Брызнул сок. Несколько капель попало на накрахмаленную салфетку, заправленную за воротник рубашки Кэпа. И запомни. Лишних вопросов здесь задавать не принято. По прибытии на место от самолета не отходить, выполнять мои приказы. Как в армии. Ты хоть служил?
Погранвойска, сказал я.
Кэп впился в оторванную клешню губами и, громко чмокая, высосал ее содержимое.
Вот это хорошо, он промокнул салфеткой жирные губы. Молодец. Не то что некоторые. У кого плоскостопие, у кого энурез В общем, ты меня понял.
Повисло молчание. Кэп вдумчиво полоскал руки в большой миске с лимонной водой. Я посмотрел на Петю.
Ну, мы тогда пойдем? спросил Петя неуверенно.
Кэп поднял голову. По его квадратному подбородку стекала мутная капля.
Идите. Завтра чтоб на складе были к десяти.
Мы спустились с террасы и прошли через цветущий тропический сад. Над нашими головами летали разноцветные попугаи, в переплетении ветвей верещали маленькие обезьянки. По сравнению с роскошной «Лагуной», расположенной в самом дорогом районе Маракайбо на берегу Венесуэльского залива, мой «Эксельсиор» действительно выглядел довольно жалко.
Я уже знал, что в «Лагуне» живут все члены экипажа «Кита», кроме Пети Трофимова. Петя снимал двухкомнатную квартиру в районе старого порта, где у него, как он выразился, было больше пространства для личной свободы.
Понимаешь, объяснил он, в «Лагуне», конечно, круто, но все равно чувствуешь себя как в коммуналке. Все друг за другом присматривают. А иногда ведь хочется и девчонку привести, и вообще К тому же я за квартиру плачу тысячу боливаров в месяц, а номер в «Лагуне» стоит в двадцать раз дороже.
Неужели фирма оплачивает такой дорогой отель? удивился я.
Трофимов захохотал.
Конечно нет! Фирма селит всех в «Эксельсиоре». А «Лагуна»это понты Кэпа и второго пилота. Лоб, хотя и жуткий жмот, панически боится оторваться от коллектива, а радисту ничего не остается, поскольку он должен за всеми присматривать. Знаешь, как он орал, когда я объявил, что буду жить отдельно? Хулио Иглесиас отдыхает