Молчу, молчу, Миша дает задний ход от обиженного Семзениса и делает вид, будто неудачно завязал разговор на важную тему. Ну а серьезно, как у вас обстоят дела с косоглазыми?
Да, пожалуй, никак. Полицаи из штатных винтовок постреливают. Иногда норовят подстеречь. За гопниками замечено, в основном. За неделю пять или шесть раненых, которых можно писать на их счет. В основном на правом фланге и у соседа справа. Да и командир ОПОНа с Кавриаго божился, что этого дерьма на нашем участке нет, дает справку Али-Паша.
Житуха! А у насэти долбаные танкоопасные направления! На нейтралке большие пространства. Танки не прут, но сволота всякая стреляет издалека, с крыш, из разных укромных мест, постоянно. Особенно в июне тяжко было. С высоток центра в спину лупили, будто наших там вовсе не было. Причем не только из винтовок, а из пулеметов! Как наши бэтээры от мостов идут целая собачья свадьба: искры по броне, визг, рикошеты Затем поутихло. Мои дурики уже расслабили было булки, как с двадцать второго числа все по новой. Такая стрельба пошла башку не высунешь! В основном тоже мимо, но десяток раненых и одного убитого нам обеспечили. В ответ создали у нас группу охотников за этой сволочью. Главный эвенк или якут, ей-богу не вру! Умопомрачительный старикан, чуть ли не с Таймыра. Как его сюда черти занесли, не спрашивал, но маскируется и стреляет офигенно, и других учит. Пришил пяток карлсонов и полегчало! Последние пару дней вообще курорт.
Пришил или припугал? это Гуменяра, освободив свою пасть от тушенки, спрашивает.
Пришил с гарантией! Сразу стрельба скисла. А шутит и поет что ваш Семзенис! «Чурка-палка два конец, с чердака упал румын, эта песня про второй, он еще не долетел»!
Заткнись, трепло!
Бедные карлсоны! Они больше не живут на наших крышах, потерзай их души черти, господи! Так не выпить ли за их массовый упокой? умильно глядя на бутылку, намекает на затянувшуюся паузу Тятя.
Я наливаю по второй. По Мишиным словам, невесело им было. Один-два из каждых десяти раненых умирают. Уже в госпитале или еще при доставке туда. Большие, по нашим меркам, были у них потери. И Миша говорит, что было бы еще хуже, если бы не их соседи рота парканских болгар. Те сами стрелки хорошие и мужики серьезные. Понимают, что защищают не только город, но и свое родное село. К тому же в большинстве своем люди верующие, обвязывают головы черными лентами со строками из Священного Писания. По этим лентам сразу видно, кто свой, а кто чужой.
Чокаемся.
За полный крах мулей и прочих наших врагов!
Слушай, тамада! За это мы уже пили!
Это мы за нашу победу пили. А теперь за то, чтобы румыны обосрались сами, даже без нашего участия!
Воображения у замка не хватает, но логика всесторонняя на грани философии, многозначительно бросает себе под нос, но так, чтобы слышали все, Али-Паша.
Семзенис сдавленно хрюкает. Ему смешно.
Ну, а ты, брат, как твои подвиги? не отстает от Миши Гуменюк.
Я тоже пришил одного. Но не сейчас, а давно. Во время апрельского обострения.
Миша, валяй, наши брехуны друг другу и мне своими байками до смерти надоели! Расскажи про своего карлсона, просит Тятя.
За столом одобрительно кивают головами. Убедившись, что стал центром внимания, Миша начинает:
Ну, было дело уж после того, как полицаев под Гыской раздолбали, и перед тем, как сороченцев постреляли. Согласительная комиссия уже работала, и Пологов с Когутом ополченцев с городских застав выгоняли. В общем, дней за пять семь до Пасхи случилось Тогда ж, помните, какая ерунда была: вроде мир, а по окраинам из гранатометов и винтовок вовсю шмаляют. По заставам на южной окраине города «василек» работал Что ни ночь то цветомузыка! А на северной окраине сороченцы и другие полицаи в поле стоят тихо, но с горба за ними и от Варницы стреляют.
Один подонок от Северного микрорайона повадился стрелять, двух ребят ранил, а потом засек я его на кране. Просто с винтовки загасить далеко, у меня меткости такой нет, да и кабина железная: пробьет не пробьет, зачем гадать? Не стали спугивать, подтянули крупнокалиберный пулемет, и я лично, как удостоверился, что цыпочка снова залез в гнездышко, сделал ему из кабины дуршлаг!
Че Чего-о? Друшляк, что ли?
Мда, Федюня Грамотей ты, однако! Вроде не бездельник, а в школе, видать, был двоечник. Как тебе только в дежурке журнал доверяли вести? язвит взводный.
Нормально я его вел! Этот, как его, дыр дру шлаг с тазом не путал!
Помолчите, будет вам! Мишань, ну а дальше что?
Ну, он, родимый, вниз и вытек. А кости, наверное, до сих пор там.
Славно!
Фу, какая гадость! неожиданно выпаливает Федька.
Что за барыня? От кого ждали, но не от тебя!
Это он после купания стал такой восприимчивый.
Да? А что там было?
Как тебе сказать Нырнул Кацап один, а вынырнуло их двое, просвещает Мишу Гуменюк.
Всех убью, кто будет ржать, дайте пожрать спокойно! орет покрасневший Федор.
Хватит на эту тему! Ша! пресекает дальнейшие наезды Али-Паша.
Кацап действительно вчера здорово испугался утопленника. Мы пошли помыться и постирать. Пока я полоскал свою заскорузлую от чужой крови форму, Федя и Серега решили искупаться в реке основательно. За речным вокзалом Днестр глубок, и они, стоя на высоком берегу, подзуживали друг друга, кто нырнет первым. Первым прыгнул Кацап, с воплем бухнувшись в воду и подняв тучу брызг. Видимо, от вызванного им движения воды снизу освободилось и всплыло раздутое уже, с противным лицом несвежего утопленника тело. Подумаешь, что был в одной воде, чуть ли не в обнимку с ним, запросто сблюешь. И вообще, есть люди, которые особенно боятся утопленников. Короче, перемкнуло человека, и вылетел Федя из реки, как ракета. Заикается, глаза дикие, и ни взгляда на воду, пока его новый знакомый медленно уплывал засорять расположенный ниже по течению одесский водозабор.
Заткнитесь, действительно, просит шефствующий над помалкивающим Дунаевым Тятя, малька мне портите, он зеленый уже! А ты, Серега, забыл, как сам стругал, когда к тебе с этим Петей, которого ранили, при артобстреле в окоп голова прилетела?
Стены кухни едва не трясутся от взрыва хохота.
Ну, Тятя, защитил нравственность молодого поколения!
Цензором его в Минобразования ПМР!
Тятя тоже смеется, понимает, что ляпнул невпопад. У меня вдруг начинает дергаться щека. Глажу ее, затем придавливаю не помогает. Отвернувшись к стене, бью себе легкую пощечину. Но вокруг слишком много глаз.
Ты что, мазохист?
А он часто сам себе рожу бьет, подхватывает Кацап, радуясь возможности сменить тему. Который раз замечаю! Стоит, по сторонам зыркает. Потом ни с того ни с сего себя по морде хлоп! И ругается сам с собой. Идешь мимо него, а он вдруг: «Сука, бдь!» Непонятка может приключиться!
Это называется копролалия, медленно, со значением произносит Али-Паша.
Как-как? смеясь, переспрашивает Федя.
Копролалия. Непроизвольное употребление бранных слов. Нервы это. И еще нервный тик, отсюда и оплеухи. Так что заткнись и ты тоже, Федюня, подобру-поздорову! холодно и жестко заканчивает он.
За это я Паше благодарен. Когда все в норме, может нести чушь, ругать, гнать во все корки. Если чувствует что-то не так, всех затыкает и тебя поддерживает. То, что должно быть в настоящем командире.
Ничего, говорит Миша, все это дерьмо скоро кончится!
Бабушка надвое сказала, развязно, с апломбом возражает Гуменяра. Сколько было уже перемирий и слухов о них? И каждый раз, б все кончалось препогано!
На этот раз точно. Идут переговоры с участием России. С первого августа собираются шабашить. Слухи верные!
Знаешь, сколько уже верных слухов было? Уши повяли!
Нет, эти верные! Будут вводить российских миротворцев.
Большая надежда эта Российская Педерация, вот где только она раньше была? саркастически замечает Витовт Семзенис.
Это его любимый каламбур. В Прибалтике русские, брошенные на произвол судьбы, Ельцина и русскую политику просто обожают. Полукровка Витовт не исключение. Больше, чем демороссов, он ненавидит только националистов, которых обязательно убивает дважды подряд: один раз как получилось, а потом еще разок в башку для контроля и душевного спокойствия. Мысль о том, что какой-то нацик после знакомства с ним может остаться живым, для него нестерпима и абсолютно неприемлема. А к нормальным молдаванам он совершенно лоялен. При похожих воззрениях мы с ним крепко сдружились.
Надо сказать, что у всех нас помощь, оказанная Приднестровью четырнадцатой армией, тоже ассоциируется персонально с генералом Лебедем, а не с ельцинской Россией. Спросите почему? А потому, что Россия перед самой войной передала Молдове Кагульский и Унгенский артполки, пушки которых очень скоро осиротили не одну мать, а также базу мотострелковой дивизии во Флорештах и Маркулештский авиаполк, чьи бомбы оглушили рыбу в Днестре и посрывали крыши с домов в Парканах. Она же позволила националистам арестовать русского генерала Яковлева и вместо него назначила командовать армией генерала Неткачева, который минировал от приднестровцев военные склады и пытался вывезти с них оружие в националистическую Молдову. Словом, последовательная и «полезная» для защиты русских и мира в Молдавии получилась политика.
Очень большая, продолжаю Семзенису в тон, семнадцать миллионов квадратных километров! В нашей прежней надежде, правда, было целых двадцать два и четыре десятых. Усохла малость!
Хватит, мальчики, вмешивается Тятя, будет перемирие или не будет не повод ссориться. Мира хочется всем!
Какого мира?! рявкаю я. В котором будут продолжать стрелять в людей из-за плетней, убивать женщин, детей, выкидывать славян с Правобережья и глумиться над честными молдаванами, такими, как Сырбу и Оглиндэ? Мне лично такой мир не нужен!
Мне тоже! твердо и решительно выговаривает Витовт.
А вам в кайф, чтобы война шла до упаду?! Пока мы тут все не упали и завоняли?! бесится в ответ Миша.
Нет! Мы думаем о тех, кто останется на откуп националистам, если заключат мир сейчас, когда неясно, кто кому вломил! Ты их сборищ в Кишиневе не видел! Не видел, как плюют людям в лицо, как бьют и убивают на улице людей за то, что они, просто проходя мимо этих тварей, говорили на русском языке! Не видел, но мог бы об этих людях подумать! отрубаю я за себя и за Семзениса.
Все мрачнеют. Настроение испорчено. Ну что же это в самом деле такое! Все друзья за столом, встретились с радостью и тут же поругались.
Разговор этот приказываю прекратить как вредный! вмешивается в образовавшуюся паузу Али-Паша. Ваши с Витовтом милитаристские взгляды, Эдик, мне известны. Считаю их правильными, морально и стратегически обоснованными. Вот только никто, друзья мои, не торопится дать нам волю нашпиговать Снегура и Косташа свинцовыми зубочками и посадить на вертела. А такая недоделанная война, когда разбивают город за городом и село за селом, причем не вражеские, а свои же, заметьте, села и города, больше никому не нужна! От нее ни по ту, ни по нашу сторону не легче. Здесь уже Миша прав, и ты это знаешь. Базарите об одном, только с разных концов. Еще в рожи друг другу не хватало по дури вцепиться! От нас не зависит, будет перемирие или нет. И не нашей виной хорошее дело выродилось в кровавое болото. Мы многое сделали. Тирасполь загородили. Мулей поубивали добре. И пыл их поугас. Приуныли, сволочи! Начинают думать, куда их кишиневские горлодеры затянули. Воспитательный процесс пошел. Сейчас же, по мне, раз нет веры в вождей и надежды на решительную победу, пора закрывать лавочку. И можете быть покойны, для нас с вами перемен будет мало. С такими педрилами, как «высокие договаривающиеся стороны», мир поначалу много лучше войны не будет!
Мальчики, о войне и политике шабаш! Давайте еще по сто и о бабах, торопится вслед за командиром поставить точку на конфликтной теме Тятя, шаря рукой внизу. Достает вторую бутылку. Эдик, долей, у всех же на дне будто кот наплакал!
Али-Паша свирепо смотрит на Тятю, с просящей улыбкой держащего бутылку в руке. «Дойна». Тоже ничего себе коньяк. Но он молча встает, делает уверенно-равнодушное, командирское лицо и бросает к глазам руку с часами.
Я к бате. На двенадцать вызывает. Замкомвзвода, ко мне. Остальные по распорядку.
4
Значит, продолжение пира оставлено на мое усмотрение. Выхожу из квартиры следом за ним. На лестнице он поворачивается:
Вот что, Эдик. На этот раз перемирие может состояться. Я с утра у бати уже на раздаче цеу был. Речь идет о полном отводе войск к первому числу и затем о совместном наведении порядка с миротворцами. Они уже прибывают. С нашей стороны на совместное наведение прочат исключительно МВД. Завтра нам обещают смену, и я настоятельно рекомендую тебе мотать в Тирасполь.
Нет уж!
Послушай
Паша!!! Ты о чем?! К перемирию какая, к черту, смена? Не дадут ведь никого! Оставить тебя с босяками и в Тирасполь?!
Заткнись и слушай! Засветишься до первого числа или после, как там выйдет, обратно на наведение порядка не попадешь как активный участник боевых действий. А ты здесь, я кумекаю, будешь нужен, и даже больше, чем сейчас. Это во-первых. Во-вторых, пойми меня правильно, нервы у тебя стали ни к черту, дергаешься весь.
У меня екает внутри, и по спине разливается противное ощущение.
Паша, ты что, считаешь, я струсил?
Али-Паша смотрит и покровительственно улыбается.
Нет, Эдик, в мыслях не было. Тебя уже не напугать войной. Но все же ты недолго на ней. Знаешь только, что после одурения, в котором хлопают новобранцев, после того как иные бегут обратно при первой возможности, втягиваешься в нее, устаешь и от усталости привыкаешь. Как будто успокаиваешься, начинаешь чувствовать себя нормально Но затем усталость и нервы берут свое, волнами, у каждого по-своему. У одного через месяц крышу рвет, у другого через два, у третьего через три. Люди не железные, потихоньку гнутся, особенно когда за спиной не положенные тылы, а воровство и вонючая политика. Это не трусость, о ней забудь. Смог держать себя в руках до сих пор, сможешь всегда! Но отдыхать нужно. Игнорировать усталость, переходить ее предел нельзя. Это уже не храбрость, а дурость! Все пройдет, если дать человеку отдохнуть. А страх Вот когда совсем кончится война, будешь с полгодика спать спокойно в своей постели, тогда и придет, задним числом, настоящий страх. Я знаю
Али-Паша невесело усмехается и продолжает:
Думаешь, я не боюсь? Еще как иногда! Аж ноги ватными делаются. И тогда первая мысль не подать виду. Верно? Поэтому нам самих себя не видно. Только со стороны смотришь и начинаешь догадываться, что человека вот-вот может рвануть. Я же видел, как ты торчишь в трансе, а потом срываешься, как на пожар! Добро бы от мулей бежал, а то на мулей, пытается пошутить он. Так и пулю получить недолго. Ты уж посмотри за собой, а? Не казни себя, сделал все что мог и даже больше. Чудо, что вам вообще удалось тогда отойти! И соглашайся. По душам с тобой говорю, как когда-то со мной мой батя, в Афгане.
У тех, кто Отечественную ломал, такой возможности не было, почему же я должен пользоваться ею? упрямо возражаю я.
Да потому, что я в Афгане ею пользовался! Сейчас не Отечественная война, и такая возможность есть. Не использовать ее глупо. Чрезмерный риск и предрассудки, больше ничего. Подумай!
Подумаю, уклончиво отвечаю я.
Думай! И не только об этом, но и о том, с чего я начал: что каждый должен быть не там, где ему захотелось, а там, где он больше нужен. А за меня на будущее не волнуйся. Справлюсь! Ну, я погнал. Иди, пей с ребятами бутылку, они заждались уже. Если не ошибаюсь, у них еще в загашнике есть. Только не переборщите!
Возвращаюсь на кухню. Так и есть. До того заждались, бедные, что у них уже и рюмки пустые. Только моя стопка, полная до краев, стоит сиротливо. Смешали «Викторию» с «Дойной» как божий дар с яичницей. Молчат. Гадают, с чем вернулся, не рубану ли им праздник.
За что пили? спрашиваю. Потом соображаю, что это третья. Молча выпиваю ее до дна.
Тятя тут же щедро, по ободок, разливает снова. За счастье! Есть ли оно? Почему-то вспоминаю, что есть в Луганской области такой город Счастье. Никогда там не был, но это название на карте меня всегда завораживало. В три приема уходит и эта бутылка. Быстро употребленный алкоголь ударяет в голову и вышибает дурные мысли. Цель достигнута. Теперь пора притормозить
Сколько там у тебя еще в подполье? спрашиваю Тятю. Только честно?
Три.
Все «Дойна»? Богато!
Нет, две «Белый аист».
Прикидываю в уме: полтора литра коньяка на семь рыл ситуация вроде контролируемая. Кроме того, в качестве последнего маневра можно пригласить Сержа и Жоржа. Те, кто будет этим недоволен, не рискнут возражать против угощения боевых друзей. А картошки и хлеба уже нет.