Синченко молчал, но тут в разговор вмешался Глыба:
Хорошо, Архип. Но давай рассуждать. Мы начали с евреев, к ним же вернемся. Обрати внимание, евреи есть, пожалуй, в каждой стране. И чем они занимаются? В большинстве своем это торговцы. Не будем разделять их на всяких-яких, там, на категории. И ты мне можешь сейчас опять доказывать, что я говорюкак ты там загнуло неполноценности наций, но Иван правв каждом заложено что-то свое, в каждой нации. Заложено природой. Какие-то особенности характера, какие-то склонности и тому подобное. И одинакового «идеального» человека с большой буквы в любой внешней физической оболочке, как ты изволил выражаться, воспитать невозможно. Все равно заложенное возьмет свое, как ни крути. Но остановимся на евреях. К ним у меня отношение особое, прямо скажупротивное отношение. В моем пониманииторговцы, и все. Что хочешь продадут и что хочешь купят. Ничего святого у них нет, а самое главноенет родины, наплевать им на нее. Это я больше всего в людях ненавижу, когда на родину наплевать. А евреи плюют, с детства их такими видел
Глыба помолчал, потом произнес:
У нас с Иваном, конечно, образованности не хватает тебе возражать да все обоснованно доказывать. Но евреи есть евреи. Других не трогаю, а эти.Глыба вздохнул.Ладно, зря мы об этом
Н-да.Дьяков прищелкнул языком, обвел взглядом своих собеседников.Да вы, ребята, я смотрю, националисты.
Националисты?переспросил Глыба.Хорошо, я тебе такой случай расскажу. Из моей же жизни. Гражданская война была, голод, жрать нечего совершенно. Я тогда еще мальчишкой был, в городе мы жили, отец на станции сцепщиком работал. По весне погиб он: не рассчитали что-то, вагон на него налетел, между теми блинами железными его и прижало. В общем, на третий день помер. А семья большая, восемь ртов, я старший, кормить-то надо. Это мы потом к дядьке в деревню переехали Ну как припасы к концу подошли, иду я в лавку на станцию. Деньги, понятное дело, не берут. Менять мне не на что. Так я и ходил в эту лавку надели две, клянчил, как последний нищий, упрашивалне дают. Лавочник еврей, гнида, и гнида не потому, что еврей, а просто сволочь он, гад проклятый, как вспомню, кулаки чешутся.По лицу Глыбы пошли красные пятна, кулаки сжались. Он говорил прерывисто, с остановками.Но я тебе доскажу, Архип Семья с голоду пухнет. Я и в долг просил, на коленях упрашивал, а он он меня на улицу вышвырнул и пригрозил, что убьет, если еще приду. А я на другой день все равно иду. Пусть, думаю, убьет, хоть о еде тогда думать не надо будет. С утра в городишке нашем что-то непонятное началось: по окраинам шрапнель бьет, на одной из улиц перестрелка. Подхожу к площади, узнаю: большевичков-кормильцев турнули. Я в лавку. Вхожу «Пан Яков,ему,пан Яков, Христа ради» Он меня в охапку и на улицу. Чуть прямо не под ноги коню. Оборачиваюсьгляжу, казаки, впереди офицер в погонах. «В чем дело, хлопец»,спрашивает, по-доброму спрашивает. Разузнал, кто я есть и почему здесь, и кто и как со мной поступил. Я ему все начистоту выложил. «А ну на коня»,говорит. Я забрался к нему, он шашку вон и вперед Дверь этому гаду к чертовой матери высадили, въехали в лавку прямо на коне. И айда направо и налево крушить все. Что, скажешь, белогвардейцы, погромщики? Нет, справедливость А потом офицер этот мне и говоритбери, парень, сколя унесешь. Я из амбара два пудовых мешка и упер. Волоком тащил. А еврей твой по заслугам получил али нет, скажешь?
Частный случай,живо отозвался Дьяков.Что, на его месте не мог оказаться русский или хохол?
Я тебе объясняю, какое у меня к ним отношение и почему.Глыба пожал плечами.Хотя ты совершенно прав. Но обида осталась, на всю жизнь
Этотвои личные амбиции А ты смелый стал,улыбнулся Дьяков, обращаясь к Глыбе.«Большевички-кормильцы»
И, кинув взгляд на фигуру Рябовского и еще раз посмотрев на Глыбу, Архип рассмеялся.
Петро тоже улыбнулся, потом, посерьезнев, заключил:
Я правду говорю. Сколько лет жили, добро наживали, да Богу молились. Не понравился им устрой российский Жуки навозные Ай,Глыба безнадежно махнул рукой.А про евреев закончим. В конце концов они тоже люди. Все люди.
И, помолчав, добавил:
Ты совершенно прав, Архип.
Синченко помалкивал. Наверху снова зашевелился Уфимцев, свесившись вниз, проговорил:
И не надоело вам? Все уши уже прожужжали. Фриц не стреляет, сон уважает, так теперь эти будут
И недовольный младший сержант отвернулся к стене. Дьяков хотел еще что-то сказать, но тут дверь отворилась, и вошел старшина Кутейкин с присущим ему последнее время мрачным видом.
О чем разговор?поинтересовался старшина.
Да такпожал плечами Синченко.
Они тут о межнациональном вопросе рассуждают,продолжая лежать лицом к стене, пояснил сверху Уфимцев.
У нас такого вопроса не существует,все с тем же мрачным видом пошутил старшина. Но так как в каждой шутке есть доля правды, то в шутке старшины эта доля больше половины, а говоря проще, подобная реплика Кутейкина служила напоминанием всем троим поменьше болтать.
Дверь скрипнула еще раз, и на пороге показался лейтенант Егорьев. Впившись глазами в полусумрак землянки, он выискал в нем старшину и, облегченно вздохнув, произнес:
Кутейкин, подойдите сюда.
Старшина повиновался. Пропустив его вперед, Егорьев вышел вслед и, притворив за собой дверь, взял старшину за локоть, сказав:
Надо посоветоваться, Тимофей, пошли.
Синченко, Дьяков и Глыба стали готовиться заступать в охранение.
17
Кутейкин и Егорьев сидели в блиндаже перед расстеленной на широком столе из необструганных досок картой-пятиверсткой. Несколько минут назад старшина узнал о намерениях лейтенанта, и, хотя предложенные им действия были несколько неожиданными, старшина считал их правильными и охотно высказался «за». Как только они вошли в блиндаж и уселись за стол, Егорьев так прямо и сказал:
Я, Тимофей, решил высоту штурмовать.
Теперь обсуждали план действий. Вернее, он уже у лейтенанта был, просто Егорьев просил старшину, как более опытного, посмотреть, все ли он предусмотрел, и дать свою оценку. Старшина отметил, что план смелый, решительный, а самое главноеграмотный. Анализируя обстановку, Егорьев пришел к выводу что единственным ударом, имеющим шансы на успех, является лобовая атака. И теперь он охотно аргументировал почему. Если обходить высоту слеваеще на подходе отсекут огнем немцы с другой стороны реки. Если зайти справа, то слишком крутой склон, и, вдобавок, там стоит вкопанный в землю танк. А это еще один минус. К тому же слева и справа заминировано. Впереди, перед позициями их взвода, тоже, конечно, заминировано, но здесь могут вести наблюдение лишь немцы, занимающие оборону непосредственно на высоте. В отличие от этого слева и справа наблюдение удвоенноеи с высоты, и из-за реки. Следовательно, впереди вести разминирование легче. И еще очко в нашу пользу: если вести атаку в лоб, немцы будут лишены поддержки артиллерии со своего берега. Расстояние между нападающими и обороняющимися слишком мало, и стрелять им будет попросту некудав своих же и попадут.
Старшина внимательно слушал лейтенанта, то и дело кивая головой. Для него подобный вариант был ясен и просчитан им самим давным-давно. Замечаний у него не было, кроме одного, но довольно существенного: уверен ли Егорьев, что возьмут высоту силами одного взвода? Лейтенант на это отвечал, что необходимо произвести разведку, и соответственно, нужны саперы, чтобы проделать в минном поле проходы для разведчиков. Но просто так саперов никто не дастсначала необходимо утвердить план. А для этого надо идти к ротному, тот, в свою очередь, должен отправиться в штаб батальона, и лишь уже там комбат будет решать: разрешить проведение этой операции или нет. А может, еще и посоветуется с подполковником. Вдобавок, нужно согласовать все действия с артиллерией, с тем, чтобы перед атакой произвести на высоту артналет. Поэтому он, Егорьев, и посылает сейчас старшину Кутейкина к командиру роты с данным планом, чтобы уже непосредственно Полесьев направился к Тищенко, и там бы они решали.
Лейтенант вручил Кутейкину исписанный листок с вышеизложенным планом, уполномочил старшину делать необходимые комментарии и отправил к ротному.
Вскоре старшина был уже в блиндаже Полесьева.
18
Воздух! Воздух!прокатился по траншеям истошный крик.
Все, как по команде, бросились на дно окопов, накрывая головы руками, прижимаясь к стенкам
Самолет вынырнул из-за леса на противоположном берегу реки, пошел, быстро снижаясь, к позициям батальона. По нему никто не стрелял: в батальоне средства ПВО отсутствовали, а расположившаяся на опушке леса зенитная батарея была слишком далеко. Неожиданно самолет круто развернулся и на бреющем полете прошелся вдоль траншей. По нему открыли стрельбу из винтовок, но летчики не обращали на это решительно никакого внимания. К всеобщему удивлению, пулеметы «мессершмита» безмолвствовали, и, к еще большему удивлению, из него вдруг посыпались на окопы, перевертываясь и кружась по ветру, маленькие белые листочки. Самолет пошел по второму кругу, все так же рассыпая за собой будто белый снег.
Дьяков пытался достать самолет из «Дегтярева». Завалившись на спину, бил короткими очередями. Пулемет, содрогаясь, будто живой, пытался вырваться из рук, уводя то вправо, то влево направленные на, казалось, касающийся крыльями земли проходящий над самой головой самолет очереди. Так продолжалось всего несколько минут. Разбросав все листовки и выполнив свою работу, «мессершмитт», валясь на правое крыло и быстро набирая высоту, уходил к реке. Выровнявшись, был виден еще несколько секунд и так же неожиданно, как и появился, исчез за лесок.
К Дьякову, отсоединявшему опорожненный диск, то и дело обжигая пальцы о раскалившийся ствол пулемета, подошел Синченко.
Видал?
Чего?не понял Дьяков, отсоединив наконец злосчастный диск. Помахивая кистью руки и дуя на пальцы, переспросил:
Чего видал-то?
Как он тут запросто летает,кивком головы Синченко указал на лес, за которым скрылся самолет.
А-апонимающе протянул Дьяков. Потом сказал:
Я бы его достал, если б не такая отдача. Упор недостаточный, ствол гуляет, прицельную стрельбу вести невозможно.
Если бы, да кабыусмехнулся Синченко. И уже серьезно посоветовал:
Тележное колесо с осью возьми, пулемет к спицам привяжи. Ось в бруствер воткнии стреляй, крути-верти под любым углом.
Спасибо за совет.
Да это не ново,снова усмехнулся Синченко.
Слушай, а почему он не стрелял?имея в виду только что улетавший самолет, спросил Дьяков.
Почему?Синченко выхватил из гонимой мимо них ветром груды белых бумажек один из листков, расправил на колене, быстро пробежал глазами по заглавию и первым строчкам и, презрительно скривив губы, протянул листок Дьякову.Наверное, из-за этого. Решили дать нам возможность спокойно ознакомиться с содержанием.
Что это?поинтересовался Дьяков, рассматривая листовку.
Так сказать, обращение, рассчитано на сознательных и благоразумных бойцов и командиров Красной Армии,с иронией отрекомендовал листовку Синченко.Типа того: смерть большевистской нечисти, прекращайте бесполезную, уже проигранную вами войну, гарантируем каждому добровольно перешедшему на нашу сторону личную свободу, а по окончании военных действий земельные участки, строительную ссуду, ну и тому подобная болтовня. В общем, не читай. Лучше выкинь подальше; или прибереги до нужды, а то припрет, да и нечем будетСинченко захохотал. Потом уже другим, каким-то хозяйским тоном, добавил:Кстати, на цигарки не годитсябумага поганого качества.
Дьяков еще раз посмотрел на листовку и, равнодушно пожав плечами, скомкав, сунул ее в карман брюк. Потом попросил закурить, и оба уже свертывали цигарки из доброкачественной советской газеты, когда в окоп просунулась голова младшего политрука Баренкова. Баренков, будто гончий пес, внимательно осмотрелся вокруг, разве что еще для полного сходства не понюхал воздух и, остановив свирепый взгляд на солдатах, грозно спросил:
Листовки брали?
Какие листовки?мгновенно изобразив непонимающе-удивленное лицо, вылупил на младшего политрука глаза Синченко.
Ты мне тут шлангом на прикидывайся!Мерные брови Баренкова съехались на переносице.А ну живо, выворачивай карманы!
Не могу,развел руками Синченко.
Почему?Брови младшего политрука взметнулись кверху.
Табак просыпется.
К черту табак! Немедленно карманы наизнанку!
Пришлось исполнять приказание. Тонкой струйкой на песчаное дно окопа посыпались табачные крошки, и Синченко, при виде такого кощунственного отношения к своему богатству, но будучи не в силах противостоять подобному злодейству, лишь с видом смирившегося со своей долей покорно вздыхал да искоса поглядывал на Дьякова. Через минуту подобному досмотру подверглись и карманы Архипа.
Ага!закричал младший политрук, извлекая листовку из кармана архиповских шаровар.Значит, брали, читали. Эй, сюда!
Мгновенно рядом с ним оказался сержант Дрозд.
Пиши,скомандовал Баренков.
Так же молниеносно в руках сержанта оказался замасленный клочок бумаги и огрызок карандаша.
Значит, так: четвертый взвод, первое отделение, рядовой
Поворотившись к Дьякову, рявкнул:
Фамилия?
Да это Дьяков,подсказал Дрозд.Архип Дьяков, наш новый пулеметчик.
Ну так и пиши.Баренков снял фуражку, вытер взмокший лоб, посмотрел на старательно выводившего какие-то каракули сержанта, сначала безразлично, а потом, словно спохватившись, спешно спросил:
Погоди, ты чего тут накуролесил?
И, вырвав бумажку, окинул ее быстрым взглядом, тут же оценив обстановку:
Э-э, да я вижу, ты не шибко грамотный.
Так этопопытался было объяснить Дрозд, но Баренков, не слушая его и взяв из рук сержанта карандаш, принялся писать сам, проговаривая вслух:
Рядовой Архип Дьяков, тьфу черт, карандаш сломался!
Младший политрук беспомощно повертел перед Дроздом размочаленный огрызок, на что сержант тут же вытащил из-за голенища сапога нож, любезно предоставив его в распоряжение Баренкова. Тот принялся было очинять карандаш, но, мимолетом глянув на сидевших тут же солдат и заметив неуспевшую скрыться с их лиц при его взгляде улыбку, оставил свое занятие. Передавая Дрозду нож и карандаш, сказал:
Ладно, так, грифелем допишем.
Доставив крохотным обломком грифеля две недостающие буквы фамилии и изрядно перепачкав себе пальцы, поднялся, скомандовав: «Пошли», и первым зашагал по траншее. За ним, запихав проклятую листовку в противогазную сумку, где подобной макулатуры собралось уже полным-полно, засеменил сержант. Глядя на их удаляющиеся, пригнувшиеся и от этого кажущиеся сгорбленными фигуры, Дьяков, усмехаясь и качая головой, произнес:
Как крысы. Те тоже собирают всякие клочки и тащат к себе в нору. Пошли у других карманы чистить. Кого застукаютберегись, сам товарищ младший политрук Баренков на охоту вышел, главная крыса по партийной линии.
И первый лизоблюд во всей роте ему в придачу,добавил Синченко.
Но мне они не страшны,продолжал Дьяков.Как говорится, дальше, чем на фронт, не пошлют.
Сомневаюсь.Синченко поглядел на Дьякова, потом на маячившие невдалеке два силуэта.Этипошлют.
19
Оно, конечно, верно, против твоих доводов возражать не станешь, земля есть земля, без земли человек жить не может. Должна она быть у каждого, и причем своя собственная,медленно и спокойно говорил Золин, сидя на своих нарах.
Ну вот, а много ли у тебя ее, земли-то?доказывал ему рядовой Гордыев.
Было много,со вздохом отвечал Золин.А теперь дом и, как говорится, приусадебный участок. Раньше-то Эх, да чего и говорить!
И Золин горестно махнул рукой.
Вот, загнали крестьян в колхозы, жизни не дают,осторожно начал Гордыев.
Такова наша социалистическая политика и генеральная линия партии, газеты читать надо.
А по мне не так,разгорячился Гордыев.У кого власть, тот свою линию и гнет. Раз сила есть, вот и выступают от имени всего народа.
Так ты что ж, против советской власти?искренне удивился Золин.
Все, в чем мы живем,обман, страшный и кровавый. И не газеты читать надо, а вот чтоГордыев быстро вытащил сложенный вчетверо листок из кармана гимнастерки, развернув, сунул Золину. Это была все та же листовка.