Да вы возьмите этот ремень,посоветовал Глыба.
А куда я портупею прицеплять буду?возразил лейтенант.
Да вот же колечки
Эти малы.
Глыба порылся по кровати еще и извлек оттуда портупею.
Вот!обрадовался он.Как раз подойдет.
И передал лейтенанту новенький, приятно пахнущий недавно выделанной кожей ремешок. Егорьев снял свой ремень и портупею и облачился в ремни немецкие.
Красота!воскликнул довольный Глыба, глядя, как лейтенант, поскрипывая амуницией, оправляет гимнастерку.Просто заглядение!
И тут же оба, и Глыба и Егорьев, обернулись на донесшийся из угла блиндажа треск. То Синченко и Золин пытались штыком винтовки вскрыть запертый на ключ кованный железом сундук.
Осторожно, а вдруг там бомба,предупредил Егорьев.
В запертых на ключ сундуках бомбы не держат,налегая на штык, с натугой ответил Синченко.
Эй, эй, да вы же сейчас все тут разломаете,сказал Егорьев, глядя, как Синченко отдирает от сундука прибитое к нему железо.
Не наше, не жалко,не оборачиваясь, бросил Синченко.
Нет, так не возьмешь,качая головой, сказал Золин.
Тогда так
И прежде чем лейтенант успел что-либо сообразить, Синченко выхватил у Золина свой автомат и длинной очередью по кругу выстрочил из сундука замок. Затем ударом ноги отбросил крышку назад.
Что там?кинулись к сундуку Золин и Глыба. И в ту же секунду оба с восхищением и изумлением воскликнули:Ах!
Синченко достал из сундука бутылку французского коньяка, в другой руке держал две банки консервов.
Вот так бомба,заглянув в сундук, сказал Золин.
Егорьев подошел к сундуку и, нагнувшись, тоже посмотрел. На его дне вдоль стенки стояло полдюжины бутылок, таких же, как и та, что была сейчас в руках у Синченко. Около бутылок ровными рядами разместились банки всевозможных консервов, остальное пространство, чуть ли не до половины высоты сундука, было завалено плитками шоколада, коробочками с какими-то разноцветными кубиками, вафлями в бумажной обертке, пачками сигарет и еще чем-то, небольшим, продолговатым, завернутым в фольгу.
У всех, не исключая и лейтенанта, при виде такого богатства пооткрывались рты.
Эт-то что, все наше теперь?заикаясь от волнения, тихо спросил шокированный найденным Глыба.
Нет, его!с хохотом кивая головой на привязанного к кровати немца, сказал Синченко.Конечно, наше.
И принялся набивать себе карманы. Золин взял всего лишь несколько пачек сигарет, мотивировав отказ от остального тем, что он-де сладкое не любит. Зато Глыба как с цепи сорвался: греб все без разбору и остановился лишь тогда, когда класть было уже решительно некуда.
Егорьев хотел было уже сказать: «Прекратите мародерствовать», но потом передумал, решив, что пусть берутзаслужили. Сам лейтенант из чистого любопытства взял одну плитку шоколада и, надорвав красочную обертку и отломив маленький кусочек, принялся жевать. Шоколад оказался горький и невкусный и с нашим ни в какое сравнение не шел. Егорьев поморщился и со словами «Ну и дрянь» бросил плитку обратно в сундук.
У них все такое,сказал Синченко.Обертка там, упаковка, это красиво, все рационально, продумано, а начнешь естьвырви глаз.
А это что?спросил Егорьев, повертев в руках небольшую коробочку и высыпая себе на ладонь из нее горсть разноцветных кубиков.
Напитки разные,отозвался Синченко.
Напитки?удивленно переспросил лейтенант.
Ага. В воду кладешь, оно там растворяется. Ну, конечно, в определенных пропорциях, знать надо. И пей себе на здоровье.
Золин презрительно покосился на содержимое егорьевской ладони, бросил:
Химикат.
Однако лейтенант коробочку со столь удивительными напитками положил в карман и, достав из сундука нечто облаченное в фольгу, принялся разворачивать.
Смотрите-ка, хлеб,еще больше, чем по поводу напитков, удивился Егорьев.
Конечно, хлеб,сказал Синченко таким тоном, будто для него вскрывать и осматривать подобные сундуки было каждодневным и давно уже привычным делом.Видите, какой он мягкий. Годами храниться может.
Егорьев пощупал хлеб: тот действительно не уступал по качеству свежевыпеченному. Однако один недостаток лейтенант все же отметил:
А запах хлебный утрачен.
Синченко усмехнулся:
Тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу.
Нет, у нас хлеб вкуснее,покачал головой Егорьев, попробовав немецкого.У нас чувствуется, что хлеб ешь, а это мякина какая-то.
Ну что, лейтенант, куда остальное-то девать будем?спросил Синченко.Набрали до отвалу.
Раздадим всем бойцам взвода.
Вообще-то полагается сдавать трофейщикам,напомнил Синченко.
Как вам не стыдно!набросился на него лейтенант.Если сами напихали, аж карманы поотвисли, так другим, значит, дулю? Нет, пусть все по справедливости будет, они не хуже вашего воевали.
Ваша воля,пожал плечами Синченко.
Золин, вызовите сюда сержанта Дрозда, пусть разделит содержимое между солдатами,приказал Егорьев.И особенно смотрите, чтобы сигареты не зажулил Да, еще скажите старшине, чтобы подготовил список убитых и раненых.
Доверять Дрозду сундук, что козлу огород,усмехнулся Золин.
Ладно, идите, идите,рассмеялся Егорьев.Если что, мы ему всем взводом рога отшибем.
Все захохотали, довольные ответом лейтенанта, и Золин, улыбаясь, вышел из блиндажа.
Минут через пятнадцать в блиндаж явился сержант Дрозд. Положив на стол список, вытянулся по стойке «смирно». Сержант за рекордно быстрое время просмотрел и перерисовал фамилии убитых и раненых и теперь, гордясь своим трудом, подобострастно смотрел на Егорьева.
Вы это зачем?кивнул головой на список лейтенант.
Пришел делить трофеи в соответствии с вашим приказанием,отрапортовал Дрозд.
Нет, я не о том. Почему вы список составляли, ведь было приказано старшине. Где Кутейкин?
Убит,ничуть не изменившимся тоном произнес сержант.
Егорьева как громом ударило. Мгновенно побледнев, он отошел к столу и, сев на табуретку, приказал Дрозду:
Берите сундук и шагом марш отсюда.
Тот, обхватив руками сундук и чуть не застряв с ним в узком проеме двери, поспешил покинуть помещение.
Егорьев обхватил голову руками и закрыл глаза. Старшина. Насколько привык он к этому человеку. Такой опытный, всегда рассудительный, хладнокровный, он был, казалось, сама надежность. И, чего уж там говорить, взводом Егорьев командовал не без его помощи и совета, даже, пожалуй, они вдвоем командовали. Кутейкин был правой рукой лейтенанта, а что теперь? И снова мысли Егорьева пришли к тому же: «Будь проклята эта война!»
23
С пришедшим на только что взятые рубежи вторым взводом на новые позиции Егорьева прибыл старший лейтенант Полесьев. Ротный явился в блиндаж в сопровождении своего ординарца и фельдшера. Последний первым делом осведомился, есть ли здесь раненые. Егорьев молча указал на лежащего на кровати немца. Фельдшер направился к нему, а Полесьев, приказав всем остальным покинуть помещение, отошел вместе с лейтенантом в противоположный угол блиндажа. Оба присели за стол. Ротному необходимо было отдать Егорьеву кое-какие распоряжения и в то же время не хотелось начинать с сухого делового тона, а, наоборот, было желание сказать лейтенанту что-нибудь теплое, одобряющее, ведь для того это был все-таки первый бой. Но подходящих слов как-то не находилось, и поэтому Полесьев молчал. Первым заговорил Егорьев. Не глядя на ротного, тихим голосом сообщил:
Кутейкин погиб.
Полесьеву тут же вспомнился этот старшина, пытавшийся выгородить отставших от роты бронебойщиков. Старшина тот на памяти Полесьева остался нагловатым малым, но, видя столь удрученный вид Егорьева, Полесьев сказал:
Жаль.
И снова наступило молчание. Наконец, видя, что каких-либо приветливых слов в адрес лейтенанта ему сказать так и не придется, Полесьев перешел к делу:
Ваши потери?
Егорьев, не зная, считать или не считать полесьевского телефониста, на мгновение замешкался, потом сказал:
Десять убитых и четверо раненых.
И все же считая необходимым сообщить, произнес:
Еще ваш телефонист.
Та-акпротянул Полесьев.Потери противника?
В траншеях обнаружено семь трупов. Захвачен один пленный. О раненых судить не могуушли за реку.
Если таковые имелись,усмехнулся старший лейтенант и, тут же вновь приняв серьезное выражение лица, сказал:
Вам приказано отойти на исходные позиции. Здесь займет оборону второй взвод.И, как бы извиняясь, добавил:Сами понимаетеавангард. А у вас едва-едва двадцать человек. Поэтому если что, так полнокровный взвод все надежнее.
Ротный поднялся и, хлопнув Егорьева по локтю, сказал:
А вообще-то молодцы. Вас и особо отличившихся солдат представим к награде. Сейчас здесь закругляйтесьи всем, кроме охранения, отдыхать. Молодцы!повторил он еще раз. И уже собирался уходить, как вдруг раздался зуммер телефона.
Егорьев взял трубку и, протягивая ее через несколько секунд Полесьеву, сообщил:
Вас, комбат.
Разговор был короток. Ротный проговорил в трубку всего лишь одно слово: «Буду»и вышел из блиндажа.
Егорьев отправился делать необходимые для перебазировки распоряжения.
24
Выйдя от лейтенанта и захватив с собой ординарца, Полесьев, спустившись по склону высоты, шел в штаб батальона. Капитан Тищенко приказывал срочно явиться на какое-то экстреннее совещание, и теперь Полесьев ломал голову, чему это совещание может быть посвящено и к чему такая спешка. Он уже миновал бывшие всего несколько часов назад нашим передним краем позиции и вышел на дорогу, ведущую в хутор, когда сзади громадным, громыхающим облаком пыли его нагнал грузовик. Водитель резко затормозил, остановив машину прямо перед Полесьевым и его ординарцем.
Вам до хутора?спросил высунувшийся из окошка кабины шофер с всклокоченной косматой головой.
До хутора,отвечал ординарец.
Тогда лезьте в кузов.
Полесьев и ординарец не заставили себя просить дважды, и через минуту оба уже тряслись по ухабистой дороге в кузове полуторки, слушая с середины рассказ о приемах охоты на медведя, который поведывал сидящий у заднего окна кабины молодой солдат с зажатой меж колен винтовкой своему соседу. Сосед, по-видимому, уроженец Средней Азии, затаив хитроватое выражение в глазах-щелках и то и дело кивая головой, будто бы слушает, искоса поглядывал на Полесьева с ординарцем, выпуская синие клубы дыма из маленькой изогнутой трубочки, замершей в уголке рта. Так продолжалось минут пять, пока вдруг сам рассказчик, оборвав себя на полуслове, резко повернулся к кабине и прикладом винтовки несколько раз грохнул по железной крыше:
Эй, Макарыч, останови на минутку!
Шофер, врезав по тормозам с такой силой, что все сидящие в кузове чуть не попадали со своих мест, приоткрыл дверцу кабины:
Чего тебе, Андрюха?
Чего-чего,усмехаясь, перепрыгнув через борт на землю, сказал Андрюха.Говорю же: минутку!
И направился в придорожные кусты.
А-а!понимающе протянул шофер и, встав на подножку, заглядывая в кузов, спросил:Больше никому не надо?
Выяснилось, что «надо» полесьевскому ординарцу. Вслед за ординарцем спрыгнул и сам Полесьев, решив немного размять ноги, затекшие при сидении на протянувшейся вдоль борта грузовика узкой неудобной скамеечке. И солдат, и ординарец вернулись быстро, забрались в машину. Ординарец подал Полесьеву руку, перегибаясь через борт, и ротный уже готов был за нее схватиться, мельком увидав смеющееся лицо закрывающего дверцу шофера, как вдруг откуда-то со стороны реки послышался быстро нарастающий свистящий звук, и в ту же секунду перед глазами старшего лейтенанта взвихрилось багровое пламя, стеганув по ушам оглушающим грохотом. Сразу несколько осколков, сокрушая на своем пути реберные кости, вошли в грудь Полесьева, его отшвырнуло назад на добрый десяток метров от грузовика и с силой ударило о дорогу. Лежа на спине, он открыл глаза, и, к его удивлению, все звуки, сколько он ни вслушивался, неожиданно исчезли вокругон оглох. Он попробовал пошевелитьсятело было непослушно, но боли он не почувствовал, лишь тупо засаднило в переломленном позвоночнике. Оставаясь на одном месте, он смотрел на объятый пламенем грузовик с в клочья разнесенной прямым попаданием снаряда кабиной, на отлетавшие от бортов быстро превращающиеся в головни доски, на перегнувшуюся, неподвижную и все еще как будто подающую ему руку фигуру ординарца, которую со спины уже лизали языки пламени, смотрел, и в мозгу, в единственно еще живой его, Полесьева, части, остановилась одна мысль, одна фраза: «Как все оказалась до смешного глупо» И последнее из чувств его, чувство сожаления за свою окончившуюся жизнь, не находя более места в искореженной груди, острым спазмом остановилось в горле. Судорожно сжимаясь помимо его воли и сознания, из горла, пытавшегося издать крик, вылетел слабый хрип, ибо на крик уже не хватило сил.
25
Известие о возвращении на исходные позиции во взводе Егорьева было принято неоднозначно. Хотя большинству было решительно все равно, где располагаться, нашлись и недовольные.
По моему мнению, это самое настоящее хамство!стоя посреди отвоеванной у немцев землянки, горячо говорил Синченко.Да, да, хамство, иначе никак не назовешь. Мы, понимаешь ли, гробились, эту высоту брали, а теперь отдавай ее почем зря второму взводу.
А твоего мнения, Иван, никто не спрашивает,усмехнулся сидящий на боковой перекладине перевернутого стола Золин.
Слишком много я в своей жизни всего отдавал,зло отпарировал Иван.
Есть приказ,так же спокойно продолжал говорить Золин,и ты обязан его выполнять. А рассуждать за тебя будет товарищ лейтенант.И, еще раз усмехнувшись, добавил:И отвечать.
Золин знал, отчего Синченко в дурном расположении духа и так ерепенится: пришедшая во взвод из штаба батальона трофейная команда загребла львиную долю содержимого из известного сундука, с которым нерасторопный Дрозд умудрился попасться начальнику наряда трофейщиков. При этом не избежали чистки и особо распухшие карманы, в том числе и синченковские.
На что это ты намекаешь?насупившись, спросил Дрозд, имея в виду последнюю реплику Золина.
Ни на что,так же равнодушно и спокойно, пожимая плечами, ответил Золин.Просто говорю как есть
Значит, выходит, все это зря было,не унимался Синченко.И атака, и потери, да еще плюс ко всемуОн чуть было не сказал «провороненный сундук с барахлом», но вовремя осекся, сообразив, что эти понятия в один ряд ставить нельзя.
Почемузря?переспросил Золин.Мы же не немцам высоту отдаем. Вот если бы
Нет!перебил его Синченко.Я про другое. Останется взвод на прежних позициях, и никому никакого дела нет, что треть личного состава здесь угрохали. Похвалили нас, по головке погладили, и будятопайте, ребятки, на все четыре стороны, на свое прежнее место, тут дальше без вас разберутся. Используют нас.И, будучи все-таки не в силах удержаться, прибавил:А сами только трофейщиков присылать могут за чужим добром!
Последняя фраза сопровождалась злым взглядом на жующего галету сержанта Дрозда. Это был уже камушек отчасти и в его огород, и все солдаты, будучи солидарными с Синченко в своих чувствах относительно утраченного сундука, оторвавшись от своих дел, ненавязчиво, но внимательно посмотрели на адресата скрытой поддевки. Однако Дрозд попросту не сообразил, что дело касается его престижа.
Начальству видней!прикончив галету и качая перед собой поднятым пальцем, назидательно проговорил он.
А я говорюнесправедливо!Синченко отвернулся и стал смотреть в стену.
Послушай,подходя к Ивану и беря его за плечо, разворачивая лицом к себе, угрожающе заговорил Дрозд.Ты у меня вот где сидишь.Дрозд провел ребром ладони по своей жирной шее.Помяни мое словоотправлю тебя лес рубить, если не успокоишься. И еще кое-когодобавил он уже совсем тихо, тем не менее внятно, угрюмо обводя взглядом всех сидящих в землянке. И, видимо удовлетворившись произведенным впечатлением, громко и поучительно продолжал:Запомните все: интересы солдата не должны проникать дальше кухни. Ясно?
«Уж твои-то интересы при всем желании действительно дальше кухни не проникнут»,подумал Синченко, видя перед собой злобно уставившиеся на него тупые глазки Дрозда, горевшие огнем желчной ненависти. И он посмотрел на сержанта так, что тот сразу понялволей-неволей, а когда-нибудь Синченко все же отправится на лесоповал.