Не отступать! Не сдаваться! Кровавое лето 1942-го - Александр Владимирович Лысёв 16 стр.


Через некоторое время к лейтенанту, задумчиво сидевшему на ступени, подошел офицер и, козырнув, объявил:

Старший лейтенант Полищук, ваш новый командир роты.

Поставить на роту Егорьева Тищенко так и не решился

Три фигуры в постепенно рассеивающемся тумане быстро шли к траншеям четвертой роты, когда зависшую в воздухе предутреннюю тишину разорвали вдруг раздавшийся совсем близко рев артиллерийских орудий и грохот разрывающихся снарядов.

Что это?с тревогой спросил Глыба, напряженно всматриваясь в мутную пелену тумана.

Артподготовка,машинально ответил Егорьев.

Кажется, мы опоздали,хватаясь за фуражку на голове, тихо сказал Полищук и, будто опомнившись, закричал:За мной, быстрее! Быстрее!

Все кинулись вперед. Снаряды рвались всего в каких-то нескольких стах метрах, ничего не было видно, лишь с каждым шагом все нарастал и нарастал ужасающий грохот. И вдруг, вынырнув из тумана, перед всеми троими неожиданно предстала открывшаяся панорама: позиции роты, перепаханные воронками и затянутые черным облаком пыли, и впереди, открываясь за этим облаком, занятая вчера высота, по которой продолжала вести огонь немецкая артиллерия и на которой не осталось уже ни одного живого места.

Мгновение все стояли с ошарашенным видом, и лишь разорвавшийся невдалеке снаряд, осыпав взрыхленной им землей, привел в чувство стоявших с округлившимися глазами двух офицеров и солдата. С удвоенной энергией, перескакивая через воронки, преодолели они эти последние до позиции две сотни метров и спрыгнули в траншеи. Там не было ни души.

Осмотревшись вокруг, Полищук ткнул пальцем в грудь Глыбу:

Вы!Сделав паузу, продолжил:Разыщите командиров взводов и от моего имени передайте им, чтобы немедленно, вы слышитенемедленно, прибыли на КП роты. Исполняйте!

Глыба собрался было уже идти, но тут новый шквал огня обрушился на позиции роты. Особенно усердствовали немцы, обрабатывая высоту.

Они ее с землей сравнять хотят!перекрикивая грохот разрывов, сообщил Егорьев новому ротному.

Тот не ответил и, увидев вжавшегося в стенку траншеи Глыбу, придя в ярость, схватил его за шиворот, поворачивая к себе лицом, заорал:

Какого черта вы еще здесь?! Немедленно командиров ко мне!

Глыба хотел было что-то объяснить, жестикулируя руками: мол, куда я пойду, когда тут такое делается. Но на лице Полищука изобразилось страшное выражение безумного гнева, а рука потянулась к кобуре. Глядя на Глыбу бешеными глазами, Полищук прохрипел:

Пристрелю!!!

И, вытащив пистолет, направил его на солдата:

Пошел, ну!

Испуганно оглядываясь, Глыба на четвереньках отполз от ротного, запутавшись ногами в автоматном ремне, упал. Но тут же поднялся и, не отрывая взгляда от направленного на него дула пистолета, встал на ноги, пригибаясь, сделал несколько шагов спиной вперед и, вдруг резко повернувшись, побежал по траншее и скрылся за поворотом.

Где КП роты?все с тем же выражением на лице обернулся к Егорьеву Полищук.

Но глаза его теперь были уже совсем другие: яростная, безумная злоба и гнев исчезли. Посмотрев на старшего лейтенанта, Егорьев понял: в подобном обращении с Глыбой раскрывалось бессилье Полищука, его невозможность контролировать происходящее, воздействовать на события. Он же сейчас так разговаривает с Егорьевым потому, что просто не знает, что делать, желая хоть каким-то приказом или вопросом создать видимость командования. Егорьев уловил это по его взгляду, и Полищук, в свою очередь, посмотрев на лейтенанта, уже не пытался скрывать, что он понял: Егорьеву ясно его состояние. И от этого в глазах его появилось выражение грусти и сожаления

Под непрекращающимся огнем Егорьев и Полищук добрались до бывшей землянки Полесьева, одновременно являвшейся и командным пунктом роты. Так вышло, что со вчерашнего дня рота, по сути дела, находилась без командира, причем его функции никто не замещал, не совмещал. Весь штат Полесьева, в окружении которого прежнего ротного можно было застать, состоял всего из трех человек: двух ординарцев и телефониста. Один ординарец, с которым Полесьев и погиб, был в звании младшего лейтенанта и сопровождал своего командира везде и всегда, являясь его правой рукой. Второй же ординарец, младший сержант, выполнял роль денщика и использовался в качестве порученца как по военным, так и по хозяйственным вопросам. Телефонист же погиб в утренней вчерашней атаке, и теперь любому приходящему в землянку приходилось заставать там сидящего одного, как перст, последнего оставшегося в живых полесьевского ординарца в звании младшего сержанта.

Именно этого младшего сержанта и стали первым делом разыскивать пробравшиеся на КП Егорьев и Полищук. Поиски длились недолго: тело несчастного ординарца было обнаружено перед входом. В вырытом тут же окопчике разорвался снаряд, превратив все кругом в бесформенную котловину и обрушив переднюю часть землянки, поэтому младший сержант отыскался не сразу. Он лежал, заваленный нападавшими сверху досками, присыпанный землей, с размозженной углом съехавшего со стены бревна головой. Егорьев осторожно приподнял его голову, снял с груди брошенную туда взрывом искореженную стереотрубу, послушал сердце. Тщетно, ординарец был убит. Егорьев сообщил об этом старшему лейтенанту. Затем попросил разрешения отлучиться в свой блиндаж.

Какого черта! Оставайтесь тут!бросил Полищук.

Должен же я выяснить положение вещей в своем взводе за время моего отсутствия,возразил Егорьев.

Невелико отсутствие!поморщился старший лейтенант.

Зато велики события,кивком головы указывая на произведенное кругом разрушение, сказал Егорьев.

Полищук поморщился еще больше:

Ладно, идите.

Артогонь тем временем постепенно стихал. Уже во время разговора Егорьева с Полищуком немцы обстреливали лишь одну высоту. Теперь затихло и там, и только в отдалении слышалась еще канонада.

Егорьев пробирался по разгромленным траншеям, обходя воронки и перелезая через завалы из бревен и земли. Временами, глядя вокруг себя, ему казалось, что он не найдет своего блиндажанастолько все было до неузнаваемости перепахано и разбито. И что самое удивительное, Егорьев не встретил на своем пути ни одного человека. Ни живых, ни мертвых. Лишь там, у землянки, труп ординарца, да еще в траншее двое, попавшиеся ему на дороге, изуродованные так, что Егорьев не мог признатьс его это взвода солдаты или нет. И больше никого. Но чем дальше он шел, тем сильнее чувство удивления происходящему перерастало в чувство страха перед происходящим.

«А что, если,думал Егорьев,что, если все ушли отсюда, и я здесь один. Тогда с минуты на минуту здесь могут появиться немцы»

От того, что может с ним статься, Егорьеву стало не по себе. Он огляделся вокруг, желая убедиться, не идут ли уже эти самые немцы. Но нет, никто не шел, лишь дымились воронки и было до дикости пустынно.

«Где же тогда мой взвод?продолжал размышлять Егорьев, направляясь дальше.Ушел? Но куда? Тогда никто бы не послал нас сюда, зная, что здесь уже никого нет. Да ведь все это и началось у нас если не на глазах, то по крайней мере на слуху. Так куда же все делись? А если»

Тут ужасная догадка пришла в голову Егорьеву: «А что, если взвод и не уходил отсюда, что, если онздесь? Ведь под этим всем можно похоронить целый полк, да так, что и следа не останется. Можно все сровнять с землей, в порошок стереть В порошок стереть,Егорьев вдруг уцепился за эту фразу. Где-то он ее уже слышал, совсем недавно.Ну да, конечно Тот раненый немец, которого поймали в блиндаже на высоте и которого потом чуть не убил Синченко В порошок стереть,еще раз повторил Егорьев и вдруг подумал:Да ведь этот немец знал о предстоящем наступлении Ну конечно же знал Мерзавец. И мины, мины. Они их сняли, готовясь наступать с высоты. Поэтому их и не было в ту ночь. Они же не думали, что мы полезем в атаку в самый канун их наступления Боже мой, какой я дурак!Егорьев остановился, схватившись за голову.Какой дурак! Ведь можно было догадаться, нужно было догадаться!»

И Егорьев испытал вдруг то чувство, которое бывает у человека, решающего задачу, которое было у него не раз, в школе, когда задача эта не решается и приходит время сдавать работу. А затем узнаешь, как все было просто и, что самое неприятное, отчего у него не раз пунцовым огнем загорались щеки, что решение это было просто и доступно, что все было по мере твоих возможностей. Только теперь от решения этой задачи зависят жизни

«Зависели!мысленно поправил себя Егорьев.А теперь все прах, и в этом виноват я»

«Но почему я?тут же в голове его стали возникать различные оправдывающие его обстоятельства.Я же доложил, что это странно, я ведь объяснил все детали Ведь, в конце концов, не я решаю! Все могло свершиться или не свершиться независимо от меня!»

Но что-то сидящее внутри его все равно твердило: «Виноват, и ты виноват!» Наконец Егорьев почувствовал, что еще немного, и у него расколется голова. В висках стучало, и мысли стали путаться, и все время всплывало это: «Виноват, и ты виноват!»

Не желая больше ни о чем думать в данный момент, Егорьев побежал, но вскоре остановилсякуда бежать? Что-то знакомое показалось ему в окружающем пейзаже. Этот окоп Да ведь это же тот самый окоп, в котором был он вчерашним утром, тогда, перед атакой. Вот здесь стоял Полесьев, а здесь был старшина, приготовившийся давать ракету. Но где же тогда блиндаж?

Егорьев огляделся по сторонам. Взгляд остановился на груде обломков. Доски, бревна накатавсе свалено в кучу, перемешано друг с другом, расщеплено и медленным пламенем постепенно превращается в головешки.

Лейтенант догадался, что это все, что осталось от его блиндажа. С минуту он стоял без движения, глядя, как с тихим потрескиванием тлеют бревна и доски.

Товарищ лейтенант!раздался сзади чей-то голос.

Егорьев обернулся: перед ним стоял младший сержант Уфимцев. Грязный, без каски и оружия, с покрытым сажей лицом и в прожженной в нескольких местах гимнастерке, Уфимцев испуганно смотрел на своего взводного.

Что же это такое делается, товарищ лейтенант?наконец вымолвил он.

Где все?вместо ответа спросил Егорьев.

Я не знаю,передернул плечами Уфимцев.Мы были в охранении, когда все это началось. Меня засыпало землей Это был настоящий кошмар, товарищ лейтенант.

Да хоть кто-нибудь здесь остался живой?!!теряя самообладание, отчаянно закричал Егорьев.

И без того испуганный Уфимцев весь съежился, снизу вверх глядя на Егорьева, тихо пробормотал:

Я не знаю. Я вообще ничего не знаю и не понимаю!

Видя, что тут больше делать нечего, Егорьев направился в обратный путь вместе с Уфимцевым. Проходя мимо того места, где до недавнего времени была землянка первого отделения, а теперь небольшой бугор с наваленными на него сверху бревнами и досками, лейтенант вдруг услышал, как кто-то усиленно долбит из-под земли. Егорьев и шедший за ним следом младший сержант остановились, прислушиваясь. Действительно, почти под ними раздавались приглушенные удары.

Вдруг кто-то слабо, еле слышно заголосил с подвыванием:

Братушки, помогите, пропадаем! Света божьего не видать, пособите, братушки!

Не скули, вылезем,обрывая первого, огрызнулся чей-то другой голос, слышимый более четко и сильно.

И снова из-под земли же послышалось долбанье. Затем кто-то третий совсем по-детски стал громко всхлипывать, но тот же решительный голос произнес:

Заткнись и не вой! Лучше помогай

Теперь удары послышались с удвоенной силой.

Неожиданно они прекратились, и распоряжавшийся под землей человек с раздражением кому-то сказал:

Рябовский, что ты встал, как у тещи на блинах, а ну дай сюда винтовку!

Стало слышно, как кто-то передает винтовку, затем лязгнул затвор, и тот же голос скомандовал:

Разойдись!

Один за другим последовали пять выстрелов, потом Егорьев с Уфимцевым услыхали, как внизу грохнулась брошенная на пол винтовка.

Глухо,сказал чей-то другой, четвертый голос.

Вслед за этим тот, кто так жалобно взывал о помощи, со злостью выговаривал стрелявшему:

Ты какого черта дыму напустил, и так дышать нечем! Хочешь, чтобы мы здесь задохнулись, командир хренов?

Тогда только так,снова раздался голос командовавшего и опять последовали удары.

Егорьев, которому эти голоса показались знакомы, нагнулся и крикнул прямо в песок:

Эй! Кто там?

А кто там?раздалось снизу.

Синченко, вы?прокричал Егорьев.

Лейтенант! Лейтенант!взахлеб обрадованно заорали внизу несколько человек, затем Синченко сообщил:

Нас тут, понимаете, завалило. Проснулисьи с концами

Сколько вас?спросил Егорьев.

Пятеро,последовал ответ.

Через мгновение Синченко опять заговорил:

Вы вызовите саперов, а то нам одним отсюда не выбраться.

Какие саперы!воскликнул наверху Егорьев.Мы здесь вдвоем с Уфимцевым, и больше никого. Вы бы видели, что тут делается!

Внизу, в замогильной темноте землянки, все пятеро переглянулись, ища глаза друг друга. Затем Лучинков, повалившись на нары и уткнувшись лицом в подушку, снова начал всхлипывать.

Золин, нагнавший несколько минут назад на всех тоску своими жалобными завываниями, теперь принялся успокаивать окружающих:

Лейтенант выручит, лейтенант что-нибудь придумает

Что лейтенант, лейтенант!рассердился Дьяков.Лейтенант ничего не сделает один!

Лучинков, не поднимая головы, заплакал навзрыд.

Кому говорюзамолчи!прикрикнул на него Синченко.И без тебя тошно!

Я так чувствую, что мы отправимся вслед за старшиной и остальными,поскреб затылок Рябовский.

Куда ты отправишься, меня интересует меньше всего,огрызнулся Синченко и, уже обращаясь наверх, к Егорьеву, закричал.Эй, лейтенант! У вас есть чем копать?

Егорьев переадресовал вопрос к Уфимцеву:

У вас есть чем копать?

Младший сержант вытащил из притороченного к ремню чехла саперную лопатку:

Вот!

Есть, есть,сообщил Егорьев вниз и приказал Уфимцеву:Копайте!

Младший сержант принялся за работу.

Я пойду, может, кого-нибудь еще найдуна помощь пришлю,сказал Егорьев Уфимцеву и, крикнув вниз: «Я скоро!», направился на КП роты. Старший лейтенант Полищук сидел в уцелевшей части землянки ротного, накручивая ручку полевого телефона, безуспешно пытаясь связаться с комбатом. За этим занятием застал его рядовой Глыба, пришедший с оставшимися солдатами роты: человек десять из первого взвода и примерно столько же из третьего. О втором взводе, занимавшем оборону на высоте, вообще не было ни слуху ни духу. Вероятно, там все погибли. Из офицеров, кроме Полищука и Егорьева, в роте живым не отыскалось ни одного. По меньшей мере потери роты за сегодняшнее утро составили семьдесят с лишним человек, то есть почти половину от полностью укомплектованного состава, а если брать с учетом предыдущих боев, то от первоначальной цифры осталось не более двадцати процентов.

Когда на КП вернулся Егорьев, Полищук был занят своими горькими подсчетами.

Лейтенант!встретил он Егорьева.Ну, что там у вас?

Со мной семь человек,доложил Егорьев.Но

Что«но»?

Пятерых завалило в землянке,объяснил Егорьев.Нужна помощь. Там один копает, но это не серьезно. Надо бы человек восемь. Дадите?

Восемь человек?!всплеснул руками Полищук.Да у меня всего лишь вот считайте.Он указал рукой на стоявших тут же солдат.Двадцать три человека, я уже сосчитал.

Ну не погибать же им там,возразил Егорьев.

Верно, конечно,почесал затылок старший лейтенант.Ладно, берите пятерых. Можете их у себя и оставить. Когда выкопаете остальных, займете оборону на прежних позициях Кстати, почему немцы не атакуют, как вы думаете?

Не знаю,пожал плечами Егорьев.Наверное, думают, что тут уже атаковать нечего.

Если так, то они не далеки от истины,криво усмехнулся Полищук, но добавил после некоторого молчания:Ничего, мы вообще-то им еще покажем.

Рваные портки с голой задницей?качая головой, усмехнулся Егорьев.Нам больше показать нечего.

Ладно, берите людей и ступайте

Егорьев и пятеро солдат, в числе которых был и Глыба, ушли, а Полищук принялся заново сколачивать взводы. Разделив оставшихся восемнадцать человек поровну, думал, кого бы назначить командирами, как вдруг (как потом выяснилось, из политуправления дивизии, куда отправились по инициативе младшего политрука за какими-то патриотическими прокламациями) явились Баренков и Дрозд. И, естественно, тут же получили предложения быть командирами взводов. Младший политрук поначалу было упорствовал, желая большего, но, после того как Полищук прикрикнул на него хорошенько, дал согласие принять взвод. Дрозд же согласился с радостью, благоразумно рассудив, что, заделавшись взводным, ему будет уже не страшен лейтенант Егорьев, от которого Дрозд по своем возвращении ожидал получить нагоняй за отлучку из подразделения, командование которым было на него временно возложено, да еще при всем том, что случилось в это утро.

Назад Дальше