Хорошо еще, что наш Кингсли уважает показ промышленных предприятий, а то не видать бы нам и этой остановки у печи по обжигу извести. Наши геологи немедленно побежали к наиболее крупным карьерам и уже через пять минут, к удивлению Кингсли притащили к автобусу крупные глыбы коралловых известняков, еще не успевших утратить черт геологической молодости. Как назло, от этой стоянки до моря было не близко, и сфотографировать островки, откромсанные океаном от берега, отсюда не удалось.
Свисток гида, мы снова мчимся, и опять голубеет океан, и вот они уже видны, гнейсовые острова, «щелкаем» их с ходаодин, другой, третий.
В один из просветов мелькает и в мгновение скрывается совсем близкий островок с чудесно уцелевшими на нем кокосовыми пальмами. Это он, тот самый, свидетель новейшей геологической катастрофы! Господи, да ведь этот снимок был бы украшением не только книг о Цейлонеему место в любой географической хрестоматии, в учебниках геологии!
Мистер Кингсли! Ведь мы же раз в жизни на Цейлоне, и вы обещали нам остановку у этих скал.
Автобус остановился еще через километр, когда островок с пальмами уже скрылся за соседним мысом.
Из рестхауза нам несут подносы с ледяным оранжадом. Но всем ли нам до питья? Бегом к океану! Ведь тут, у Хиккадувы, к берегу примыкают уже не поднятые, а современные коралловые рифы. Живые кораллы, разве они не мечта любого северянина, читавшего об этом только в книгах о несбыточных путешествиях?
Наши геологи, не сняв одежды и сбросив на ходу лишь обувь, уже бегут по колено в воде туда, к рифам. Едва успеваю за авангардом. Босые ноги хорошо ощущают, что светло-серые плиты, которые мы давно уже видели как бордюр, окаймляющий берега, это совсем не цементированное крепление пляжа: перед нами срезанные прибоем шершавые торцы коралловых «стеблей». Мы проехали десятки километров, видя кораллы и не подозревая этого. Внешне они оказались несравненно невзрачнее, чем ожидалось. А гид и не представлял себе нашего интереса к этим некрасивым серым плитам; он даже не нашел нужным обратить на них внимание гостей.
Хождение босиком по торцам кораллов, хотя и соструганных прибоем, удовольствие относительное. То и дело встречаются бугорки, шершавые, как наждак, и другие шероховатости, часто с колющими и режущими краями.
Бредем по колено в теплой голубоватой воде. Часть плит смягчена мелкой водорослевой зеленьюпо ней босые ноги ступают, как по ласковому бархату. Сквозь воду поверхность рифа становится привлекательнее. У нее есть свой рельеф, какие-то прорытые прибоем уступы, лощины, ярусы. Оступишься с такого уступаи ты уже по пояс, а то и по шею в воде. Хорошо, что я не поленился раздеться.
Чем глубже, тем менее срезаны, тем ветвистее и белее кораллыот них уже удается отламывать изящные веточки, забавные рогульки, напоминающие заиндевевшие сучки
А если замереть и присмотреться, какая своя, особая жизнь идет на наших глазах в океане. Вот играет стайка крохотных рыбок, окрашенных в звонко синие и зеленые тона; они могли бы поспорить с оперением зимородков. А вот притаился между камнями большой черно-зеленый с лиловатым отливом бугорчатый огурец, пожалуй, по размеру даже кабачок. Это голотурия, то самое животное, которое употребляется в пищу под названием трепангов.
Нами уже овладел азартмы ищем и отламываем кораллы, собираем красивые раковины. Успеть больше увидеть и собрать нового!
Шарю руками под водой, ощупываю колко-шершавый уступ кораллового рифа, здесь уже чуть розовеющего. Какая-то промоина, подводный грот. Сую туда руку, шарю и чувствую острый обжигающий удар по пальцу. Кто-то то ли стрекнул, то ли кольнул непрошенного гостя. Эге, с этим миром шутки плохи! На пальце капля крови, как после укола шприцем. Высасываю, сплевываю. Мало ли какая тварь могла возмутиться моим панибратством с кораллами! Кстати, мы читали о том, что в море тут водятся ядовитые змейки.
По пляжу уже разносится настойчивый свисток Кингсли. Шеф опять торопится. Куда, зачем? Неужели, впервые в жизни попав на коралловые рифы, мы должны расстаться с ними после первых же двадцати минут знакомства?
Около нас толпятся каштановые мальчуганы и предлагают купить те самые мелкие ракушки и коралловые веточки, которые мы могли бы и сами набрать полный автобус, проведи мы здесь часа хотя бы два-три. А нет ли у них кораллов покрупнее?
Рисуем первому попавшемуся мальчонке на песке очертания большого коралла. Он оживляется, чуть отбегает в сторону и на наших глазах откапывает из песка припрятанный впрок белоснежный коралл, целое махровое соцветие из десятков крупных ветвей, разделяющихся далее на сотни мелких веточек. Всего рупияи дивный «каменный цветок» в наших руках. Хоть эту память мы унесем навсегда о коралловых рифах Цейлона!
ГЁЛЬ-ГЬЮ
И вот, наконец, место, где все не так, все особенное. Для этого надо было расступиться гористому берегу и в пазуху между отрогами низких кряжей налиться обширной голубой бухте. Сначала думаешь, что внутри бухты поросшие пальмами острова. Но меняются ракурсы. Два «островка» соединены перешейками и между собой и с берегом: к двугорбому выступу суши, деля залив надвое, бежит широкая песчаная косапо ней сразу же захотелось пройти.
Когда много голубого внизу (залив) и сверху (небо), то как усиливается яркость залитой солнцем зелени пальмовых рощ! До сих пор мне казалось слащавым стремление прежних авторов смаковать красоты Цейлона, как райские. Но эти пальмовые полуостровки, «поставленные» среди лазурного залива так прихотливо и освещенные солнцем с такой щедростью, поневоле хотелось назвать райскими. И надо было как-то встряхнуться, чтобы напомнить себеведь это правда, это сама жизнь! И хижины гнейсового полуострова обитаемы, и, может быть, в них течет совсем не райская жизнь со своими тяготами, болезнями и лишениями
История не пощадила райского уголка и не простила ему существования такой безмятежно голубой бухты. Было время, когда Гала славилась как великий торговый узел, скрещение морских путей Запада и Востока. Именно здесь, в древнем селении Таршиш, под прикрытием входных мысов и шпоровидного внутреннего полу-Вострова встречались между собой гости из дальних морей, смелые и предприимчивые мореплавателикупцы Аравии и Китая.
Немудрено, что такую бухту оценили и не замедлили захватить первые же вторгшиеся на Цейлон европейцы. Памятником сурового прошлого встала над западным входом в залив воздвигнутая еще португальцами и усиленная голландцами крепость. По верхним обрезам ее стен раскинулись теперь привольные газонызаменательные «эспланады» для приморских прогулок. Древние бастионы, пьедесталы для допотопных береговых батарейтеперь все это лишь кругозорные точки, одна другой краше, позволяющие любоваться бухтой и городом Галле. Впрочем, не только бухтой и городом.
С крайнего юга Цейлона мы глядим на Индийский океан. Где-то совсем близкокилометрах в шестистах с небольшимбежит по его волнам воображаемая нить экватора. До нее нам сейчас, как от Москвы до Ленин- града.
Сильное чувство края светаоно мне знакомо по путешествию на Курилы. Там нашей экспедиции удалось даже наименовать один из безыменных мысов на острове Шикотане «Краем Света». Стоя на этом мысу, я знал: передо мною добрый десяток тысяч километров чистой воды, океанский простор вплоть до Америки
И вот теперь новый вариант того же чувства. Многие тысячи километров водной глади, но на этот раз на том берегу не Америка, нет, там Антарктида! Нас ничто не отделяет от ледяного материка, кроме океана воды!
Мысленно рисую себе карту Антарктиды и положение новейших исследовательских станций.
Товарищи! Наши ближайшие визави на противоположном берегу Индийского океанаобитатели советской станции «Мирный»!
Мы стоим на стене старой цейлонской крепости и машем руками в невообразимую даль. Могут ли предположить обитатели Мирного, из какой точки летит к ним этот трансокеанский привет.
Против осененной кокосовыми пальмами маврской мечети, над самым входом в бухту, высится двадцатиметровый маяк. Проливчик, ведущий в бухту, так узок, что с моря еле виден, у маяка почетная путеводная роль.
Город прилепился к берегам бухты, шумный, людный, торгующий. Улочки запружены белоснежными фигурами сингалов, декорированных в свои простыни. Двухэтажные домики. На вывесках в отличие от Коломбо уже нет преобладания английского шрифта, местами даже господствует сингальский.
На шпилях европейских церковок и на фасадах официальных зданий видны резные фигурки и барельефы петухов. Почему у архитекторов города такое пристрастие именно к этой птице?
Португальцы переделали сингальское Гала в более свойственное их языку Галле, а так как по-латыни «галлюс» означает «петух», то изображение петуха и попало, так сказать, в герб города.
Свернули к морю. Сразу пахнуло запахом водорослей и соленой воды. К берегу приткнулась целая флотилия мелких рыбацких судовкатеров, моторок и парусных катамаран. Некоторые из них только что подошли, и подвижные мускулистые полуголые рыбаки прямо при нас выпрастывают на берег содержимое неводов. И каково! Чудеса моря, которые казались музейными редкостями, такие, как грозная рыба-меч или нелепейшая из акулТ-образная рыба-молот, вываливаются на наших глазах из первого же попавшегося невода!
Мистер Кингсли сегодня особенно добр и приветлив. Он у себя на родине, хочет нам угодить как можно больше и везет нас далеко вокруг бухты к самому ее изголовью мимо косы, соединяющей полуостровок с сушей. На фоне неба проектируются сквозные силуэты пальм, выросших на гнейсовых глыбах по самым их гребням. Стволыеле видные ниточки. Радиальные кроны словно парят в воздухе, они на этих нитях, как на привязи. И все это не резкое, не четкое, а мягко мерцающее в зыбкой струящейся голубизне.
В изголовье залива особенно мелководное взморье. Но слева к нему подходит скалистый берег, и мы буквально прилипаем к камням, отдирая от них причудливых моллюсков, сами домики которых могли подсказывать немало мотивов архитекторам Востока. Вот раковинамногоярусная пагода, а рядом типичный индусский храм с явным избытком замысловатой лепнины.
Сибирский зоолог Шаронов полез вдоль скалистых подножий и уже кричит нам: «Скорее сюда!» И тут было что посмотреть. Из воды выскакивали и мячиками прыгали над водой по вертикальной скальной Рыбки-прыгуны. Иногда они ловко присасывались к скале и ненадолго замирали в таком подвешенном состоянии
Наслаждаясь купанием, мы как-то забыли, что именно здесь, в Галле, надо было умолять Кингсли устроить нам хотя бы получасовую прогулку по заливу, чтобы с лодки или катера полюбоваться сквозь воду прославленными подводными коралловыми садами (мы не говорим уже, что еще интереснее было бы понырять здесь в аквалангах). Все думалось, что уроженец Галле действительной хочет показать нам все главные достопримечательности своей родины. Но увы! Мы, как всегда, торопились на очередной ужин. Суровая необходимость обедать и ужинать в непреложные срокиона неукоснительно расценивалась как нечто более важное, чем наблюдение самых неповторимых чудес природы.
Одноэтажное белое бенгалоу с красной черепичной крышей. Над окнами затеняющие козырьки-навесы. Белая колоннада у входа. Площадка перед домом ограждена и украшена парапетами с вазами на столбах, но в вазах растут не цветы, а статуи цветов. Это красуются роскошные купы ветвистых белоснежных или чуть палевых кораллов.
Бенгалоу стоит на мысу над обрывами к океану. Отсюда, почти с самой крайней южной точки Цейлона наверняка можно видеть Южный Крест. Но и тут нам не везет. Именно в этот вечер горизонт затягивается плотной пеленой дымки.
Утром ходим по прибрежным коралловым рифам ближайших пригородов Галле. Одна из спутниц кричит.
Смотрите, змеи!
Действительно, на коралловой отмели извиваются под водой небольшие змейки. Желание бродить по колено, в воде в гостях у таких хозяек у нас быстро пропадает! Наслаждаемся видом коралловых плит с берегаеще двадцать минут непосредственной близости с рифами.
На вилле инженера, где мы ночевали, пачка свежих газет. Узнаем из них, что англичане завершили nepecечение Антарктиды; доктор Фукс словами «Хеллоу, Хиллари» приветствовал знаменитого новозеландца, победителя Эвереста.
А вот номер еще свежее. Последние новости о переговорах советской экономической делегации с правительством Цейлона. Советский Союз окажет помощь Цейлону в регулировании и комплексном использовании ресурсов бассейна реки Келани-Ганги.
Так на далеком Цейлоне, когда нас стало окружать столько чудес, неожиданно возвратилось ощущение огромного, вне нас существующего мира. И Цейлон и Галле совсем не сказка и не романтика. Здесь скоро развернется будничный труд наших инженеров, гидрологов и гидротехников, энергетиков и мелиораторов, они принесут с собой совсем другую романтикуромантику работы, дружбы и бескорыстной помощи цейлонскому народу
И все же Галле в какой-то степени утолил нашу мечту об особенном. В нем, точно в несбыточных рассказах Грина, сочеталась и трогающая душу живописность природы, и дышащая древностью крепость, и мечтательный маяк, посылающий улыбки Антарктиде, и живая жизнь портового городка, просоленная морскими привычками, смелые рыбаки, вылавливающие рыб, похожих на молоты «мечи
Мы уезжаем из Галле, а мистер Кингсли, заливаясь, рассказывает нам об особой талантливости своих земляковюжных цейлонцев. По его словам, здесь все лучше, чем на остальном Цейлоне, и кушанья, и танцы, и костюмы Ему безразлично, кого хвалить из своих соотечественников. Он гордится общественными деятелями из числа южан, хвалит музыкантов, танцоров и инженеров, но тут же шутливо добавляет, что и карманы на юге нужно беречь заботливее, чем на севере
Гала Галле Голль А в нашем воспоминании останется этот город воплощением небывалого, мерещившегося с юности. И лучше всех других подошло бы к нему имя несуществующего гриновского Гёль-Гью.
ДЕРЕВЬЯ-ИЖИЦЫ
Коломбо богат не только приморскими окрестностями. Совершаем ряд поездок по предгорным районам, и предоставление о кокосовом Цейлоне дополняется представлением о Цейлоне каучуконосном и чайном.
Сначала при поездке в сторону от моря дорогу окружают сплошные кокосовые лесосады. Но вот к дороге подступают округлые выступы серых скал в десяток, а то и полсотни метров высотой. И на склонах увалов на смену пальмам приходят какие-то неизвестные нам деревья, тоже образующие не то леса, не то сады.
От стволов этих деревьев совсем не отходят горизонтальные ветви. Каждый ствол ветвится только вверх, раздваиваясь и далее как бы кустясь веником, но не от корня, а примерно с половины своей высоты. Получаются фигуры, напоминающие заглавную латинскую букву игрек или мальчишескую рогатку.
Это плантации каучуконосов, знаменитой бразильской гевеи. Ими заняты огромные пространства и в Бразилии, и в Малайе, и в Индонезии. Хочется запомнить их облик, чтобы представить себе гевейный ландшафт так же реально как виноградники или кукурузные поля. Сначала теряешься, листва заурядная, стволы серые Но ижицеобразные развилки стволов не спутаешь ни с чем. Под негустыми кронами покоится целый ярус развилочных ветвей. Свет обильно проходит через этаж листвы и заставляет сиять серые стволы и воздетые кверху ветви гевей нежным пепельно-розоватым светом. Совсем особая атмосфера, такой мы никогда не видали в своих лесах.
На высоте метра-полутора от земли на стволах заметны косые надрезы. Это следы «подсочки» гевей. К надрезам привешены чашечки из скорлупы кокосовых орехов. В них стекает сочащийся из надреза млечный каучуковый соклатекс.
Встречаются полуголые тамилы с ведрами, опорожняющие собранный в чашечки сок и относящие его на фабрику. Заглянув в ведро, легко принять латекс за сливки или сметану.
На каучуковой фабрике знакомимся с разными способами варки каучука. В одном случае получается белое, как морская пена, резиновое кружево, в другомнежная, вздрагивающая, как желе, розоватая молодая резина.
Еще недавно Цейлон производил только полуфабрикаты, вывозя их в Англию, а уже оттуда получал изготовленные из своей же резины изделия. Теперь фабрики начинают сами осваивать производство конечных продуктов. Вот штампованные резиновые салфетки в виде изящных розовых листьев с ажурной рельефной сетью прожилок. Их можно класть на скатерть под тарелки и стаканы, а загрязнив, споласкивать легче, чем любую посуду. Вот тоже штампованные половинки игрушечных попугаев, потом их склеивают. Так поступают и с треугольными выкройками будущих мячиков, из которых сначала получают многогранники, но предварительно заключают внутрь какое-то вещество, выделяющее газ, и (склеенные многогранники раздуваются в шары.