Вакеро обогнали коров, когда те проходили через мангровую рощицу. Хосе приподнялся в стременах, чтобы сориентироваться; сто пятьдесят метров отделяло его от стада. С другого фланга, метрах в ста от коров, Мариано повернул свою лошадь и поехал им наперерез как раз в тот миг, когда из-за кустов показалась пепельная голова первой зебу.
Горец пришпорил своего паломино, раскрутил над головой сыромятное лассо и двинулся навстречу стаду. Франсиско издали крикнул ему, чтобы он подождал, но Мариано не слышал: плеск воды под копытами и шелест травы все заглушили.
Чимаррон насторожился, замер на месте, словно окаменел; голова чуть опущена, уши направлены вперед, ноздри расширены. Мало-помалу страх переплавлялся в ярость. Стоя за густым низким кустарником, он переводил злобные глаза с одного всадника на другого, прикидывая расстояние.
Корова вышла шагов на пять из мангров и остановилась, равнодушно глядя на вакеро. Всадники ее не путали: старые знакомые. Конечно, они иной раз докучают, гоняют тебя с одного места на другое. Но на новом месте всегда оказывается сочная трава и вдоволь воды, а иногда еще и деревянное корыто с солью. Вкусная соль. Всадников надо слушаться.
Она лениво повернулась и, минуя мангры, зашагала обратно, к краю болота. Вторая корова, выйдя из-за деревьев, последовала ее примеру, третья, с теленком, прямо с опушки пошла назад по собственным следам. Две телки постояли, пофыркали и тоже побрели обратно.
И никто из них даже не взглянул на быка. Они привыкли к тому, что и вожакв первую очередь вожакпокорен человеку.
Мариано погнал коров, покрикивая и размахивая лассо. Если хорошенько подогнать их, они метров двести пройдут, не останавливаясь, а он за это время направит туда же. остальных. Пусть увидят эти приморские жители, что горец один может справиться с таким пустяком. Правда, быка что-то не видно, да это неважно. Все-то они преувеличивают; не может чимаррон быть таким опасным. Что он, быков не видел? Пока пикадор не раздразнит их, они с места не сдвинутся. Эгей, коровки, живее топайте!
Дикий бык, выжидая, стоял за мангровой завесой. Он видел, как часть его стада повернула назад, а часть остановилась в нерешительности. Жаркий гнев распалял быка. Всего шестнадцать шагов отделяло его от всадника, когда тот придержал лошадь, чтобы не наехать на коров.
Хриплый короткий рев Чимаррон вырвался из зарослей и бросился прямо на человека, который задумал угнать его самок. Готовый все сокрушить на своем пути, бык, словно африканский буйвол, мчался вперед с опущенной головой и всевидящими глазами. Первозданная мощь, лавина беспощадной ярости.
Мариано хотел повернуть лошадь. Ее копыта разъехались в жидкой грязи, ноги подкосились, и не успела она развернуться, как рога и лоб быка ударили ей в брюхо, подняли и бросили наземь. И всадник оказался придавленным бьющейся, брыкающейся лошадью, которая тонко ржала в смертельном страхе перед рогами и топчущими ногами быка.
Человек тоже вскрикнул. Один раз. И смолк.
Хлопнул выстрел, второй, третий. С ревом бык обернулся и ринулся на Франсиско, который припал к шее своего коня, держа в руке дымящийся револьвер. Брильосо отскочил в сторону так прытко, что менее искусный всадник вылетел бы из седла. Бык промчался мимо и тяжело развернулся для новой атаки. В это время четвертая пуля задела его голову.
Вперед, на врага Но Брильосо не первый раз встречался с быками, он вовремя уклонился.
Короткая тщетная погоня показала чимаррону, что конь и всадник неуловимы.
Он остановился и затряс головой, разбрызгивая алые капли. Острая боль в холке, правая лопатка будто онемела Временами мутится в глазах А всадник, остановив коня в шестидесяти шагах от него, перезаряжал барабан.
Вот поднял руку, прицелился Бык медленно повернул голову. Вереница дымчатых коров уходила, покидала болото, возвращаясь на старое пастбище. Их подгонял человек на гнедой лошади.
Могучая туша вздрогнула. Бык долго смотрел вслед уходящим. И опять перевел взгляд на своего врага.
Франсиско сидел неподвижно, как изваяние, не спуская глаз с чимаррона. Конечно, можно выстрелить, но ведь самодельные свинцовые пули из его старого револьвера тридцать второго калибра здесь бессильны. Осталось пять штук. Лучше приберечь их для самого крайнего случая: если придется стрелять в упор.
Долго они меряли друг друга взглядом, не двигаясь с места. Наконец человек заставил коня сделать несколько шагов назад. Медленно, не выказывая страха.
Бык продолжал стоять, но что-то в его позе переменилось. Казалось, напряжение покинуло его. Массивная голова наклонилась к земле, он принюхался, фыркнул. Вдруг повернулся к всаднику спиной и побрел в свое царство среди топей.
Через четверть часа Франсиско достиг края болота. Мариано безжизненно лежал поперек его седла, голова и ноги свесились в траву. Содержимое его карманов, завернутое в носовой платок, убрано в переметную суму бригадира. Хозяин перешлет в Фредонию.
Первый красноголовый гриф спикировал на светлую лошадку, которая осталась лежать в воде у мангровой рощи.
* * *
Багровый шар солнца примял верхушки деревьев. Кругом летали стаи уток, цапли длинными вереницами потянулись к своим ночным убежищам. Из травы с хриплым криком поднялась выпь.
В самом сердце большого болота простерлось тихое озеро, окаймленное илистым валом и низкими замшелыми деревцами. Из воды там и здесь торчали мертвые узловатые суки. На одном из них, глядя на воду бесстрастным желтым глазом, стояла великолепная белая цапля.
Что-то хрустнуло в зарослях. Темное шишковатое полено на берегу вдруг ожило, и над илом поднялась длинномордая крокодилья голова. Мелькнуло желтое брюхо, это рептилия дернула хвостом, подвигаясь ближе к воде.
Зеленый с желтыми пятнами удав прижался плотнее к шершавой коре старого мангрового дерева.
Снова хруст, совсем близко. На другом берегу ягуар, пришедший на водопой, живо юркнул обратно в кусты. Цапля тяжело взмахнула крыльями и перелетела на другое дерево.
Что-то темное показалось между деревьями. Дикий бык вышел на береговой вал и устало спустился к воде. Крокодил ручейком влился в озеро, на миг пропал, потом метрах в десяти от берега показались его глаза и ноздри.
Чимаррон окунул морду в воду и, словно нехотя, принялся пить. На холке, шее и лопатке лепешками запеклась черная кровь, и он двигался так, будто у него не гнулась правая передняя нога. Медленно поднял голову, обвел взглядом озеро. И замычал. Это был странный звук, исполненный одиночества Прислушался. Ответа не было.
На секунду щелочки зрачков зеленых крокодильих глаз остановились на нем, точно в раздумье. Потом голова рептилии ушла под воду.
А бык, понурившись, все стоял на валу, недвижимый, как утес.
Сказание о сыне Солнца
Солнце уже состарилось, сказал мой проводник.
Я молча кивнул. Говорить не мог: воздуха не хватало.
С самого рассвета мы идем вверх, все время вверх к суровым парамос Сьерра-Невада-де-Санта-Марта. Рассказывают, будто там, где начинаются снежники, есть водоемы с рыбами, о которых наука почти ничего не знает. Туда-то мы и идем.
Накануне нам пришлось оставить мулов. Так называемая дорога кончилась, и даже крепконогие длинноухие мулы не могли дальше нести нашу поклажу.
А мы двоеиндеец Фроилан из племени коги и яможем. Правда, основной груз тащит Фроилан.
Вот он оперся ношей о камень, снял со лба ремень и сел. Сбрасываю рюкзак, прислоняю ружье к скале и вытягиваю ноги, чтобы дать им отдых после долгого перехода. Из грудного кармашка достаю две сигары; отдышавшись, закуриваю одну. Вторую получает Фроилан. Он крошит ее, набивает табаком свою трубку и с наслаждением затягивается.
Верно говорю, солнце состарилось, повторяет он.
Сильно состарилось, подтверждаю я, щурясь на солнечный круг, который здесь, выше облаков, кажется светлее и ярче. И добавляю:Но вроде бы еще не устало.
А ты приглядись, видишь: остановилось. До самой середины неба дошло, здесь оно всегда отдыхает.
Вблизи экватора в полдень трудно приметить движение солнца, и коги не единственные жители тропических гор, которые верят, что в зените оно на время останавливается.
Зато к вечеру так и кажется, будто солнце падает, особенно на море.
Оно сейчас, как и мы, присело передохнуть, объясняет Фроилан. Пожует коку, возьмет свою корзину и пойдет дальше, а последний кусок до стойбища чуть но бегом бежит.
Может, к жене спешит? спрашиваю я неуверенно.
У Солнца много жен, как и положено такому могущественному вождю, отвечал старик. Тут тебе и Белый Ягуар, и Красный Ягуар, и Голубой Ягуар, и Пляшущий Краб, и другие еще есть. Да, у Солнца хватает забот и хлопот, не смотри, что оно такое могучее. Взять хоть тот случай, когда оно надумало делить между людьми все сокровища
Фроилан смолкает и глядит на меня: не перебью, не стану расспрашивать? Тогда он замкнется, как устрица, и уж из него клещами слова не вытащишь. Но я немного знаю индейцевс этим стариком не первую неделю знаком, а в других племенах жил годамии не спешу выскакивать. Выдохнув длинную струю дыма, старик продолжает:
Солнце и другие Владыки порешили разделить между людьми все сокровища на свете. И послали сказать индейцам, белым и неграм, чтобы те в такой-то вечер перед закатом пришли в одно священное место: мол, там и начнется дележ, как только Солнце вернется домой. Все сами будут выбирать по очереди, кто что хочет.
Пришли индейцыкоги, ика, чимила, гуахиро и все остальные племена, пришли белые; только негры запаздывали. Долго их ждали, уже поздно, а их все нет. Тогда Владыки рассердились и начали дележ.
Сперва кукуруза появилась.
Это нам, сказали индейцы.
Потом пшеница идет.
А это нам, сказали белые.
Так и продолжали. Белым достался сахарный тростник, индейцамстрелолист. Белымапельсин и кофе, индейцамгуаява и какао. Словом, все по справедливости.
А время-то позднее, и стало индейцев в сон клонить. Они привыкли рано ложиться. Белые сидят себе, пьют кофе и курят сигареты, сон прогоняют, а индейцы зевают, носом клюют, глаза у них слипаются.
Тут лошадь появилась.
Это нам, сказали бледнолицые.
За лошадью мул идет. Белые ждут, что скажут индейцы, а те знай себе посапывают.
Тогда и мул тоже наш, сказали белые.
Точно так же получилось с овцой, коровой, козой, огурцами, канталупской дыней, морковью и другим добром. Все белым досталось, потому что индейцы спали.
Забрезжило утро. И тут белые устали, ни кофе, ни сигареты им уже не помогали, и они уснули. А индейцы как раз выспались и проснулись.
Идет батат.
Это нам, сказали индейцы.
И маниок, оку, пальму чонтадуро, коку, кинуавсе это индейцы получили.
Наконец когда день был уже в разгаре, смотрят: негры бегут. Ну, им уж что осталось: осел, арбуз, ямс, маланга, еще кое-что. Это чернокожим отдали.
А Солнце-бог недоволен.
Не по справедливости вышло, говорит. Хотя вообще-то люди сами виноваты. Не пришел вовремя или не смог сон одолеть, когда решались важные дела, пеняй на себя. Ладно, пусть так и остается.
И выходит, что и у Солнца есть свои заботы.
Фроилан снова испытующе поглядывает на меня.
Это верно, конечно, соглашаюсь я. Вон оно какое старое, как тут не быть заботам.
Или взять хоть беду, которая приключилась с Утренней Звездой
Старик опять набил свою длинную трубку, раскурил ее и продолжал:
Когда-то, давным-давно, когда мир только что появился, у Солнца был сын. Не помню уж точно, от какой из его жен, кажется от Белого Ягуара.
Ну вот, вырос этот сын и стал таким красавцем, что все юные звездные девы заглядывались на него, каждая мечтала стать его женой. Но он был беспутный, все о приключениях думал, как и многие молодые люди. Больше всего охотиться любил. А отец его предупредил: мол, охоться где угодно, только на юго-восток не ходи. Но он не выдержал, все равно однажды пошел туда, в большие леса под Кататумбо, где всякая нечисть водится.
Пришел он, перед ним дебригустые, темные, душные, а на самой опушке пасется прекрасная лань. Онза копье и стал к ней подкрадываться. Лань его вроде бы и не заметила, а все-таки отступает, отступает в лес, и никак он не может подойти к ней так близко, чтобы бросить копье. Сын Солнца не хотел сдаваться, шел за нею, и очутились они под сплошным сводом ветвей, сквозь который никогда не пробивается солнечный луч. Дай, думает, из-за толстого дерева подкрадусь. А когда выглянул из-за него, лань пропала.
А это была, понятно, не настоящая лань, это была Пак-вена, Живущая на деревьях, самая злая, самая опасная колдунья. Кое-кто говорит, будто она же повелительница бесов Хуптака.
Долго сын Солнца стоял и всматривался в лесные сумерки. Все соображал, как же теперь из лесу выбираться. И надумал выходить обратно по своим следам.
Только сделал он несколько шагов, как вдруг, откуда ни возьмись, на звериной тропе показалась красивая девушка, одетая так, как девушки нашего племени.
Он учтиво с нею поздоровался, они разговорились, и вызвалась красавица вывести его из лесу.
На самом-то деле эта девушка в одежде коги была Живущей на деревьях, только она изменила облик, и вела она его в самые глухие дебри, куда никогда не проникает солнечный луч.
Жутко там было. Ни травы, ни цветов на земле, только тут и там торчат грибы бесцветные с сетчатыми шляпками. Стволы обвиты темными лианами, в ветвях прячутся змеишершавые, пятнистые, сразу и не разберешь, где лиана, где змея.
Деревья огромные, кора влажная, морщинистая, во все стороны корни тянутся. Ну, прямо ноги какого-нибудь спящего чудовища.
Вдруг эта девушкаПак-вена, значит, остановилась и заговорила. Стала уговаривать молодого охотника, чтобы он женился на ней. Она часто заманивала в лес парней, в мужья себе. Что с ними потом было, никому не ведомо. Может, съедала.
Сын Солнца ответил, что охотно женится на такой красивой девушке, если нет помех. Сперва надо узнать, какого она тотема.
Я лань, отвечала Пак-вена.
Неправду сказала, конечно, ведь все женщины-бесы принадлежат к тотему змеи. Но она подумала, что такой ладный парень, наверно, из тотема ягуара. А «ягуары» женятся на «ланях», только «совы» берут в жены «змей». Такое уж правило, и так должно быть. Иначе женщина получит дурную власть над мужчиной, и дух ее тотема может погубить его.
Сын Солнца покачал головой.
Если ты лань, говорит, я не могу на тебе жениться.
А разве ты не ягуар? спросила она.
Нет, моя мать была ягуаром, ответил он.
Зря он проговорился, потому что тут Живущая на деревьях сразу поняла, что он не простой человек. Только жены Солнца могут быть «ягуарами». А ведь Пак-вена заманила его в такое место, куда власть его отца не простиралась.
Она смотрела на него очень пристально, и тут он разглядел, что зрачки у нее не круглые, а щелочкой, как у крокодила.
Коли ты не хочешь быть моим мужем, прошипела Пак-вена, получишь мой облик и мою одежду, только глаз моих и тотема не получишь. Все забудь и начинай жить сначала!
С этими словами она исчезла.
Сын Солнца стоял, будто оглушенный. И был он уже не сыном Солнца, а молодой девушкой и не помнил своего прошлого.
Заколдованная девушка знала лишь одно: надо уходить из страшного царства Пак-вены. Скорее к дневному свету и солнцу. И она пошла.
Шла она очень долго. Наконец выбралась из лесу и увидела солнечный свет: он пробивался сквозь облака, которые окутали снежную вершину. И девушка поднялась на гору.
Здесь она встретила людей нашего племени и осталась у них. Они хорошо приняли ее, женщины научили девушку стряпать, прясть, ткать, всему научили, что надо уметь молодой девушке. Многие молодые люди засматривались на нее, но никто не мог на ней жениться, ведь она не знала своего тотема.
Случилось так, что в стойбище, где жила заколдованная девушка, пришло в гости Солнце. Она ему понравилась, и Солнце спросило стариков, чья это дочь.
Они ответили, что не знают, сказали, что у нее нет ни имени, ни памяти.
Ничего, сказало Солнце, мне все тотемы подходят, кроме моего собственного.
И Солнце велело отвести безымянную в хижину, которая стояла пониже его собственного стойбища; оно решило взять ее в жены, хоть у него и без того было много жен. Мол, на девятый вечер придет в ту хижину и заберет ее.
Как Солнце повелело, так и сделали. Жены знахарей отвели молодую невесту в хижину и стали готовить все к приходу Солнца. На девятый вечер девушку искупали, одели, нарядили, потом женщины ушли домой, а ее оставили дожидаться.